Вольс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вольс
нем. Wols

Автопортрет, 1940 год
Имя при рождении:

Alfred Otto Wolfgang Schulze

Дата рождения:

27 мая 1913(1913-05-27)

Место рождения:

Берлин,
Германская империя

Дата смерти:

1 сентября 1951(1951-09-01) (38 лет)

Место смерти:

Париж, Франция

Гражданство:

Франция Франция Германия Германия

Стиль:

ташизм

Влияние:

Пауль Клее

Вольс (нем. Wols, собственно Альфред Отто Вольфганг Шульце, Schulze; 27 мая 1913, Берлин — 1 сентября 1951, Париж) — немецкий и французский живописец, график, фотохудожник.



Жизнь и творчество

Родился в семье высокопоставленного немецкого чиновника и, вместе с тем, любителя и покровителя искусств. После переезда семьи в 1919 в Дрезден отца не раз писали тамошние живописцы, включая Отто Дикса, многие из них постоянно бывали в доме семьи Шульце.

Решающими событиями в жизни будущего художника стал подаренный ему в 1924 фотоаппарат, а также посещение Международной художественной выставки и Дрезденской выставки к 50-летию Пауля Клее в 1926 году. В 19271928 годах Альфред Отто активно занимался музыкой (скрипка) и спортом. Болезнь и смерть отца в 1929 году оказались шоковыми — Отто бросил школу, работал в нескольких фотоателье, сблизился с литературно-художественной богемой Дрездена, чрезвычайно интересовался этнографическими исследованиями африканиста Лео Фробениуса, старого друга его отца. В 1932 году с рекомендациями Ласло Мохой-Надя он отправился в Париж, познакомился с Фернаном Леже. Через румынку Елену-Маргариту Дабижа («Грети»), жену поэта Жака Барона, которая стала подругой, а потом женой Вольса, он вошел в круг сюрреалистов, подружился с Хансом Арпом, Александром Колдером, А. Джакометти, актерами театра и кино. В 1933, после краткой деловой поездки в нацистскую Германию, решил вернуться в Париж и никогда больше не бывал на родине.

Как дезертир и апатрид Вольс испытывал постоянные трудности в отношениях с властями и во Франции, и в Барселоне, куда вместе с Грети переехал в конце 1933, а потом на острове Мальорка и в Ивисе. Работал шофером такси, гидом, давал частые уроки немецкого, жил в крайней бедности. В 1935 году был выдворен из Испании. В 1936 с помощью Ф. Леже получил разрешение жить в Париже, но должен был ежемесячно регистрироваться в полиции. С 1937 года он занялся фотографией, работал на Всемирной выставке в Париже, его фотографии публиковались во многих журналах мира. С этого времени пользуется псевдонимом. В январе-феврале 1937 года его фотоработы были выставлены в престижной парижской Галерее Плеяды. Вольс завязал множество знакомств в литературных, художественных и театральных кругах Парижа (Макс Эрнст, Жак Превер, Рафаэль Альберти, Роже Блен).

3 сентября 1939 года вместе с многими соотечественниками во Франции оказался интернирован как подданный страны-противника — прошел через лагеря в Нёви-сюр-Баранжон, в Монтаржи, в Милле (неподалеку от Экс-ан-Прованса), где его соседями были Макс Эрнст, Лион Фейхтвангер, Вальтер Газенклевер и другие. 29 октября 1940 года освобожден, поскольку заключил брак с Грети, имевшей французское гражданство (свидетелем на их свадьбе был известный впоследствии историк импрессионизма Джон Ревалд). Семья поселилась в городке Кассис под Марселем, Вольс пытался эмигрировать в США, переправлял туда свои работы для продажи, чтобы окупить визы и дорогу, но разрешение пришло слишком поздно, а многие произведения по дороге пропали. Вольс пристрастился к алкоголю

После возвращения в 1945 году в Париж, Вольс заключил договор с галереей Рене Друэна, где несколько раз выставлялся. Подружился с Ж.-П. Сартром. Выставка нефигуративной живописи маслом в галерее Друэна в 1947 году поразила парижскую публику. Вольс, названный пионером ташизма и информеля, участвовал в нескольких крупнейших экспозициях в Париже вместе с ведущими французскими мастерами, иллюстрировал книги Жана Полана, Сартра, Кафки, Антонена Арто, принимал участие в международных выставках в Милане и Нью-Йорке. Заключил на два года договор с галереей Пьера Лейба.

После 1948 года его здоровье резко ухудшается. В 1951 году он надолго попадает в больницу с воспалением легких и циррозом печени. Выписавшись из больницы и со свежими силами взявшись за работу, Вольс в несколько дней умирает от тяжелого пищевого отравления. С 1955 по 1964 годы его произведения были представлены на трех международных экспозициях documenta в Касселе.

Напишите отзыв о статье "Вольс"

Литература о художнике

  • Glozer L. Wols Photograph. München: Schirmer/Mosel, 1978.
  • Petersen H.J. Wols. Leben und Werk im Spiegel gewandelter Wahrnehmung. Frankfurt am Main u.a.: P. Lang, 1994.
  • Wols photographs/ Christine Mehring, ed. Cambridge: Busch-Reisinger Museum; Harvard Univ. Art Museum, 1999.
  • Wuherer B. Ein Phänomen des Stolperns — Wols' Bildnisse 1932-51. Berlin: Gebr. Mann, 1999.
  • Eichhorn H. Circus Wols: Aufnahme und Projektion. Salzburg; Wien: Residenz-Verlag, 2000.
  • Kreul A. Wols: das Mass Der Handflache Ist Heilig Wols—Aquarelle, Zeichnungen Und Druckgraphik, 1936—1949. Bremen: Kunsthalle Bremen; Kunstverein Bremen, 2001.
  • Wols. Komposition. Hamburg: Hamburger Kunsthalle, 2002.
  • Lévêque J.-J. Wols. Paris: Ides Et Calendes, 2002.
  • Hering M. Wols' druckgraphisches Oeuvre: Das kritische Werkverzeichnis. Jena: Universitat, 2003.
  • Busch R. Wols — das druckgraphische Werk. Hamburg: Christians, 2004.

Ссылки

  • [www.artcyclopedia.com/artists/wols.html Вольс в музеях мира]  (англ.)
  • [www.tate.org.uk/servlet/ArtistWorks?cgroupid=999999961&artistid=2164 Wols (Alfred Otto Wolfgang Schulze)]  (англ.)
  • [www.artnet.com/artist/552502/wols.html WOLS (1913–1951)]  (англ.)
  • [www.kunstwissen.de/fach/f-kuns/b_mod/wols.htm (нем.)]

Отрывок, характеризующий Вольс

А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.