Вольный город Данциг

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эта статья — о городе-государстве, существовавшем в период между мировыми войнами. О государственном образовании времён Наполеоновских войн см. статью Данцигская республика.
Вольный город Данциг
нем. Freie Stadt Danzig
польск. Wolne Miasto Gdańsk
Город-государство под протекторатом Лиги Наций

 

 

10 января 1920 года —
2 сентября 1939 года



Флаг Данцига Герб Данцига
Гимн
Für Danzig
Язык(и) Немецкий, польский
Религия 64,6 % лютеране
32,2 % католики
Денежная единица Бумажная марка
Данцигский гульден
Население 366 730 чел. (1923)
Форма правления Республика
История
 - 10 января 1920 Образован
 - 1 сентября 1939 Немецкое вторжение в Польшу
 - 2 сентября 1939 Реаннексия Германией
К:Появились в 1920 годуК:Исчезли в 1939 году

Вольный город Данциг (нем. Freie Stadt Danzig; польск. Wolne Miasto Gdańsk) — город-государство, образованный 10 января 1920 года согласно 11-му разделу 3-й части Версальского договора 1919 года. На его территории находились собственно город Данциг и свыше 200 более мелких населённых пунктов бывшей Германской империи. В соответствии с решением Лиги Наций город не являлся частью ни Германии, ни Польши. Однако город не был независимым: он находился под протекторатом Лиги Наций и входил в таможенный союз с Польшей. Польша имела также особые права в городе. Большинство населения Данцига было немецким.

После начала немецкого вторжения в Польшу данцигское правительство провозгласило город частью Германии. 30 марта 1945 года в ходе Восточно-Померанской операции Данциг был взят советскими войсками. В соответствии с решением Потсдамской конференции территория Вольного города Данциг была передана Польше. Город получил польское название Гданьск.





Организация

Предыстория

Данциг имел давние традиции государственной самостоятельности. В XII—XVI веках он входил в состав Ганзейского союза городов. В XV веке город играл важную роль в Прусской конфедерации, которая противодействовала экспансии Тевтонского ордена. Город заключил союз с польским королём Казимиром IV из династии Ягеллонов и получил статус «Королевского Польского Города Данциг».

С объединением в 1569 году Польши и Литвы в Речь Посполитую городу пришлось бороться за сохранение своего особого статуса. В 1577 году Данциг был взят в осаду польским королём Стефаном Баторием; власти города не признали выборов короля. По итогам осады обе стороны пришли к компромиссу: город признал власть Стефана Батория и выплатил контрибуцию в 200 000 злотых; со своей стороны, король подтвердил все привилегии Данцига, включая действие «Данцигского права». Данциг никогда не пытался участвовать в деятельности польского Генерального Сейма, предпочитая отправлять своих посланников напрямую к польскому королю.

Территория

Помимо самого Данцига, территория города-государства включала Цоппот (Сопот), Олива, Тигенхоф (Новы-Двур-Гданьский), Нойтайх (Новы-Став). Кроме того, Данцигу подчинялись 252 деревни и 62 хутора. Вся территория имела площадь 1966 км².

Права Польши по Версальскому договору

Вольный город Данциг мог вести свои международные дела только через Польшу, с которой он также состоял в таможенном союзе. Железная дорога, соединявшая город с польской территорией, управлялась Польшей, включая пути, проходящие по территории самого города-государства. В соответствии с польско-данцигским соглашением от 9 ноября 1920 года, в городе появился польский дипломатический представитель. В соответствии со ст. 6 этого соглашения, польское правительство обязалось не заключать международные договоры, затрагивающие Данциг, без предварительных консультаций с властями Вольного города.

Когда в 1920 году данцигские рабочие-докеры отказались разгружать боеприпасы, предназначавшиеся для Польши во время советско-польской войны, Польша разместила военный склад и гарнизон на полуострове Вестерплатте, находившемся прямо в Гданьской бухте. Кроме того, в Данциге имелась отдельная польская почта.

С 1923 года Данциг имел собственную валюту — данцигский гульден (Danziger Gulden), эмиссию которого осуществлял Банк Данцига (Bank von Danzig); до этого денежной единицей Данцига являлась немецкая марка (Deutsche Mark). На территории Вольного города Данцига не действовало законодательство Польши и Германии. Собственных вооружённых сил Данциг не имел, демилитаризованный статус Данцига запрещал размещение иностранных вооружённых сил. Лишь в 1939 году пронацистский сенат Данцига принял решение о создании Данцигского хеймвера (Die Danzige Heimwehr).

Население

По данным переписи 1923 года немецкий язык был родным для 95,03% населения Данцига, польский — для 3,28% населения. Доля поляков возрастала на протяжении всего периода существования Вольного города, составив 15-20% к 1939 году.

Версальский договор отделил Данциг и соседние населённые пункты от Германии. Жители получили отдельное, данцигское гражданство, потеряв при этом гражданство Германии. При этом первые два года существования Вольного города жителям было предоставлено право получить немецкое гражданство; для этого требовалось покинуть Данциг и переселиться в Германию.

На 1924 год 54,7 % населения были протестантами, 34,5 % — католиками. Еврейская община выросла с 2717 человек в 1910 году до 7282 в 1923 и 10 448 в 1929 годах, в основном за счёт иммигрантов из Польши и России.

Политика

Правительство

Законодательный орган — народное собрание (volkstag), избиравшееся народом; исполнительный орган — сенат (senat), состоявший из мэра (Bürgermeister) и сенаторов, избиравшихся народным собранием; высшая судебная инстанция — Высший земельный суд Данцига (Oberlandesgericht Danzig). Лига Наций была представлена Верховным комиссаром (Hochkommissar). Государственным языком являлся немецкий, при этом использование польского языка гарантировалось законом.

Нарастающие экономические трудности привели к увеличению популярности нацистов в Данциге. В 1930 году данцигским гауляйтером был назначен Альберт Фостер. На выборах 28 мая 1933 года нацисты набрали 50 % голосов. В июне они заняли большинство мест в сенате, президентом сената стал Герман Раушнинг. В ноябре 1934 года его сменил Артур Грейзер. Антинацистские политики подверглись репрессиям, несколько человек были убиты. Существовавшие ранее политические партии и профсоюзы были запрещены, однако присутствие Лиги Наций в какой-то мере сдерживало нацистов. В 1935 году оппозиция подала заявление в Высший суд Данцига, протестуя против махинаций на выборах, и также заявила протест Лиге Наций.

С приходом нацистов к власти были предприняты программы по борьбе с безработицей, помощь Германии Данцигу была урезана. Данцигский гульден был девальвирован на 40 %, золотые запасы Данцига сократились с 30 млн гульденов в 1933 году до 13 млн в 1935 году, резервы в иностранных валютах — с 10 млн до 250 тыс.

Так же, как и в Германии, в Данциге нацисты ввели в действие расовые Нюрнбергские законы (ноябрь 1938 г.). Антисемитские погромы в Германии 9-10 ноября 1938 года (Хрустальная ночь) повторились и в Данциге 12-13 ноября. Данцигская хоральная синагога в 1939 году была снесена местными властями, еврейская община в начале 1939 года приступила к организованной эмиграции; многие евреи к тому времени уже бежали из города.

Политические партии

Левые

  • Социал-демократическая партия Вольного Города Данцига (Sozialdemokratische Partei der Freien Stadt Danzig) - социалистическая.

Правые

  • Партия центра Вольного Города Данцига (Zentrumspartei der Freien Stadt Danzig) - консервативная демократическая.
  • Немецкая национальная народная партия Вольного Города Данцига (Deutschnationale Volkspartei der Freien Stadt Danzig) - консервативная монархическая.

Немецко-польские отношения

Права Второй Речи Посполитой в пределах Вольного города Данциг были ограничены Версальским договором от 9 ноября 1919 года и Варшавским договором от 24 октября 1921 года. Эти права стали предметом бесконечных споров между местными властями и польским государством. Представители Вольного города отстаивали свою автономию, в то время как Польша требовала расширения своих привилегий.

Во время советско-польской войны 1920 года местные портовые рабочие объявили забастовку, отказавшись разгружать боеприпасы, которые предназначались для польской армии. В итоге снаряжение было разгружено британскими войсками, а Польша основала военный склад на Вестерплатте и приступила к строительству морского порта в Гдыне, чей оборот в мае 1932 года превысил оборот Данцигского порта.

Вольный город заявил протест против основания польского военного склада в Вестерплатте, размещения в городе отделений польской почты и присутствия в Данцигской гавани польских военных кораблей. Город попытался вступить в Международную организацию труда (МОТ), но после протестов польских представителей МОТ Постоянная палата международного правосудия Лиги Наций отказала ему в этом праве[1].

До июня 1933 года комиссар Лиги Наций рассмотрел 66 споров между Данцигом и Польшей, после чего летом 1933 года стороны договорились обращаться со своими претензиями в международный суд.

26 января 1934 года была подписана Декларация о неприменении силы между Германией и Польшей; Гитлер потребовал от данцигских нацистов прекратить антипольские акции. В ответ Польша не стала поддерживать антинацистскую оппозицию. Тем временем нацификация Данцига шла полным ходом.

После Мюнхенского соглашения 1938 года политика Германии резко изменилась. В октябре 1938 года министр иностранных дел Риббентроп потребовал от Польши согласия на включение Данцига в состав Германии. В апреле 1939 года польский представитель заявил комиссару Лиги Наций, что любые попытки Германии изменить статус Данцига вызовут вооружённое сопротивление Польши.

В июне 1939 года в Данциг был тайно переброшен батальон СС, который на базе местных добровольцев был развёрнут в хаймвер (ополчение) «Данциг».

Религия

Большинство верующих были лютеранами, крупнейшая лютеранская религиозная организация — Поместная синодальная ассоциация Вольного города Данцига Старопрусского союза (Landessynodalverband der Freien Stadt Danzig der Altpreußischen Union).

СМИ

15 сентября 1926 года в Вольном городе Данциг начала работу радиостанция. В 1939 году она была национализирована, присоединена к RRG и переименована в Reichssender Danzig. В июне 1945 года радиостанция была присоединена к Польскому радио как PR Gdańsk.

Спорт

Футбольные клубы Данцига (SC Preußen Danzig, BuEV Danzig) входили в Немецкий футбольный союз и его региональную организацию Балтийский футбольный союз.

Вторая мировая война и её последствия

Вторая мировая война началась 1 сентября 1939 года с битвы за Вестерплатте. Гауляйтер Форстер потребовал от верховного комиссара Лиги Наций покинуть город в течение двух часов. Вольный город был включён Германией в состав новообразованного округа Данциг-Западная Пруссия. Гражданские служащие польской почты прошли военную подготовку, имели запас оружия и обороняли почту в течение 15 часов. После капитуляции все они были казнены. К 7 сентября польские войска оставили город.

К концу Второй мировой войны около 90 % Данцига превратилось в развалины. 30 марта 1945 года город был занят Красной Армией. К тому времени до 80 % довоенного населения Данцига погибли или бежали. Несколько тысяч эвакуированных беженцев погибли в результате атаки подводной лодки на военный транспорт «Вильгельм Густлофф».

На послевоенной Потсдамской конференции было установлено, что бывший Вольный город Данциг станет частью Польши (на Ялтинской конференции единого мнения на этот счёт не было выработано).

В 1945 году 126 472 немецких граждан Данцига были изгнаны, а на их место прибыли 101 873 поляка из центральной Польши и 26 629 переселенцев из восточных польских территорий, которые после войны вошли в состав СССР.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4936 дней] По состоянию на 1950 год около 285 тыс. бывших граждан Вольного города жили в Германии, 113 424 были «проверены» и получили польское гражданство.

В литературе

Действие романа Нобелевского лауреата по литературе Гюнтера Грасса «Жестяной барабан» частично происходит в Вольном городе Данциге начала Второй мировой войны.

См. также

Напишите отзыв о статье "Вольный город Данциг"

Примечания

  1. [www.worldcourts.com/pcij/eng/decisions/1930.08.26_danzig/ Консультативное заключение ППМП № 18] (англ.)

Отрывок, характеризующий Вольный город Данциг

– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.