Вольное общество любителей российской словесности

Не следует путать с Вольным обществом любителей словесности, наук и художеств.

Вольное общество любителей российской словесности (ВОЛРС) — литературно-общественная организация в Санкт-Петербурге.

Учреждение общества

Основано, с дозволения правительства, 17 (29) января 1816 года под именем «Общество любителей словесности».

Цели общества были литературные, с непременной заботой о «чистоте» языка, что вызвало при его утверждении возражения А. С. Шишкова. Затем добавились благотворительные задачи.

Высочайше Общество было утверждено 19 января 1818 года под наименованием: «Вольное общество любителей российской словесности». С 1818 года общество издавало журнал: «Соревнователь просвещения и благотворения. Труды вольного общества любителей российской словесности».

Организация

Основателями были А. Д. Боровков, А. А. Никитин, Ф. Н. Глинка, П. И. Кеппен. В 1844 году П. А. Плетнёв писал Я. К. Гроту:

… основано было по большей части членами масонской ложи избранного Михаила, как-то: Крикуновским, Боровковым и Никитиным <…> в начале не было почти и литераторов, а собирались люди, видавшиеся в одной масонской ложе и желавшие как-нибудь помогать беднякам ученого сословия. После министр народного просвещения исходатайствовал им особый устав и позволил издавать журнал

— переписка Я. К. Грота с П. А. Плетнёвым. — СПб., 1896. — Т. 2. — С. 254.

Общество сразу приобрело важных покровителей: попечителями его стали А. Н. Голицын, А. Д. Балашов, И. И. Дмитриев, В. П. Кочубей, граф С. К. Вязмитинов, О. П. Козодавлев.

Председателем общества был сначала граф Салтыков, Сергей Петрович Салтыков, а с 1819 года постоянно Ф. Н. Глинка, а помощником при нем А. Е. Измайлов. Из числа действительных членов выбирались каждое полугодие председатель, его помощник, секретарь, исполнитель, библиотекарь, казначей и цензурный комитет, состоявший из трёх цензоров (поэзии, прозы и библиографии), трёх членов и секретаря.

Состав общества был смешанный: литераторы и общественные деятели различных направлений того времени; Я. К. Грот писал:

Между членами были: Дельвиг, Баратынский, Рылеев, двое Бестужевых, братья Княжевичи, Кюхельбекер, Греч, Боровков и другие. Однажды Плетнёв заметил председателю, что следовало бы избрать и Пушкина, но Ф.Н. отвечал: «Овцы стадятся, а лев ходит один».

— Лобойко И. Н. Мои воспоминания. Мои записки. — М.: Новое литературное обозрение, 2013. — 328 с. — С. 259.

Собрания общества были регулярные и публичные. По уставу общества каждое сочинение прочитанное на его заседании, становилось собственностью общества и автор не имел права его печатать.

Дом собраний общества находился в 4-м квартале 3-й Адмиралтейской части на Вознесенском проспекте (№ 254).

Благотворительная деятельность

Весь доход от издания направлялся «тем, которые, занимаясь науками и художествами, требуют подпоры и призрения; вдовы их и сироты обоего пола имеют равное право на пособие общества, которое для сей же цели будет издавать особыми книгами полезные сочинения и переводы знаменитейших классических писателей, имея многие уже в готовности».

Благотворительные сборы текли в общество довольно обильно; между прочими, подписалась императрица на два экземпляра, внеся 200 рублей при подписной цене в 25 рублей.

Общество выплачивало пособия нуждавшимся литераторам. Например, было выдано романисту В. Т. Нарежному — 300 рублей, баснописцу А. К. Моздорфу — 150 рублей, и т. д. Записывались и такие расходы: «внесено в здешнее покровское училище за 2 сыновей здешнего мещанина Павлова 10 руб.».

Распад общества

По данным В. Базанова в обществе было 82 действительных члена, 24 члена-соревнователя, 39 членов-корреспондентов и 96 почётных членов. Часть членов общества принадлежала к «Союзу благоденствия»; в числе привлечённых к следствию о восстании декабристов были кроме Рылеева, Бестужевых, Кюхельбекера и Ф. Н. Глинки: А. О. Корнилович и К. П. Торсон; а П. И. Колошин, А. С. Грибоедов и О. М. Сомов подозревались в причастности к тайному обществу и были арестованы, но затем освобождены.

В адрес-календаре на 1826 год списка о составе общества уже не было.

Литература

• Вольное общество любителей российской словесности // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [www.snor.ru/?m=articles&an=sc_61 Справочник научных обществ России]

Отрывок, характеризующий Вольное общество любителей российской словесности

Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.