Вольф, Джеймс
| Джеймс Вольф | |
| James Wolfe | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти |
13 сентября 1759 (32 года) |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Звание | |
| Командовал |
Британские войска в Канаде (1759) |
| Сражения/войны |
Война за австрийское наследство
|
Джеймс Вольф (англ. James Wolfe; 2 января 1727 — 13 сентября 1759) — британский военный деятель, участник Семилетней войны.
Ранние годы
Джеймс Вольф родился 2 января 1727 года в семье полковника Эдварда Вольфа и Генриетты Томпсон. Отец с самого начала избрал сыну военную карьеру. В возрасте 13 лет Джеймс был записан добровольцем в полк Королевской морской пехоты, в котором служил его отец. Из-за болезни Вольф не принял участие в неудачной для англичан экспедиции против испанской Картахены в 1740 году во время Войны за ухо Дженкинса.
Военная карьера
В 1740 году разразилась Война за австрийское наследство. Однако из-за морской болезни Джеймс не смог отплыть на континент и был переведён в 12-й пехотный полк, несколько месяцев спустя отбывший во Фландрию. Там он был повышен в звании до лейтенанта и стал адъютантом в батальоне. В 1743 году Джеймс Вольф принял участие в битве у Карлштайна-на-Майне, где был отмечен герцогом Кумберлендским Вильямом Августом. В 1744 году Вольф становится капитаном 45-го пехотного полка.
В 1745 году Вольф вместе с полком отозван в Британию для участия в подавлении восстания якобитов. Принял участие в битве у Фолкленда (1746) и сражении при Куллодене (1746). Вольф стал известен тем, что отказался выполнять приказ Вильяма Августа стрелять в раненых горцев, в связи с чем приобрёл популярность у шотландцев, подразделениями которых он впоследствии командовал.
Вскоре Вольф вернулся в Германию и принял участие в сражении у Лауфельда в 1747 году, где получил ранение и заслужил официальную похвалу.
После заключения мира отправился в Шотландию, где командовал британским гарнизоном. В 1749 году Вольф получил звание майора 20-го пехотного полка, расквартированного в Стерлинге. В 1750 году повышен до звания подполковника. За восемь мирных лет, проведённых в Шотландии, Вольф написал несколько военных сочинений и выучил французский язык, а также занимался математикой и латынью.
Участие в Семилетней войне
В 1756 году Джеймс Вольф получил звание полковника, а год спустя принял участие в неудачной для англичан высадке в Рошфоре. Вольф был одним из немногих офицеров, отличившихся в этом рейде, в связи с чем был отмечен премьер-министром Уильямом Питтом-старшим. 23 января 1758 года Вольф становится бригадным генералом и принимает деятельное участие в операции против французских войск в Канаде, отличившись во время взятия французского форта Луисбург.
Вскоре после этого Джеймс Вольф был повышен до генерал-майора и отправлен с крупным отрядом штурмовать последний французский порт в Канаде — Квебек. В распоряжении Вольфа было 9 000 солдат и 200 кораблей с 18 000 моряков на борту. Осада Квебека длилась 3 месяца. В это время Вольф в целях психологического устрашения и деморализации противника написал документ, известный как «Манифест Вольфа». Несмотря на поражение в бою при Монморанси, Вольф решил выманить противника в открытое поле и высадился в долине Авраама к западу от Квебека (высадке предшествовала интенсивная бомбардировка города). Французы вынуждены были принять бой и были наголову разбиты Вольфом в коротком сражении на равнине Авраама 13 сентября 1759 года. В этой битве Вольф был смертельно ранен и скончался в тот же день в возрасте тридцати двух лет.
См. также
Напишите отзыв о статье "Вольф, Джеймс"
Ссылки
- [www.militaryheritage.com/wolfe.htm Биография Джеймса Вольфа (англ.)]
- [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=1720 Джеймс Вольф (англ.)]
Отрывок, характеризующий Вольф, Джеймс
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
