Бунт в Детройте 1967 года

Бунт в Детройте 1967 года (англ. 1967 Detroit riot) — массовые беспорядки, происходившие в 1967 году в городе Детройт, штат Мичиган, США. Событие началось ранним воскресным утром 23 июля 1967 года. Началом для беспорядков послужил полицейский рейд и закрытие бара типа "слепая свинья" (англ. blind pig), находившегося на углу 12-й улицы (сегодня Роза Паркс Бульвар (англ. Rosa Parks Boulevard)) и Клэрмаунт-стрит (англ. Clairmount Street). Эти беспорядки длились в течение пяти дней и были признаны одними из самых страшных и разрушительных беспорядков в Соединённых Штатах Америки, масштаб этих беспорядков превосходят только беспорядки в Нью-Йорке 1863 и бунт в Лос-Анджелесе 1992 года.

В полицию сообщалось, что в разных районах города (на западной стороне Вудворд-авеню, простирающейся от 12-й улицы, на Гранд-Ривер-авеню и на юг до Мичиган-авеню и Трамбалл, вблизи стадиона "Тайгер") происходят грабежи, поджоги магазинов и другие преступления. Беспорядками оказалась охвачена восточная часть Вудворд-авеню, область вокруг восточной части Гранд-Бульвар, которая идет на восток/запад, а затем на север/юг до Белл-Айл. С воскресенья, 23 июля, и по четверг, 27 июля, в беспорядки был вовлечен почти весь город . В Детройте был введён общегородской комендантский час, запрещены продажа алкоголя, огнестрельного оружия, было неофициально сокращено рабочее время из-за гражданских волнений, которые захватили все районы города. Хотя в волнениях участвовали некоторые белые, черные американцы воспринимали их как расовые беспорядки.

Чтобы каким-либо образом прекратить эти нарушения порядка, губернатор Джордж Ромни призвал президента Линдона Б. Джонсона прислать войска из Национальной гвардии штата Мичиган, в город были введены армейские части. В ходе этих рейдов погибло около 43, ранено 467, арестовано 7200 человек и разрушено более 2000 зданий.

Инциденты в Детройте были представлены в средствах массовой информации: новостями о событиях изобиловали прямой эфир телевидения и заголовки газет. Первая по популярности газета Детройта Detroit Free Press выиграла Пулитцеровскую премию за освещение событий.

Предыстория

Детройт расценивался многими жителями США как лидер по вопросам расовых отношений в начале 1960-х годов. В начале XX века, когда негры стали активно мигрировать в Детройт, в городе стремительно стало расти население и образовалась большая нехватка жилья и рабочих мест. Чернокожие испытали на себе большую дискриминацию, в том чтобы найти жилье и работу, они составляли конкуренцию белым эмигрантам из южной и восточной Европы в основном по нижней шкале рабочих мест. К 1960 году черные адаптировались к своим условиям и продвинулись значительно лучше, чем белые, которые искали легальные рабочие места.

В городе было много процветающих чернокожих представителей среднего класса. Черные получали удовлетворительные зарплаты, работая в автомобильной промышленности. В городе было два черных конгрессмена; три черных судьи; два черных члена совета Детройта по образованию; жилищная комиссия состояла на 40 % из черных; а также 12 черных представляли город Детройт в парламенте штата Мичиган; один из девяти членов городского совета Детройта был чернокожим. Город Детройт приобрел немало федеральных средств через президента Джонсона, эти средства вкладывались в основном в центральные части города, где все было сосредоточено на бедности и социальных проблемах. Газета «Вашингтон пост» заявила, что в Детройте в городских школах проводили «ведущие и самые решительные реформы в стране в образовании». Жилищные условия города не рассматривались как худшие по отношению к другим северным городам. В 1965 году Американский институт архитекторов дал Детройту награду за городские застройки. В целом многие афроамериканские жители Детройта были недовольны социальными условиями до 23 июля 1967 года и считают, что рост был слишком медленным.

Занятость

В послевоенный период город потерял около 150 тыс. рабочих мест в пригороде. В 1950 году уровень безработицы находился в районе 10 %. Между 1946—1956 гг. General Motors потратил 3,4 млрд долларов на новые заводы, Ford — 2,5 млрд долларов, а Chrysler — 700 млн долларов. В общей сложности открылось 25 новых автомобильных заводов в пригородах Детройта. Все больше людей стали переезжать из центральных районов в пригороды для того, чтобы там работать.

В 1950 году 15,9 % черных были безработными, тогда как белых — только 6 %. Чернокожие не имели достаточного стажа для работы на автомобильном заводе, по этой причине их мало кто брал на работу, за исключением компании Ford, которая наняла большое количество чернокожих на свои заводы. Заводы других компаний стали принимать на работу черных лишь после Второй мировой войны. Кроме того, афроамериканцам предоставлялась в основном самая трудная и непочётная работа, так как они происходили из гетто. Лишь немногим процветающим чёрным с хорошим образованием была предоставлена возможность хорошо трудоустроиться — например, социальными работниками, медперсоналом и т. д. Многие другие черные без должного образования, которые не могли работать на заводах, работали официантами, водителями, дворниками. Одним из самых больших изменений после бунта было снижение начального уровня требований к работе автосборщиком и розничным продавцом.

Строения

Детройт строил много домов, но доступного жилья было очень мало. Город принял несколько проектов по обновлению города после Второй мировой войны. Детройт принял ряд проектов по реконструкции районов, которые особенно затрагивали афроамериканцев, особенно тех, кто жил в самых старых домах. Детройт считается мировым лидером по обновлению города. И действительно, планы по реконструкциям были грандиозные. Город получил средства на развитие комплекса Detroit Medical Center, Lafayette Park, Central Business District Project One и Chrysler Freeway.

Хронология событий

23 июля

В ночь на воскресенье, 23 июля 1967 года полицейские Детройта провели обыск в нелицензированном для работы ночью питейном клубе. Надеясь найти только несколько человек внутри, они обнаружили там 82 человека, которые праздновали возвращение двух местных ветеранов вьетнамской войны. Полиция попыталась арестовать всех присутствующих и стала готовиться к их перевозке. Тогда собралась толпа вокруг полицейских в знак протеста.

После того, как последняя полицейская машина уехала с арестованными, на улицах города группа негров стала устраивать хаос и грабить различные магазины. После этого беспорядки перешли лишь с одной улицы на всю ближайшую округу соседних улиц и районов. В 7 часов утра полицейские осуществили первый арест по поводу грабежей. Государственная полиция, шерифы и Национальная гвардия штата Мичиган были предупреждены о беспорядках, но по причине того, что это было воскресенье и к тому же лето, многих сотрудников не было на работе, комиссар полиции Рэй Жирарден взял время на то, чтобы собрать полные силы полиции, которые было возможно. В воскресенье на 12-й улице атмосфера была подобна «карнавалу», как описывают полицейские: полиция наблюдала грабежи, но людей арестовывали крайне редко по той причине, что было недостаточно полицейских, некоторые полицейские не видели смысла кого-либо арестовывать, так как были уверены, что бунт будет локализован и скоро закончится. Полиция все же провела несколько зачисток вдоль 12-й улицы, но вскоре оказалось, что эти зачистки были неэффективны, так как неожиданно появилось очень много людей на улице. Местные средства массовой информации избегали отчетности о беспорядках в городе, чтобы не посеять ещё больший хаос.

А тем временем беспорядки распространились за пределы 12-й улицы - теперь беспорядки начались едва ли не по всему городу. В воскресенье днем СМИ уже во весь голос говорили об инциденте, и этим самым люди, которые посещают такие мероприятия, как игры бейсбола, театры и другие мероприятия были предупреждены, чтобы не посещать определенные районы и по возможности не выходить из дома вообще. После одной из игр местной команды "Тигры Детройта", игрок команды Вилли Хортон, чёрный житель Детройта, выросший недалеко от того самого бара «Слепые Свиньи» на 12-й улице, отправился на место беспорядков, и стоял там на крыше своего автомобиля в середине толпы в бейсбольной форме, пытаясь остановить разъярённых людей, но его попытки были тщетными.

24 июля

Большая часть полиции штата Мичиган была направлена на помощь детройтским полицейским для урегулирования инцидента, так как полиции в Детройте крайне не хватало. Из-за распространения насилия полиция начала делать многочисленные аресты, чтобы очистить улицы от бунтовщиков. Задержанных размещали во временных тюрьмах. Более 80 % арестованных были темнокожими, около 12 % от общего числа были женщины. Национальная гвардия штата Мичиган не имела полномочий арестовывать людей, поэтому все аресты осуществляли полицейские Детройта и десант, арестовывались также те люди, которые просто подозревались в грабежах и разбое.

Насилия по всему городу в понедельник только увеличивались, было зафиксировано 483 пожара, 1800 арестов, всего за час происходил в среднем 231 инцидент. Грабежи и поджоги были широко распространены. Люди стреляли в пожарных, которые пытались погасить горящие здания. В ходе беспорядков из оружейных магазинов было украдено 38 пистолетов и 2498 винтовок. Было очевидно, что силам Мичигана, в том числе Детройта, не под силу остановить беспорядки в городе. В понедельник член правительства США Джон Коньерс, который был против развертывания войск в городе Детройт, пытаясь ослабить напряженную обстановку в Детройте, ехал по 12-й улице и говорил людям в громкоговоритель, чтобы они успокоились и вернулись в свои дома. Джон остановился, выбрался на капот своего автомобиля и крикнул в мегафон: «Мы с вами! Но, пожалуйста! Это не способ решать проблемы! Пожалуйста, вернитесь в ваши дома!» Но толпа его не слушала, а наоборот забросала его автомобиль камнями и бутылками.

25 июля

Незадолго до полуночи в понедельник, 24 июля, президент Джонсон разрешил использовать федеральные войска, в соответствии с Законом о восстании 1807 года, законом, который разрешает президенту отдать приказ вооруженным силам и направить их в любой из штатов для подавления восстания. За все время подобный приказ понадобился только для города Детройт. В 1:30 во вторник, 25 июля, началась операция по отправке в город около 8000 солдат национальной гвардии для подавления восстания, позже их дополнили 4700 десантников и 360 полицейских.

Полиция также искала у людей оружие, чем было оправдано большое количество проверок автомобилей и частных домов. Было известно, что множество полицейских нарушали свои обязанности и неоднократно издевались над арестованными, как черными, так и белыми. Было установлено, что десять Детройтских участковых регулярно нарушали свои должностные обязанности и издевались над арестованными, что полицейские приказывали женщинам обнажаться и ласкать друг друга и наблюдали за этим. Наиболее документально зафиксированный случай злоупотребления со стороны полиции был случай в "Алжир Мотель". Трое афро-американских мужчин были найдены мертвыми в усадьбе. Мотель в Вудворд и Вирджиния Парк был известен своей проституцией. Два белых подростка, которые бросили школу и приехали из Колумбус, штат Огайо, остановились в Алжир Мотель и были соседями местных афро-американских мужчин. Известны данные, что три офицера полиции позвали всех спустится в вестибюль мотеля, и обыскивали их на наличие оружия, угрожали их убить, и один из офицеров бросил в ноги подростка нож перед тем как приступать обыскивать помещение на наличие оружия. Позднее полиция расстреляла мужчин в двух комнатах, их тела обнаружили позже. Полиция отказалась комментировать этот инцидент. Журналист Джон Херси написал книгу об этой истории, которая называется «Инцидент в Алжир Мотель» 1968 год.

26 и 27 июля

Большинство из Национальной гвардии штата Мичиган были белыми, в то время как многие военнослужащие были черными. В результате Национальную гвардию встречали более агрессивно, когда они подходили к центральной части города Детройт. Национальная гвардия и войска армии вступали в перестрелки с жителями города, в результате чего погибло достаточно много местных жителей и военных. На 12 убитых бунтовщиков приходился 1 убитый военный. Войскам армии было приказано не открывать огонь без приказа своего командира. Танки и пулеметы использовались для сохранения мира и порядка в городе. Кадры видеосъемок и фотографии были показаны всему миру, кадры на которых видно, что город заполонен огнём и повсюду танки и военные.

В четверг, 27 июля, на улицах Детройта был более или менее восстановлен порядок. Вывод войск начался в пятницу, 28 июля. В пятницу кое-где ещё возникали пожары, но уже значительно меньше, нежели в четверг. В субботу, 29 июля войска были выведены из города окончательно. Беспорядки в городе Детройт послужили катализатором для возникновения других, хотя и значительно меньших беспорядков в других городах. Бунты прошли в таких городах как: Понтиак, Флинт, Сагино, Гран-Рапидс (штат Мичиган), а также в городе Толедо, штат Огайо. В целом нарушения были зарегистрированы более чем в двух десятках городов.

Ущерб

В Детройте, по оценкам^[кого?], 10 000 человек приняли участие в массовых беспорядках. В течение пяти дней погибли 43 человека: 33 черных и 10 белых. Пострадали 467 человек: 182 гражданских лица, 167 офицеров полиции Детройта, 83 пожарных Детройта, 17 служащих Национальной гвардии, 16 сотрудников государственной полиции, 3 солдата армии США. Арестованы 7231 человек: 6528 взрослых, 703 несовершеннолетних; самому молодому 4 года, самому старшему 82 года. Половина из арестованных не имели судимости, большинство — черные. Из всех арестованных 64 % арестованы за обвинения в разбое и грабежах, 14 % — за нарушения комендантского часа. 2509 магазинов разграблены или сожжены, 388 семей остались без крова, 412 домов сожжены или повреждены достаточно, чтобы подлежать сносу. Финансовый ущерб от грабежей и поджогов оценивается^[кем?] в диапазоне от 40 млн до 80 млн долларов.

Ссылки

Коллекция фотографий из Детройта 1967 года:

• [www.reuther.wayne.edu/node/8036 Гражданские беспорядки 1967 года] Ссылки на ресурсы, находящиеся в библиотеке Уолтер

Рейтер. Включают в себя связанный архив коллекций, устной истории и 134 фотографии с подписями.

• [info.detnews.com/pix/photogalleries/newsgallery/07192007_67riots/ Detroit News photo gallery] (недоступная ссылка с 14-03-2014 (3688 дней) — история, копия) включает в себя 57 фотографий с подписями.
• [www.pbs.org/wgbh/amex/eyesontheprize/story/13_detroit.html July 1967 Detroit Riot] web page from PBS' Eyes on the Prize documentary.
• [dlxs.lib.wayne.edu/cgi/i/image/image-idx?type=bbaglist;view=bbthumbnail;bbdbid=405 Detroit Riot of 1967] from Wayne State University's Virtual Motor City Collection.
• [www.67riots.rutgers.edu/d_index.htm Сайт Университета Рутгерса] представлены видео клипы пережившие беспорядки 1967 года в Детройте.
• [www.lbjlib.utexas.edu/johnson/archives.hom/oralhistory.hom/Vance-C/DetroitReport.asp Report of Federal Activities During the Detroit Riots by Cyrus R. Vance] on President Lyndon Johnson’s website.
• [www.detroits-great-rebellion.com/Index.html Detroit riot 1967] Детройт до, во время и после беспорядков.

Отрывок, характеризующий Бунт в Детройте 1967 года

– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.