Любек

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вольный город Любек»)
Перейти к: навигация, поиск
Город
Любек
Lübeck
Флаг Герб
Страна
Германия
Земля
Шлезвиг-Гольштейн
Координаты
Внутреннее деление
10 городских районов
Глава
Бернд Заксе (СДПГ)
Основан
Площадь
214,14 км²
Высота центра
13 м
Население
210 577 человек (2012)
Часовой пояс
Телефонный код
0451 (Hansestadt Lübeck)
04502 (Lübeck-Travemünde)
Почтовый индекс
23501 − 23570
Автомобильный код
HL
Официальный код
01 0 03 000
Официальный сайт

[www.luebeck.de/ beck.de]
 (нем.) (англ.) (рус.) (фр.) (эсп.)</div>

К:Населённые пункты, основанные в 1143 году

Лю́бек (нем. Lübeck [ˈlyːbɛk]) — город на севере Германии (юго-восток земли Шлезвиг-Гольштейн). Порт на Балтийском море вблизи устья реки Траве. В истории известен как крупнейший центр Ганзейского союза; основные достопримечательности включены в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО в Германии. Население — ок. 214 тыс. человек (данные 2005 г.; в 1992 г. было 216 тыс.).





География

Город расположен на Северо-Германской низменности, вблизи от устья судоходной реки Траве, которая впадает в районе Травемюнде в Балтийское море. Старая часть города лежит на холме и окружена водами Траве и Вакениц. Данный ландшафт представляет собой холмистую местность и обусловлен ледниковым периодом. Выгодное географическое положение благоприятствовало развитию города как балтийского порта и явилось причиной его стремительного подъёма ещё в период Средневековья.

Сегодня Любек делится на 10 районов, в которых насчитывается 35 округов.

История

Город основан в XII веке на месте небольшого к тому времени заброшенного деревянно-земляного княжеского укрепления славян-ободритов Буку (см. Круто), расположенного на лесистом заболоченном полуострове в междуречьи Траве и Вакенитца, носящем то же название, что и полуостров.

Шестью километрами ниже по течению реки Траве, в месте впадения в неё речки Швартау, на маленьком узком полуострове с VII—VIII веков н. э. располагался славянский торговый поселок и небольшая княжеская крепость Любице («Любимая»), ставшая к концу XI в. резиденцией ободридской династии Наконидов. Во время религиозных усобиц, связанных с распространением христианства, славяне-язычники уничтожили правившую в Любице славянскую христианскую княжескую династию Наконидов, а Любице разорили и сожгли. Остатки горожан перебрались в поселение Буку, расположенное на одноимённом лесистом полуострове выше по течению Траве — под защиту остатков небольшого датско-славянского княжеского замка, и вместе с немецкими переселенцами-колонистами из района Рейна основали «новый» Любек. Любице исчезло с лица земли и только в конце XIX века было вновь открыто археологами. В наше время историки называют Любице «Старый Любек» (нем. Alt Lübeck).

Поток немцев-переселенцев с юга — из Рурской области — быстро прибывал, и уже через несколько лет после основания новый Любек имел крепостные стены, улицы и кварталы домов, пристани, церкви, городское самоуправление и даже городские законы. Сюда, под защиту немецкой княжеской династии Вельфов, в стены новопостроенного Собора Св. Николая вместе со своим клиром перебрался глава епархии епископ Ольденбургский.

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 272
[whc.unesco.org/ru/list/272 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/272 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/272 фр.]

В 1226 г. сенат Любека выкупил у императора Священной Римской империи статус вольного имперского города.

C 1361 года, после того как датский король Вальдемар IV завоевал торговый центр Висбю, Любек стал центром немецкого Ганзейского союза, в состав которого в разное время входило до 200 городов. Последнее собрание ганзейских городов было проведено в Любеке в 1630 г. в традиционной форме. Впоследствии приставку «Hansestadt» (город Ганзейского союза) сохранили только Гамбург, Любек и Бремен. Последняя неудачная попытка, нацеленная на возрождение Ганзейского союза, была проведена в 1669 г.

После окончания Наполеоновских войн Любек остаётся (наряду с Бременом, Гамбургом и Франкфуртом-на-Майне) одним из четырёх сохранившихся германских «вольных городов». Именно в таком качестве Любек в 1815 году вошёл в состав вновь образованного Германского союза, а затем, в 1871 году — в состав Германской империи. Статус самостоятельного государственного образования сохранялся за Любеком и в период Веймарской республики.

После прихода в 1933 году нацистов к власти в Германии Любек потерял права и привилегии вольного города, а 1 апреля 1937 года потерял автономию и был включён в состав прусской провинции Шлезвиг-Гольштейн[1]. Город остался в составе Шлезвиг-Гольштейна после преобразования 1946 году прусской провинции в отдельную землю и вместе с ней в 1949 году оказался в составе образованной ФРГ.

Достопримечательности

Исторический центр Любека (Старый город) с его памятниками культуры является объектом Всемирного наследия и находится под защитой ЮНЕСКО[2].

Голштинские ворота

Хольстентор (нем. Holstentor, Голштинские ворота) — это сохранившаяся центральная часть комплекса западных городских ворот, через которые в город-крепость входили сухопутные дороги с северо-запада и севера полуострова Ютландия, то есть из провинции Гольштейн, герцогства Шлезвиг и королевства Дания — основного политического и военного конкурента Любека и Ганзы на раннем этапе их истории.

Благодаря своему архитектурному своеобразию ворота являются общеизвестным символом города. Сооружение в позднеготическом стиле, являющееся миниатюрной крепостью, относится к уцелевшим остаткам городских укреплений, возведённых ещё в XV в. и разрушенным в середине XIX в.

Сегодня во внутренних помещениях ворот располагается городской исторический музей. В одном из залов можно ознакомиться с информацией о Великом Новгороде, который в период позднего Средневековья поддерживал тесные деловые связи с торговым союзом Ганзы.

Церковь Св. Марии

Церковь Св. Марии была построена в начале XIV века (1250—1350 гг.) и выполнена в традиционном для этой местности стиле кирпичной готики. Некогда являлась одним из религиозных центров францисканцев. Здание поражает своим размером и впечатляет простотой настенной и потолочной росписи. Главным украшением церкви являются два шпиля высотой 125 м. B одном из помещений церкви установлен памятник жертвам Второй мировой войны — разбитый колокол, упавший во время авианалёта в ночь с 28 на 29 марта 1942 года.

Церковь Св. Якова

Церковь Св. Якова (нем. St.Jakobi/Jakobikirche), или как раньше её называли в народе «церковь моряков», знаменита своим алтарём Брёмзе XV в., настенными росписями XIV в. и двумя чудесными органами XVI в. В северной колокольне церкви находится поминальная часовня, в которой установлена повреждённая спасательная лодка с затонувшего в 1957 г. четырёхмачтового барка «Памир». Церковь Святого Якова является трёхнефной базиликой.

Башня церкви возвышалась над гребнем нефа сначала только на два полных этажа. Она была похожа на шпиль церкви Святой Марии. Башня, вероятно, является одним из наиболее проблематичных шпилей Любека. Детмар описал в своей хронике, о том, как в 1375 году башня обрушилась на двор больницы Святого Духа. 1628 г., башня с колоколами подверглась ремонту, так же был осуществлён ремонт стен в 1636 году. Шпиль был отремонтирован в 1657 году, поэтому теперь можно наблюдать 4 характерных «шара» в углах башни. В верхнюю часть башни, последний раз в 1901 году, ударила молния и сожгла шпиль за один день.

Любекский собор

Любекский собор — кафедральный собор Любекского епископства и самое крупное строение религиозного назначения на Балтийском море, с которым связана одна из легенд из жизни Генриха Льва. Собор был построен в 1230 году и серьёзно пострадал во время бомбардировок города в 1942 году.

В 1160 г. епископ Герольд перенёс столицу своего епископства из Ольденбурга в Любек. В 1173 г. основатель Любека Генрих Лев выступил заказчиком строительства в городе кафедрального собора Любекского епископства. Как епископальная церковь она посвящена Иоанну Крестителю, а как приходская — св. Николаю.

Ратуша

Строительство ратуши в Любеке началось в XIII в. После постройки она ярко выделялась своими аркадами и шпилями на фоне кирпичных домов города. В настоящее время ратуша Любека является самой старой действующей ратушей Германии.

Больница Святого Духа

Больница Святого Духа (нем. Heiligen-Geist-Hospital) была построена в 1280 году на пожертвования любекских купцов и рассчитана на размещение 170 пожилых и бедных людей. Больничный комплекс составляет сама больница и прилегающая к ней церковь с великолепными росписями XIV в. Больница Святого Духа — одно из лучших сохранившихся до наших дней средневековых зданий подобного рода в Центральной Европе. В своем качестве здание проработало вплоть до 1970 года. В одной из частей комплекса сейчас находится небольшой приют.

В западной части больницы находится больничная церковь, построенная в 1286 году, украшенная фресками XIV века «Христос и Мадонна на троне», «Всемогущий Господь» и позднеготическими резными алтарными фигурами.

Литературная жемчужина

В Любеке родился и вырос один из известнейших немецких литераторов — нобелевский лауреат Томас Манн. В нескольких произведениях писателя события разворачиваются в его родном городе, и сегодня на одной из главных улиц располагается музей «Дом Будденброков» (он же «Центр Генриха и Томаса Манна» (нем. Heinrich und Thomas Mann Zentrum).

В городе был открыт Центр Гюнтера Грасса, в котором располагаются некоторые картины и скульптуры известного писателя, получившего Нобелевскую премию.

В Любеке также родился знаменитый немецкий философ XX века Ханс Блюменберг.

На протяжении первой половины XIX в. Любек был своеобразными «воротами в Европу» для русских путешественников. Дело в том, что он был первым портом, в котором делали остановку выходившие из Кронштадта русские пассажирские суда, и, таким образом, первым европейским городом, который видели русские странники, был именно Любек. С этим связан записанный П. А. Вяземским анекдот: однажды А. С. Пушкин в кругу друзей произносил пламенные речи, направленные против Европы, на что друг поэта А. И. Тургенев возразил: «Да съезди, голубчик, хоть в Любек».

Любек и марципан

Одной из известных достопримечательностей Любека является Салон марципана в «Café Niederegger», расположенный напротив ратуши в центре города. Посетители кафе могут непосредственно понаблюдать за процессом создания причудливых фигурок и насладиться вкусом «белого золота».

Города-партнёры

Известные уроженцы и жители

Напишите отзыв о статье "Любек"

Примечания

  1. Залесский К. А. НСДАП. Власть в Третьем рейхе. — М.: Эксмо, 2005. — С. 310. — ISBN 5-699-09780-5
  2. [geosfera.info/evropa/germaniya/335-gorod-lyubek-ganzejskij-gorod-v-germanii.html Город Любек — Ганзейский город в Германии]

Литература

  • Lübeckische Geschichte. (под ред. Prof. Antjekathrin Graßmann) Verlag Schmidt-Römhild. 4. Aufl., Lübeck, 2008, — 942 S. (Прил.: илл., карты) ISBN 3-7950-1280-5
  • Lübeck-Lexikon. Die Hansestadt von A bis Z. (Hrsg. A. Graßmann) Verlag Schmidt-Römhild, Lübeck, 2006. — 409 S. ISBN 3-7950-7777-X

Ссылки

В Викитеке есть тексты по теме
Любек
  • [www.luebeck.de/index.html Официальный сайт города]

Отрывок, характеризующий Любек

Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Любек&oldid=79470018»