Волнения в Марокко (2011)

Волнения в Марокко (2011)
Демонстрация в Касабланке
Страна	Марокко
Дата	20 февраля 2011 — конец 2011
Причина	Цензура и другие нарушения демократических свобод Жёсткие действия полиции Коррупция Бедность Проблема Берберского языка
Основная цель	Конституционная реформа
Итог	Принятие новой конституции, ограничившей права монарха и закрепившей официальный статус берберского языка Досрочные парламентские выборы
Погибло	6 человек
Ранено	128
Арестовано	120

Волнения в Марокко (2011) — демонстрации и акции протеста в Королевстве Марокко, прошедшие в 2011 году. Волнения являлись частью Арабской весны. Протесты были организованы движением «20 февраля», состоящим в основном из студентов.

Контекст

Марокко — более развитая во многих сферах страна по сравнению с Тунисом и Египтом и рассматривалась наименее подверженной влиянию арабской весны. Король Мохаммед после вступления на трон провёл ряд либеральных реформ. В стране сложилась многопартийная система, парламент избирался на всеобщих выборах, не было запрета на демонстрации и митинги. Также правительство добилось устойчивого роста экономики. С другой стороны, полномочия парламента крайне малы по сравнению с правами короля, власть которого почти абсолютна. В адрес правительства звучали обвинения в коррупции и нарушении прав человека (например, цензура, разгоны полицией некоторых манифестаций, давление на активистов гражданского общества). Экономическую ситуацию омрачает разрыв между богатыми и бедными (отношение среднего дохода 10 % самых богатых людей общества к 10 % самых бедных — 11.7), высокая безработица, в том числе среди молодёжи.

В целом волнения, начавшиеся 20 февраля, были не против главы государства, как в других странах Северной Африки, а за расширение политических прав и свобод граждан в рамках существующей системы, а также против взяточничества и клановости.

Хроника протеста

20 февраля тысячи марокканцев провели акцию в Рабате под лозунгами «Долой самодержавие» и «Народ хочет изменение конституции», требуя, что бы король Мохаммед VI передал больше прав парламенту. Протестующие прошли к зданию парламента, о применении полицией силы для разгона демонстрации не сообщалось. Подобная акция прошла и в самом населённом городе страны Касабланке. Демонстрации в этот день прошли во многих других городах, и не везде акции закончились мирно. Агрессивные действия со стороны демонстрантов зафиксированы в Марракеше, Лараше, Шефшауене,Тетуане и других городах. В северомарокканском городе Эль-Хосейма мирная демонстрация окончилась погромами и вандализмом. Полиция попыталась пресечь беспорядки, что привело к гибели пяти человек. Всего за день, по официальным данным, 37 тысяч человек участвовали в акциях протеста в различных городах страны.

26 февраля около тысячи человек снова вышли на митинг в Касабланке, по сообщениям Франс Пресс.

13 марта состоялась новая акция в Касабланке, в которой приняло участие несколько сотен человек. На этот раз полиция применила силу для разгона манифестации, десятки протестантов получили ранения. «Международная амнистия» осудила применение силы против мирной демонстрации и призвала не препятствовать будущим подобным акциям.

20 марта около 35 тысяч граждан участвовали в мирных демонстрациях в 60 городах страны, некоторые требовали больших реформ, чем те, которые объявил король 9 марта, другие хотели продолжать давление на власть, чтобы не было соблазна реформы свернуть. Столкновений с полицией не зафиксировано.

24 апреля тысячи людей протестовали по всему Марокко (по оценке «Франс Пресс», только в Касабланке количество протестующих достигло 10 тысяч), требуя положить конец коррупции, провести реформу суда, конституционные реформы, парламентские выборы и обеспечить занятость населения, поборов безработицу.

В мае демонстрации прошли 8, 15, 22, 28 и 29 числа. 8 мая тысячи марокканцев прошли в Марракеше, требуя реформ и соболезнуя погибшим в теракте, совершённом в городе 28 апреля. 15 мая в городе Темара движение «20 февраля» попыталось провести митинг с целью побудить власти провести больше реформ и амнистировать политических заключённых. Правительство отказалось зарегистрировать акцию, поэтому митинг, не начавшись, был разогнан полицией. 22 мая в подобном стиле полиция использовала силу для разгона демонстраций в Рабате и Касабланке. 28 мая органы правопорядка атаковали и избивали протестующих в Рабате и Кенитре, 29 мая в Касабланке и Кенитре. Власти заявили, что акции не были с ними согласованы. «Хьюман Райтс Вотч» отметила, что нет очевидных объяснений непоследовательности правительства, когда оно разрешает одни мирные демонстрации и жестоко подавляет другие, которые проводятся под теми же лозунгами и в тех же условиях.

5 июня до 60 тысяч демонстрантов собрались на демонстрации по всей стране. Многие несли фотографию Камаля Амари, который умер 2 июня от ран, нанесённых полицией 29 мая в Сафи (Официально было объявлено расследование, которое должно установить причины смерти).

В течение лета демонстрации проходили мирно, но протестное движение пошло на спад. Попытку возродить его предприняли 18 сентября, когда 3 тысячи граждан провели акцию на улицах Касабланки. Манифестации прошли и в других городах.

В дальнейшем движение «20 февраля» проводило политические акции, но они были относительно немногочисленны, а требования с политической сферы всё больше концентрировались на социальных вопросах.

Внутренняя реакция

21 февраля, на следующий день после начала протестов, министр коммуникации Марокко заявил, что власти услышали желания народа и проведут необходимые реформы в кратчайшие сроки. 22 февраля король сформировал консультативный орган — Экономический и социальный совет, который, хотя был предусмотрен конституцией, до этого не собирался.

9 марта в телевизионном обращении король Мохаммед VI объявил о своём решении предпринять всеобъемлющую конституционную реформу, направленную на укрепление демократии и верховенства права, расширении прав парламента и правительства. Монарх объявил о формировании комиссии для разработки поправок к конституции, которые должны быть готовы к июню, после чего должен состояться референдум. Комиссия была раскритикована лидерами протестного движения, которые отказались принимать участие в её работе, несмотря на приглашение, требуя, что бы пересмотром конституции занялся выборный орган.

14 апреля король Мохаммед VI помиловал или сократил сроки наказания 190 заключённых (96 отпущены на свободу; у 52 сократили срок наказания; у 37 заключённых пожизненные сроки сокращены на менее длительные; пять приговорённых к смертной казни получили пожизненное заключение), среди них были исламисты и активисты «Полисарио».

17 июня в телевизионной речи король представил набор поправок к конституции, которые вынес на референдум 1 июля. Предложения короля были поддержаны частью общества, но лидеры движения «20 февраля» отвергли реформу как недостаточную и призвали к продолжению протестов и к бойкоту референдума.

Предложения короля были поддержаны на референдуме. Согласно новой версии конституции парламент получает больше прав; партия, победившая на выборах, будет назначать премьер-министра, что раньше было исключительным правом короля; берберский язык получил официальный статус; повышается независимость судебной власти; подтверждается приверженность правам человека. Однако король остаётся верховным главнокомандующим вооружёнными силами, главой религиозной власти страны, сохраняет главную роль в вопросах безопасности. Король больше не может возглавлять правительство и участвовать в его работе, но он возглавляет так называемый Совет министров, собираемый для принятия решений по стратегическим вопросам политики и безопасности.

30 июля в телевизионном обращении король заявил, что перемены должны осуществляться быстро, начиная с досрочных парламентских выборов. После переговоров с министерством внутренних дел, которое проводит выборы, и 20 политическими партиями, парламентские выборы решено провести 25 ноября 2011 года.. Часть оппозиционных партий и движений, включая «20 февраля», призвала людей протестовать против политики властей и не участвовать в назначенных выборах. Организация «Human Rights Watch» указала на факты давления со стороны властей на активистов, призывающих к бойкоту выборов, и потребовала такое давление прекратить. Официальные власти заявили, что не используют административный ресурс против агитирующих за бойкот.

Жертвы

20 февраля 2011 года пять тел найдены в Эль-Хосейме в помещении банка, который был разрушен протестующими во время беспорядков после демонстрации.

2 июня 2011 года Камель Амари скончался от ран, предположительно полученных во время столкновения демонстрантов с полицией в городе Сафи 30 мая. «Международная амнистия» со ссылкой на свидетелей утверждает, что Амари был жестоко избит, но, несмотря на ранения, не обратился в больницу. На следующий день его здоровье ухудшилось и Амари госпитализировали. В больнице он умер 2 июня.

Ссылки

• [content.time.com/time/world/article/0,8599,2052901,00.html Protests in Morocco: Just Don’t Call It a Revolution]
• [edition.cnn.com/2011/WORLD/africa/02/21/morocco.protests/ Bodies found after Moroccan protests]

Отрывок, характеризующий Волнения в Марокко (2011)

В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.