Волхонка (улица)
Поделись знанием:
Координаты: 55°44′48″ с. ш. 37°36′24″ в. д. / 55.746778° с. ш. 37.60667° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.746778&mlon=37.60667&zoom=12 (O)] (Я)Волхонка (улица)Волхонка (улица)
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
(перенаправлено с «Волхонка»)
| улица Волхонка Москва | |
 Вид на Волхонку с Храма Христа Спасителя. | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Округ | |
| Район | |
| Протяжённость |
0,62 км |
| Ближайшие станции метро | |
| Почтовый индекс |
119019 |
| [www.openstreetmap.org/?lat=55.746421&lon=37.606092&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap] | |
| [maps.yandex.ru/?text=Россия,%20Москва,%20улица%20Волхонка&sll=37.606092,55.746421&sspn=0.04391,0.018575 на Яндекс.Картах] | |
| [maps.google.com/maps?ll=55.74639,37.60611&q=55.74639,37.60611&spn=0.03,0.03&t=k&hl=ru на Картах Google] | |
Улица Волхо́нка (до 1658 года — Черто́льская (Черто́рьская), затем Пречистенская (Пречистенка), с конца XVIII века Волхо́нка) — улица в Центральном административном округе города Москвы. Проходит от Боровицкой площади до площади Пречистенские Ворота, расположена между Пречистенской набережной и улицей Знаменка. Нумерация домов ведётся от Боровицкой площади.
Содержание
Описание
Волхонка начинается от Боровицкой площади напротив южной оконечности Моховой улицы, проходит на юго-запад, к ней примыкают Ленивка (слева), затем Колымажный и Малый Знаменский переулки (справа), далее Всехсвятский проезд (слева) и Большой Знаменский переулок (справа). Выходит на площадь Пречистенские Ворота, за которой продолжается как Пречистенка.
Происхождение названия
Название возникло в конце XVIII века по владению князей Волконских, где размещался популярный в народе питейный дом «Волхонка»[1].
История
Улица Волхонка — одна из древнейших улиц Москвы, сформировавшаяся ещё в XIV веке по трассе дороги, соединявшей Кремль с великокняжеским селом Семчинским. Сообщая о большом пожаре 1365 года летописец писал:«Загореся город Москва от Всех Святых сверху от Чертольи и погоре посад весь…»[2]Название местности Чертолье образовалось по ручью Черторый, который брал начало из Козьего болота, протекал вдоль нынешнего Бульварного кольца и впадал в Москву-реку. Сильно наполняясь водой весной и летом во время ливней, ручей промыл на своем пути глубокий овраг. В народе он стал прозываться «чертороем», а местность, примыкающая к нему — Черторьем или Чертольем. Превращение «р» в «л» не затемнило первоначального значения слова: мол, «чёрт рыл этот овраг». По урочищу Чертолье улица и получила своё первое название — Чертольская (Черторьская), известное с 1547 года:
«За городом посад выгоре мало не весь. От пожару возле Москвы реки дворы выгорели по обе стороны улици Черьторьския и до всполья…»[3]
Исконным населением окрестностей улицы являлись торговые и ремесленные люди Чертольской чёрной сотни, составлявшие приходы древнейших посадских храмов Москвы — церкви Всех Святых (известна с 1365 года) и церкви Николая Чудотворца Явленного (известна с 1475 года; позднее — Похвалы Богородицы)[2].
В 1565 году улица вошла в опричную часть Москвы. Значительная часть местного населения была переселена в другие части города, в результате чего численность Чертольской чёрной сотни существенно уменьшилась и она превратилась в «четверть сотни». С этого времени здесь стали селиться как высшие придворные чины, так и прочий служилый люд. По правой стороне улицы был устроен царский Колымажный двор, а в начале улицы поселены дворовые (позднее — стремянные) стрельцы. В 1571 году, после разорения Москвы крымскими татарами, в Чертолье из пригородного Остожья был переведен женский Алексеевский монастырь, возле которого была устроена монастырская слободка. С постройкой укреплений Белого города в конце XVI века улица, начинавшаяся от кремлёвского Боровицкого моста, получила завершение у крепостных ворот, также ставшие прозываться Чертольскими.
Описание пожара 1629 года дает достаточно точное представление о топографии Чертольской улицы и её окрестностей. В начале улицы, по обе стороны, располагались стрелецкие дворы, через которые проходила улица «едучи от Кремля на левую сторону, от Зачатья Ивана Предтечи» к Москворецким водяным воротам. Далее по левой стороне располагался квартал, населённый разночинцами, чьи дворы стояли в лабиринте узких переулков, шедших «ко Всем Святым». Рядом с этим каменным храмом стояла «церковь древяна Макарья Желтовоцково чюдотворца; а по скаске всесвятцкого попа Григорья, что тот храм поставлен был внове во 127-м году (1618/19 г.) по подписной челобитной, а до московского разоренья того храма не бывало…» Далее между улицей и крепостной стеной лежали владения Алексеевского монастыря, за которым в безымянных переулках, выходивших к деревянной церкви Николая Чудотворца Явленного и Алексеевской башне, стояли дворы разных чинов людей.
По правой стороне Чертольской улицы, за стрелецкими дворами, находились «государевы конюшни», у которых улица, достигавшая ширины 9 саженей, перегораживалась решеткой («сторожней»). У Калымажного двора вправо уходил переулок, шедший к церкви Антипия Чудотворца, а позади двора — другие два переулка, шедшие «к Николе Турыгину» и «к Пречистой ко Ржевской». Между ними стояли городские дворы. Возле самих Чертольских ворот, у которых располагались торговые лавки, улица сужалась до 3 саженей, но вскоре после пожара эта часть улицы была расширена до 5 саженей[4].
В 1658 году по указу царя Алексея Михайловича Чертольские улица и ворота были переименованы в Пречистенские — по иконе Пречистой Божией Матери Смоленской, хранившейся в Новодевичьем монастыре. Со временем в разговорной речи это название приняло форму Пречистенки.
Близ пересечения Волхонки и Знаменки, у подъезда к построенному в конце XVII века Всехсвяцкому каменному мосту, образовался «Ленивый торжок» — небольшой рынок, где шла неспешная торговля всякой снедью.
В течение XVIII века подворья разночинного люда в Чертолье были постепенно вытеснены аристократическими усадьбами. Был спущен Лебяжий пруд на реке Неглинной, и на месте бывшего при нём двора появился сначала двор князя А. Д. Меншикова, выходивший на Волхонку, а с 1728 года — двор царевны Екатерины Ивановны; в 1742 году он перешёл к князю А. М. Черкасскому. На месте церкви Иоанна Предтечи, разобранной за ветхостью в 1793 году, был построен небольшой каменный дом с колоннами и портиком. В 1774-1775 годах за Колымажным двором, рядом с усадьбой Голицыных, архитектором М. Ф. Казаковым был возведён деревянный дворец императрицы Екатерины II, в котором она прожила почти год; но в 1776 году дворец был разобран, и его деревянной частью был надстроен каменный первый этаж старого дворца на Воробьёвых горах. В 1838 году на месте Пожарного депо и Алексеевского монастыря началось строительство храма Христа Спасителя (ныне Волхонка, № 15—17).
Здания и сооружения
По нечётной стороне:
- № 5/6 — Российский комитет международного Совета музеев; издательство «Художник и книга»;
- № 7 — доходный дом К. Г. Лобачёва (1904, архитектор Н. Г. Лазарев[5][6]);
- № 9 — Доходный дом (?, 1878, архитектор М. И. Никифоров). Здесь жил архитектор И. И. Поздеев.[7] В этом доме во флигеле в 1824–56 гг. жил художник В. А. Тропинин, о чём свидетельствует памятная доска, размещенная на фасаде дома. Здесь он написал портрет А. С. Пушкина.
- № 11 — Доходный дом (?; перестроен в 1878 году архитектором М. И. Никифоровым). Бывший доходный дом Зимулина.
- № 13 — Московская государственная картинная галерея Ильи Глазунова;
- № 15 — Храм Христа Спасителя, музей и фонд Храма Христа Спасителя;
По чётной стороне:
- № 6 — Дом М. Головина, середина — вторая половина XVIII в.; доходный дом В. А. Михалкова (1913, арх. И. И. Кондаков). Надстроен в 1998 году. В настоящее время в здании размещается издательство «Юрлитинформ». 28 февраля 2016 года торцевую стену здания заняло граффити с изображением Минина и Пожарского работы Артура Кашака. Эскиз рисунка был утверждён Российским военно-историческим обществом[8];
- № 6 (во дворе) — Доходный дом (1892, архитектор М. Г. Пиотрович);
- № 6, строение 5 — Психологический Центр на Волхонке, Клиника доктора Григоренко;
- № 8 — дом Е. Е. Ренкевича (1788, перестроен в 1815)[6], во дворе этого дома находятся палаты усадьбы Волконских XVII в.; сейчас здание Музея личных коллекций[9];
- № 10 — Дом О. А. Шуваловой (Антикварный магазин Г. Волкова) (1810-е гг.; середина XIX в.)[6], сейчас — Музей личных коллекций;
- № 12 — На этом месте после пожара 1547 г. когда-то находился царский Конюшенный двор, прозванный Колымажный двор (современный адрес: Волхонка, между домами 10 и 14). На месте Колымажного двора во второй половине XVIII в. построен Запасной Конюшенный двор с общедоступным манежем. В 1830-х гг. постройки Колымажного манежа использовались как пересыльная тюрьма; в 1898—1912 на этом месте возвели здание Музея изящных искусств (инициатор создания музея и его первый директор — И. В. Цветаев, архитектор П. И. Клейн, бо́льшую часть денег на строительство пожертвовал меценат Ю. С. Нечаев-Мальцов). Ныне Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина;
- № 14 — Изначально усадьба Голицыных, XVIII—XIX вв., дом выходил главным фасадом в Малый Знаменский переулок. В 1865 году в доме был открыт один из первых музеев общественного пользования — «Голицынский музей», состоявший из картинной галереи, отдела древностей и библиотеки; музей просуществовал до 1886 года, когда был продан с аукциона. Значительная его часть попала в Эрмитаж в Петербурге. Через несколько лет появилось помещение гостиницы «Княжий двор» (построено в 1892, архитектор В. П. Загорский). В 1895 году архитектор П. М. Самарин возвёл вокруг усадьбы новую ограду. Затем Коммунистическая академия (1920-е, архитектор С. К. Родионов). Здание реконструировано в 1988—1994 годах для Музея частных коллекций. В настоящее время — Высший институт управления; Институт философии РАН; Галерея искусства стран Европы и Америки XIX—XX веков; Межведомственный научно-учебный центр комплексных проблем национальной политики; Российское Философское общество; Императорское Православное Палестинское Общество; Центр развития демократии и прав человека;
- № 14, строение 5 — журнал «Личность. Культура. Общество»;
- между владениями 14 и 16 — Кремлёвская АЗС на Волхонке
- № 16 — усадьба Долгоруких, потом помещение перешло в государственное. В 1819 году в здание переехала 1-я городская (губернская) гимназия (открывшаяся до того в 1804 году; ещё в 1786 году в доме князя Волконского у Пречистенских ворот было открыто Главное народное училище, преобразованное в 1804 году в мужскую губернскую гимназию, она же 1-я городская (губернская) гимназия), находившаяся в ведении Московского университета, и оставалась здесь до самого своего конца (1819—1918 гг.). В 1830-х гг. гимназия перешла в ведение попечителя московского учебного округа. В 1831 году к данному зданию было присоединено соседнее — дом 18. До 1828 года курс обучения составлял 4 года, с 1828 — 7 лет, с 1871 — 8 лет. Курс охватывал широкий круг дисциплин: православие, гуманитарные, естественные науки. В середине 1860-х гг. переполненная 1-я гимназия была разделена на две. Одна сохранила свой номер, другая стала называться 5-й гимназией. Она оставалась в том же здании. Её учеником был философ Владимир Соловьев[10]. Среди преподавателей: словесники Н. С. Тихонравов, Т. И. Филиппов, историк П. М. Дружинин (первый директор), учитель законоведения В. И. Сергеевич, литературный критик А. А. Григорьев. Количество выдающихся учеников за эти годы огромно: историки М. П. Погодин и С. М. Соловьёв и его сын философ В. С. Соловьев, историк Н. И. Кареев, зоолог А. А. Коротнев, Н. А. Писемский[10], известный московский адвокат Ф. Н. Плевако, политические деятели П. А. Кропоткин, П. Н. Милюков, Н. И. Бухарин, драматург А. Н. Островский, медик В. П. Сербский, ботаник В. И. Палладин, физик Н. А. Умов, пианист К. Н. Игумнов, писатель И. Г. Эренбург, поэт В. А. Луговской, академик И. И. Артоболевский, артисты Н. И. Музиль и Ю. М. Юрьев; журналист Е. Ф. Корш; филологи А. И. Соболевский, А. И. Кирпичников, С. И. Радциг; поэт Вяч. И. Иванов, литератор Г. В. Адамович, москвовед и земский деятель М. П. Щепкин; педагоги А. Ф. Малинин и К. П. Буренин, П. Н. Погорельский (директор 3-й московской гимназии) и др. К 1918 году гимназия насчитывала около 3 тыс. выпускников[11].
- № 18/2 — на углу Волхонки и Пречистенского бульвара (конец XVIII в.) пострадал во время пожара 1812, восстановлен в 1831, приобретён для 1-й городской гимназии;
- № 18, строение 2 — Институт русского языка им. В. В. Виноградова РАН, журналы «Русский язык в научном освещении», «Русская речь», «Вопросы языкознания»; торговый дом «Карелия».
Транспорт
- По улице проходят маршруты автобуса № 255 и м3. Ранее были № 6 (при следовании в сторону Павелецкого вокзала) № Т1 (при следовании в сторону метро «Нагатинская», по маршруту отменённого троллейбуса № 1). До 2016 года существовали троллейбусные маршруты № 16 (при следовании к ст. м. «Кропоткинская») и № 33 (при следовании в сторону ул. Кравченко).
- Станция метро «Кропоткинская» Сокольнической линии.
См. также
Напишите отзыв о статье "Волхонка (улица)"
Примечания
- ↑ [zakoylok.ru/kulturnyie-tsentryi-dostoprimechatelnosti-moskvyi/volhonka-ulitsa.html Волхонка (улица) — Достопримечательности, известные личности, люди Москвы, Петербурга — Фото, биография]
- ↑ 1 2 [www.russiancity.ru/books/b38.htm М. В. Фехнер. Москва и ее ближайшие окрестности в XV и начале XVI века]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/1540-1560/Pozhary_1547/text.htm К истории московских пожаров 1547 г.]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1620-1640/Opis_Moskvy_pozar_1629/text1.htm Из истории Москвы. Опись г. Москвы после пожара 10 апреля 1629 г.]
- ↑ Нащокина М. В. Московский модерн. — 2-е изд. — М.: Жираф, 2005. — С. 440. — 560 с. — 2500 экз. — ISBN 5-89832-042-3.
- ↑ 1 2 3 Москва: Архитектурный путеводитель / И. Л. Бусева-Давыдова, М. В. Нащокина, М. И. Астафьева-Длугач. — М.: Стройиздат, 1997. — С. 76-77. — 512 с. — ISBN 5-274-01624-3.
- ↑ Вся Москва: адресная и справочная книга на 1914 год. — М.: Товарищество А. С. Суворина «Новое Время», 1914. — С. 407. — 845 с.
- ↑ Москва Центр. Газета ЦАО. № 8 (640), 4 марта 2016 года. С. 13
- ↑ [www.newsru.com/cinema/26dec2013/gmiinew.html ГМИИ открывает новое здание Музея личных коллекций]
- ↑ 1 2 [testan.rusgor.ru/moscow/article/solov.htm Владимир Соловьев в Москве]
- ↑ Москва: Энциклопедия / Глав. ред. С. О. Шмидт; Сост.: М. И. Андреев, В. М. Карев. — М. : Большая Российская энциклопедия, 1997. — 976 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-277-3.</span>
</ol>
Литература
- Васькин А. А., Гольштадт М. Г. От Волхонки до Знаменки. Исторический фотопутеводитель. — М.: Компания Спутник +, 2008. — 302 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-364-00900-5.
Ссылки
- [www.uprava-hamovniki.ru/ Официальный сайт управы района Хамовники]
- [www.mosclassific.ru/mClass/omkum_viewd.php?id=1366857 Общемосковский классификатор улиц Москвы ОМК УМ]
- Имена московских улиц. Топонимический словарь / Агеева Р. А. и др. — М.: ОГИ, 2007.
- [www.mom.ru/Map/V/ulitsa_Volkhonka201_101.htm Волхонка: учреждения и организации.]
Отрывок, характеризующий Волхонка (улица)
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
