Вольный город Рига
Вольный город Рига (1561—1582) — город-государство, существовавшее в Новое время, одно из германских государственных образований, возникших в средневековой Прибалтике в период кризиса Ливонской конфедерации в конце XVI века. Основным руководящим органом города в эти годы был Рижский рат. Город признал себя вассалом Речи Посполитой, однако благодаря российской протекции, ему удалось избегать прямой польско-литовской аннексии более 20 лет. 24 января 1582 года присоединён к Речи Посполитой, но долгое время после этого, в том числе в Российской империи, Рига сохраняла особые привилегии, получившие название Рижская ландфогтия.
История
Ям-Запольское перемирие 1582 года закрепило победу в Ливонской войне Речи Посполитой и Швеции. В результате польских завоеваний датские земли бывшей Курляндской епископии оказались в кольце польско-литовских владений, оказывавших на них значительное военное давление. Ливонский орден пал. Рижское архиепископство, центром которого долгие годы и была Рига, прекратило своё существование. Но Вольный город Рига, управляемый немецкоязычным Рижским городским советом, умело лавируя между интересами России, Польши, Швеции и Дании, стал немецким анклавом в польско-литовском государстве. Вольный город смог удержать под своим контролем и Рижский патримониальный округ общей площадью около 750 км², что было несколько меньше довоенной ландфогтии площадью около 1000 км². Вольный город продолжал чеканить собственную монету[1].
В этот период в городе окончательно утвердилось лютеранство. Поэтому подчинение города католической Польше в 1582 году вызвало долгие Календарные беспорядки 1583—1589 годов, когда Рижский рат по указу польского короля попытался ввести новый григорианский календарь, предложенный Римским папой Григорием XIII[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Вольный город Рига"
Примечания
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Вольный город Рига
– Так, так.– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
