Волынское княжество

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Волынское княжество
княжество

987 — 1199,1431 — 1452
Герб
Столица Владимир-Волынский
Религия православие
Форма правления монархия
История
 - 1078 Первое обособление
 - 1084 Обособление Перемышльского и Теребовльского княжеств
 - 1154 Окончательное обособление
 - 1199 В составе Галицко-Волынского княжества
 - 1320 Захват Гедимином
 - 1392 Раздел между Литвой и Польшей в результате войны за галицко-волынское наследство
 - 1452 Переход к польской короне[1]
К:Появились в 987 годуК:Появились в 1431 годуК:Исчезли в 1199 годуК:Исчезли в 1452 году

Волы́нское кня́жество или Влади́миро-Волы́нское кня́жество (укр. Володимирське) — западнорусское удельное княжество[2][3], существовавшее с X по XII век. В летописях — Володымирское. Столица — город Владимир. В XII веке в состав княжества входили такие города, как Кременец, Луцк, Буск, Дорогобуж, Берестье, Белз, Червен, Шумск, Изяславль, Пересопница.





История

Первым волынским князем был Всеволод, сын Владимира Святославича Святого. С 1057 года, после перевода в Смоленск Игоря Ярославича, город Владимир вместе с Туровом относились к вотчине Изяславовой, с 1078 года здесь княжил его сын Ярополк.

Обособление Перемышльского и Теребовльского княжеств (1084—1086)

В конце XI века в Перемышле и Теребовле утвердилась старшая линия потомства Ярослава Мудрого. При княжении во Владимире Ярополка Изяславича при нём находились Ростиславичи, его двоюродные племянники Рюрик, Володарь и Василько.

В 1084 году на Пасху во время отъезда Ярополка к Всеволоду Ярославичу в Киев Ростиславичи бежали в Перемышль, собрали войско и выгнали Ярополка из Владимира. Великий князь киевский Всеволод Ярославович предпринял во Владимир карательный поход во главе с сыном Владимиром Мономахом, который вернул княжество Ярополку Изяславичу. В это же время волынский изгой Давыд Игоревич добился от великого киевского князя выделения ему города Дорогобужа, перекрыв в низовьях Днепра в Олешье торговый путь к грекам. Интересы Ярополка вновь оказались нарушены.

В 1085 году Ярополк выступил против Киева. Всеволод послал на него Владимира Мономаха, и Ярополк, оставив в Луцке мать и жену, бежал в Королевство Польское. Луцк сдался Мономаху, который захватил здесь семью Ярополка, его дружину и всё имущество, а во Владимире посадил Давыда Игоревича.

В 1086 году Ярополк вернулся из Польши, заключил мир с Владимиром Всеволодовичем и снова сел во Владимире. «Поучение Владимира Мономаха» называет место заключения мира — Броды, и называет время года — зиму. В том же году Ярополк отправился в поход на Галичину и 22 ноября под Звенигородом был предательски убит собственным дружинником Нерадцем. Похоронен в Дмитровском монастыре в Киеве. Нерадец бежал к Рюрику Ростиславичу и в организации убийства молва обвинила Ростиславичей.

Первая половина XII века

В 1097 году Любечский съезд провозгласил владения князей их вотчинами, в том числе и Волынь — вотчиной Давыда Игоревича. Однако, сразу вслед за этим последовала война за Волынь, Перемышль и Теребовль при участии Ростиславичей и Святополка Изяславича, закончившаяся присоединением Волыни к Киеву и вокняжением там Ярослава Святополчича.

В 1117 году произошёл разрыв Ярослава с его дядей, Владимиром Мономахом, княжившим тогда в Киеве. Война закончилась новым присоединением Волыни к Киеву, вокняжением на ней сыновей Владимира — Романа, затем Андрея, и гибелью Ярослава (1124).

В начале 1140-х годов великому киевскому князю Всеволоду Ольговичу также удалось ненадолго овладеть Волынью, сохранив Переяславль в руках Мономаховичей после смерти в нём Андрея Владимировича. После смерти Всеволода (1146) Изяслав Мстиславич овладел Волынью (и Туровом) и в последующие годы в междоусобной борьбе против своего дяди Юрия Долгорукого пытался, пользуясь поддержкой киевлян, сделать Киевское княжество своим родовым владением[4], но безуспешно. Изяславу (ум. 1154) удалось закрепить за своим потомством только Волынь: последующая смена киевских князей не влияла напрямую на владимиро-волынский престол.

Вторая половина XII века

В конце 1150-х годов галицкий изгой Иван Ростиславич Берладник был принят Изяславом Давыдовичем киевским, что повлияло на сложение союза Галича с Волынью и привело к новой междоусобице. Волынские князья, в отличие от галицких, имели вотчинные права на Киев, но вынуждены были мириться с аналогичными правами Ростиславичей смоленских, и их разногласия использовались суздальскими князьями Андреем Боголюбским (взятие Киева (1169)) и Всеволодом Большое Гнездо. В начале 1170-х годов Ярослав Изяславич луцкий был старшим в роду Изяславичей и руководил их совместными военными акциями, но при этом оставался князем луцким.

Сыновья Изяслава Мстислав и Ярослав княжили соответственно во Владимире-Волынском и Луцке. Центры уделов сыновей Мстислава находились затем также в Белзе, Червне и Берестье, Ярослава — в Пересопнице, Дорогобуже и Шумске.

В 1188 году в ходе борьбы за власть в Галиче Роману Мстиславичу волынскому удалось ненадолго занять галицкий престол, но затем пришлось уступить его венграм. В 1199 году Роман занял галицкий престол окончательно после смерти последнего представителя первой галицкой династии Владимира Ярославича.

В составе Галицко-Волынского княжества

В 1199 году князь Роман Волынский был приглашён на престол Галицкого княжества и объединил его со своим, в результате чего образовалось Галицко-Волынское княжество. В течение десятилетия после гибели Романа в битве при Завихосте (1205) его сыновьям Даниилу и Васильку Романовичам удалось укрепиться на Волыни, которую они объединили в своих руках после смерти своего двоюродного дяди, последнего сына Ярослава Изяславича, Мстислава Немого (1227) и изгнания своего двоюродного брата Александра Белзского (1230). Опираясь в борьбе против венгров и черниговских Ольговичей на ресурсы Волынского княжества, Даниилу Романовичу удалось окончательно утвердиться в Галиче в 1239 году.

После смерти Владимира Васильковича, не оставившего наследников (1288), Волынь отошла во владение потомков Даниила. С 1320 года Волынь находилась в зависимости от Великого княжества Литовского. Любарт Гедиминович, женатый первым браком на дочери Андрея Юрьевича, на протяжении многих лет княжил здесь. В результате войны за галицко-волынское наследство (1340—1392) произошёл раздел волынских земель между Польшей и Литвой, Фёдор Любартович лишился владений на Волыни, они были перераспределены в пользу Витовта.

Экономика

Территория княжества была холмистой и покрытой лесами. Через княжество проходил участок торгового пути, связывавшего Днепр с Балтикой через реку Припять (у Берестья) и участок сухого торгового пути от Киева на Краков и Регенсбург.

См. также

Напишите отзыв о статье "Волынское княжество"

Примечания

  1. [www.hrono.ru/land/russ/vlvlg.html Владимиро-Волынское княжество (987−1336)]
  2. Рыбаков Б. А. «Рождение Руси»
  3. БРЭ, том «Россия», стр.273.
  4. Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь — М.: Наука, 1993 ISBN 5-02-009526-5

Отрывок, характеризующий Волынское княжество

Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.