Волчков, Сергей Саввич
Поделись знанием:
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
| Сергей Саввич Волчков | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Род деятельности: | |
Серге́й Са́ввич Волчко́в (1707—1773) — деятельный переводчик, секретарь Академии наук, директор Сенатской типографии. Тесть А. М. Салтыкова и П. Б. Пассека, прадед А. В. Чичерина.
Содержание
Биография
С. С. Волчков родился в 1707 году, происходил из небогатого дворянского рода. О месте его начального образования ничего не известно. В 1723 году, будучи 16 лет, поступил на службу юнкером в Сенат. Благодаря хорошему знанию немецкого и французского языков, уже через 2 года, в 1725, он был направлен в Силезию «для мануфактурных дел». Вернулся в Россию в 1728 году, был зачислен в Коллегию иностранных дел переводчиком.
С 1730 по 1735 год Волчков находится в Берлине в качестве секретаря посольства. Прекрасное знание иностранных языков привели к тому, что по прошению Академии Волчков был назначен секретарем Академии. Здесь он переводит не только труды профессоров Академии с немецкого языка, но и с немецкого и французского различные книги, а также различные тексты — с русского на эти языки. Также он активно переводит с латыни.
В 1747 Волчков получил на 4 года отпуск для поправления здоровья; в это время жил в Москве и в деревне, продолжая активно заниматься переводами. В частности, Академическая канцелярия поручила ему перевод триязычного французско-немецко-латинского «Вояжирова словаря» — фр. «Nouveau dictionnaire du voyageur» (Женева, 1703), а также «Жизнеописания» Плутарха:
В 1747 г. при ликвидации следственного дела о Шумахере Ревизион-контора заинтересовалась имевшимися в следственном производстве данными о неблаговидных действиях С. С. Волчкова. В связи с этим, вероятно, обстоятельством Волчков возбудил ходатайство об оставлении его только «у перевода книг», о награждении чином коллежского асессора и о назначении ему профессорского жалованья. Шумахер не только добился удовлетворения всех этих трех просьб, но и создал Волчкову совершенно исключительные служебные условия: с этого времени, получая почти одинаковое с академиками жалованье, превышавшее более чем вдвое оклад других академических переводчиков, Волчков стал проживать безвыездно в своей подмосковной «деревнишке», где занялся переводческой деятельностью…
- [feb-web.ru/feb/lomonos/texts/lo0/lo9/LO9-651-.htm?cmd=2#%D0%9E%D0%A2%D0%97%D0%AB%D0%92%D0%AB.378 Примечания к «Полному собранию сочинений» М. В. Ломоносова]
С 1748 года Волчков — штатный переводчик Академии наук. С 1759 по 1773 — директор Сенатской типографии.
Без мала сорок лет государю своему всем усердием служащий, сирой дворянин с семерыми детьми (из того числа трое сыновей все в службе) самого себя и с робятишками своими, к монаршим Вашего Императорского Величества стопам, все раболепно повергает Сергей Волчков.
- Из посвящения Петру III перевода книги Ж. Б. М. де Бельгарда «Истинной христианин и честной человек…», Санкт-Петербург, 1762.
Умер С. С. Волчков в 1773 году в Санкт-Петербурге.
Переводческая деятельность
За время своей деятельности С. С. Волчков опубликовал более 20 переводных книг, ещё несколько остались в рукописях; общий объём переведенных книг — 11919 страниц[1].
Во время работы секретарем Академии наук одна из обязанностей С. С. Волчкова — перевод для «Санкт-Петербургских ведомостей» (с 1735 по 1739) и «Примечаний к Ведомостям» (с 1736 по 1741) сочинений профессоров академии, написанных на немецком языке. В частности, он переводил работы И.-Я.Вейтбрехта, Х.-Н. Винсгейма, Г.-В. Крафта, Г.-В. Рихмана, Я. Я. Штелина, адъюнкта Ф. Брема (с 1738 переводы подписывались буквой «В.»).
Уже в это время Волчков переводит также отдельные художественные произведения с немецкого и французского. Однако Академия отказывалась оплачивать переводы, выполненные сверх служебных обязанностей штатного переводчика; поэтому с 1759 по 1763 Волчкову пришлось активно переписываться с Академией по этому поводу. Часть рукописей была ему возвращена и напечатана в Сенатской типографии позже.
Книги, переведённые С. С. Волчковым
Всего было опубликовано более 20 книг, переведенных С. С. Волчковым, ещё несколько остались в рукописях. Считается, что в 1740—1750-е годы Волчков переводит в основном нравоучительно-воспитательные, исторические и экономические сочинения; с 1760-х появляются переводы книг духовно-нравственного содержания, которые получили особое распространение в масонской среде[2].
- Опубликованные переводы
- Флоринова Экономиа с немецкаго на российской язык сокращенно переведена (Сергеем Волчковым) и напечатана повелением Ея Императорскаго Величества, Всемилостивейшия Великия Государыни Императрицы Анны Иоанновны Самодержицы Всероссийския. Санкт-Петербург, 1738, последующие издания — 1760, 1775, 1786, 1794. Первое издание посвящено Анне Иоанновне. Советы о наилучшем ведении хозяйства, об обязанностях домохозяина по отношению к семье, соседям, подданным, о способах строительства, об устройстве садов и прудов, о варении пива, уходе за лошадьми, о лекарствах и т. д. Второе издание вышло с 37 листами с изображениями необходимых в хозяйстве устройств.
- Житие и дела Марка Аврелия Антонина цесаря римскаго а при том собственныя, и премудрыя ево рассуждения о себе самом с немецкаго на российский язык перевел Академии наук секретарь Сергей Волчков в Санктпетербурге в 1738, и 1739 году. Санкт-Петерубрг, 1740, последующие издания — 1740, 1760, 1775, 1789, 1798. Посвящена Анне Иоанновне.
- Б.Грасиан-и-Моралес. Грациан Придворной человек с французского на российский язык переведен канцелярии Академии наук секретарем Сергеем Волчковым. А напечатана сия книга по всевысочайшему повелению, и в первое лето Богом хранимой державы е. и. в. Иоанна III… во время благополучнаго правления государством… великия княгини и правительницы всея России Анны. Санкт-Петербург, 1741. Второе издание — 1760. Правила поведения человека в обществе и при дворе. Первое издание посвящено Анне Леопольдовне, в части тиража была проставлена новая дата — 1742 — и появилось посвящение Елизавете Петровне.
- Езоповы басни с нравоучением и примечаниями Рожера Летранжа. Санкт-Петербург, 1747, последующие издания в 1760, 1766, 1783, 1791. Кроме басен Эзопа, в книгу включены басни Федра, Лафонтена, Камерария.
- Ж. Б. М. де Бельгард. Совершенное воспитание детей содержащее в себе; молодым знатнаго рода, и шляхетнаго достоиства людям, благопристойные маниры, и приличныя поведении. Со многими к поспешествованию щастия их способными правилами, и нравоучительными разсуждениями; изданное от Абата Белегарда. А c французского на Российской язык перевел сию книгу, канцелярии Академии наук секретарь Сергей Волчков. Санкт-Петербург, 1747, второе издание — 1759. Книга, посвященная проблемам воспитания детей в дворянских семьях.
- Ж. Савари. Экстракт Савариева лексикона о коммерции по требованию Государственной Комерц-коллегии с французского на российский язык переведена сия книга, Академии наук секретарем Сергеем Волчковым, в 1743 и 1744 годах, а рачением ея императорскаго величества тайнаго действительнаго советника, ордена святаго Александра кавалера; реченной Государственной Комерц-коллегии президента и Ладожскаго канала генеральнаго директора князя Бориса Григорьевича Юсупова, иждивением оноиже Коллегии при Академии наук напечатана 1747 году. Санкт-Петербург, 1747. Перевод был выполнен по заказу коммерц-коллегии, в награду за перевод «Экстракта» С. С. Волчков получил от Сената вознаграждение — 500 рублей. С. С. Волчков также написал предисловие к этой книге, в которой всячески восхваляет труды Петра. Он также составил словарь-указатель, который помогал легко разыскать значение нужного слова[3].
- Г.Курас. Введение в генеральную историю изданное на немецком языке от Гильмара Кураса а на российской язык переведено канцелярии Академии наук секретарем Сергеем Волчковым. Санкт-Петербург. Первое издание в виде учебника — 1747, второе под названием «Сокращеная универсальная история…» — 1762. Рассказы о всех важных событиях в Европе «от сотворения мира» до наших дней. Переводчик добавил также сведения о российской истории.
- Де Лавал. Изъяснение новой французской грамматики: С примечаниями и примерами на все части слова. Санкт-Петербург, 1753.
- Новой лексикон на французском, немецком, латинском, и на российском языках, переводу ассессора Сергея Волчкова. Санкт-Петербург, Ч.1 — 1755, Ч.2 — 1764. Второе издание под названием «Французской подробной лексикон…» — 1778—1779 (Санкт-Петербург), третье — «Французской лексикон…» — 1785—1787 (Санкт-Петербург). Другое известное название — «Вояжиров лексикон», от названия источника перевода — фр. Nouveau dictionnaire de voyageur, Женева, 1703. Волчков добавил к французско-немецко-латинскому источнику русские переводы слов и фразеологизмов.
- (Анонимное) Наука щастливым быть, переведена с немецкаго на российской язык Сергеем Волчковым. Санкт-Петербург, 1759.
- Э. Р. Рот. Достопамятное в Европе. То есть. Описание всего, что для любопытнаго смотрения света; также за нужду, или по случаю путешествующему; в знатнейших местах Европы знать, и видеть надлежит. / Сию, от ректора Ульмскаго университета Рудольфа-Рота, по латинскому алфавиту сочиненную книгу; вместо ведомостного лексикона употреблять можно.; Надворной советник Сергей Волчков; к пользе юношества, также читающих Санктпетербургския и Московския ведомости; оную книгу, с немецкаго на российской язык перевел 1747 года. Первое издание — Санкт-Петербург, 1761, второе — Москва, 1782. Путеводитель по европейским городам, сведения о выставках, библиотеках, памятниках и достопримечательностях.
- П.Тавернье. К Краткие разговоры. О разных; до наук, и до любопытства, касающихся: весьма куриозных вещах.: В вопросах и в ответах, представленныя. / Изданы от ректора Лионскаго университета Павла Таверние 1597 года.; С французскаго на российский язык перевел сию книгу, надворный советник Сергей Волчков, 1757. Первое издание — Санкт-Петербург, 1761. Книга содержит 134 вопроса на самые разные темы (например, о воздухе, о воде, «о щастии», о танцах, о ветрах, о магните, а также полемические: «что из наук и художеств нужнее всего», «книга или речь человека скорее научит» и т. д.).
- Л.Борделон. Книга Язык. Санкт-Петербург, 1761, последующие издания — 1781 и 1791. Перевод был выполнен в 1747 г. и долгое время распространялся в списках. Книга посвящена искусству разговора, беседы, полемики; каждая глава характеризует язык людей разного типа — насмешника, спорника, хвалящего, лжеца и т. д.
- Р. Монтекукколи. Записки Раимунда графа Монтекукули генералиссима цесарских фойск генерала-фельдцейгмейстера и ковалера Златаго руна. или Главныя правила военной науки,: Вообще разделены на три книги. / С францусскаго на российской язык переведены. С(ергеем) В(олчковым). Москва, 1753. Книга по военному делу.
- Полибиевой Военной истории том первой-[второй] с францусскаго на российской язык переведен Академии наук ассесором Сергеем Волчковым. Санкт-Петербург, 1756—1763. Сведения о военном искусстве разных народов.
- Э.Ленобль. Светская школа или Отеческое наставление сыну о обхождении в свете чрез г. ле Нобль. Санкт-Петербург, 1761, второе издание — 1763—1764. Разговор отца с сыном на социальные и философские темы.
- Ж. Б. М. де Бельгард. Истинной християнин и честной человек: То есть. соединение должностей християнских с должностьми жития гражданскаго / Издана сия книга французским абатом [игумен] Бель-Гардом,; На российской язык переведена Сергеем Волчковым. Санкт-Петербург, 1762. Перевод был сделан в 1743, 2 переиздания вышли в 1770. Правила жизни, основанные на разуме. Книга была посвящена переводчиком Петру III.
- И. А. Гофман. О спокойстве и удовольствии человеческом… Ч. 1-2. Санкт-Петербург, 1762—1763, переиздания — в 1770, 1780. Перевод выполнен ещё в 1743. Размышление о причинах недовольства жизнью и способах избавления от него.
- Михайла Монтаниевы Опыты. Санкт-Петербург, 1762. Перевод первой книги и 10 глав второй книги «Опытов» Монтеня.
- Ш. Л. де Лонэ. Шляхетных детей истории, да от части генеалогии, обучающей гофмейстер (дядька): Сия книга, к пользе благородных в России отроков, / С немецкаго переведена Сергеем Волчковым. Санкт-Петербург, 1763. Книга о пользе образования, о важности изучения географии, юриспруденции, истории и т. д.
- М. Крюго. Християнин во уединении: Издана и печатана сия книга в Бреславле 1763 / А на российской язык переведена в Санкт-Петербурге С(ергеем) В(олчковым). Санкт-Петербург, 1769, второе издание — Москва, 1781. Посвящена наследнику и великому князю Павлу Петровичу.
- Ж. Э. Рок. Християнская школа / Издана в Бреславле, от ректора тамошних училищ Еронима Рокеса. 1767; А на российской язык переведена сия книга С(ергеем) В(олчковым). Санкт-Петербург, 1770. Второе издание — Москва, 1782.
Не были опубликованы:
- Цицерон. О должностях.
- Ж.-Б. Боссюэ. Универсальная история (ч. 1-4).
- Г. Гроций. О военном и мирном праве.
- Истинный друг, или Житие Давида Спасителя.
- Плутарх. История славных мужей. Перевод с французского издания с примечаниями Дасье.
Язык переводов С. С. Волчкова
Волчков активно использовал заимствования и кальки; влияние иноязычного оригинала проявляется также в синтаксисе.
Язык переводов С. С. Волчкова оценивался современниками неоднозначно: например, «Вояжиров лексикон» был подвергнут критике М. В. Ломоносовым, В. К. Тредиаковским, С. П. Крашенинниковым, Н. И. Поповым и исправлялся уже во время печатания и повторных изданий корректорами и переводчиками:
…в оном переводе гг. присутствующими усмотрены весьма многие неисправности, яко то, например, вместо весла, которым в твориле известь мешают, названо мортирною лопаткою, и прочие тому подобные…
- [feb-web.ru/feb/lomonos/texts/lo0/lo9/lo9-4042.htm Из отзыва М. В. Ломоносова, И. И. Тауберта и И.Штелина на перевод второго тома «Вояжирова лексикона»]
Отрицательные отзывы о переводе «Истории славных мужей» Плутарха привели к тому, что этот перевод не был напечатан:
…перевод г. асессора Волчкова на наш язык много погрешностей имеет, а именно: 1) В собственных именах, как то: вместо Дионисия — Денис, вместо Евстафия — Евстат, вместо Есхиля — Ешиль, вместо Тебанский или уже Фивейский — у него Фиванский и прочие; также нет в них и равности, как то: инде Ромулус, инде Ромул и прочие. 2) Во многих местах пропущены совсем исторические примечания, которые положены Дациером, а оные надобны необходимо. 3) Некоторые из них частями токмо переведены, а не все, а особливо где греческие цитации, которые везде им опущены, без чего примечания оные уже недействительны, и толь наипаче, что у г. асессора кусочки оные и худое еще связание между собою имеют. 4) Господина асессора весь стиль очень неисправен и во многих местах против свойства российского языка весьма погрешено, также и сила французских слов переведена неправо во многих местах, отчего преизрядная сия книга не может понравиться всему обществу читателей наших… 6) Господина асессора очень странна и ортография, ибо он везде на конце речей, в средине и в начале вместо литеры «в» пишет «ф», когда оное «в» не с гласного, но с согласною твердою совокупно находится, как то: вместо все, у него фсе. Нет же у него разности между «ф» и «ѳ», также между «ѣ» и «е»… 8) Толкования российских речений иностранными, как например: «родословие, то есть генеалогия», никуда не годны.
- [feb-web.ru/feb/lomonos/texts/lo0/lo9/lo9-628-.htm Из отзыва В. К. Тредиаковского, М. В. Ломоносова, С. П. Крашенинникова и Н. И. Попова на перевод «Истории славных мужей» Плутарха]
Перевод был передан для исправления сперва И. И. Тауберту, признавшему эту работу безнадежной, затем — В. К. Тредиаковскому, который только восполнил пропуски по сравнению с французским оригиналом и всё равно признал его «недостаточным», «совсем негодным» и «гнусным»[4].
Другие переводы Волчкова были оценены более высоко; «Флоринова экономия» была одобрена В. Е. Адодуровым, «Савариев лексикон» — В. К. Тредиаковским.
С. С. Волчков воспринимал критику спокойно; по его признанию, «понеже от критики ни один издатель или переводчик никак убежать не может, то и я себя, сему народному пересуждению и публичным переговорам подвергнуть должен»[5].
Значение переводческой деятельности С. С. Волчкова для развития русской культуры очень высоко. Например, его перевод «Опытов» Монтеня оставался единственным до 1954—1960 гг[6]. Благодаря его работе, на русском языке стали доступны важные этические, философские, педагогические, экономические и художественные сочинения.
Напишите отзыв о статье "Волчков, Сергей Саввич"
Примечания
- ↑ Н. А. Попкова. Сергей Саввич Волчков — переводчик XVIII века / Проблемы изучения русской литературы XVIII века. Вып. 13. Самара, 2007. С. 481.
- ↑ См. [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=663 Биржакова Е. Э. Волчков Сергей Саввич] / Словарь русских писателей XVIII века
- ↑ По другим данным, этот словарь составил А. И. Богданов. См. Кобленц И. Н. Андрей Иванович Богданов. 1692—1766: Из прошлого русской исторической науки и книговедения. М., 1958. С. 114.
- ↑ [feb-web.ru/feb/lomonos/texts/lo0/lo9/LO9-651-.htm?cmd=2#%D0%9E%D0%A2%D0%97%D0%AB%D0%92%D0%AB.378 Примечания к «Полному собранию сочинений» М. В. Ломоносова]
- ↑ [feb-web.ru/feb/lomonos/texts/lo0/lo9/LO9-651-.htm?cmd=2#%D0%9E%D0%A2%D0%97%D0%AB%D0%92%D0%AB.378 Комментарии к «Полному собранию сочинений» М. В. Ломоносова]
- ↑ См. И. Е. Баренбаум. Французская переводная книга в России в XVIII веке. М., 2006. С.222.
Литература
- Биржакова Е. Э. [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=663 Волчков Сергей Саввич] / Словарь русских писателей XVIII века. Л., 1988.
- Попкова Н. А. [www.box.net/shared/i7sa045r8v Сергей Саввич Волчков — переводчик XVIII века] / Проблемы изучения русской литературы XVIII века. Вып. 13. Самара, 2007.
- История русской переводной художественной литературы. Древняя Русь. XVIII век / Под ред. Ю. Д. Левина. СПб., 1995.
- Баренбаум И. Е. Французская переводная книга в России в XVIII веке. М., 2006.
- [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1334 Каталог русской книги гражданской печати XVIII века. 1725—1800].
Отрывок, характеризующий Волчков, Сергей Саввич
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.
Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
Категории:
- Родившиеся в 1707 году
- Умершие в 1773 году
- Персоналии по алфавиту
- Умершие в Санкт-Петербурге
- Переводчики по алфавиту
- Переводчики XVIII века
- Переводчики на русский язык
- Переводчики Российской империи
- Переводчики с немецкого языка
- Переводчики с французского языка
- Переводчики с латинского языка
- Редакторы по алфавиту
- Редакторы XVIII века
- Редакторы Российской империи
- Писатели по алфавиту
- Издатели Российской империи
- Издатели XVIII века
