Вольф, Карл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Карл Вольф

1937
Место рождения

Дармштадт, Гессен, Германская империя

Место смерти

Розенхайм, Бавария, ФРГ

Принадлежность

Третий рейх Третий рейх

Род войск

Войска СС

Годы службы

1917 год1945 год

Звание

обергруппенфюрер
генерал войск СС[1]

Сражения/войны

Первая мировая война

Вторая мировая война

Награды и премии

Кольцо «Мёртвая голова»

Карл Фри́дрих Отто Вольф (нем. Karl Friedrich Otto Wolff; 13 мая 1900, Дармштадт — 15 июля 1984, Розенхайм) — один из высших офицеров СС, обергруппенфюрер СС и генерал войск СС[1].





Биография

Сын советника суда. После окончания католической школы в Дармштадте в апреле 1917 года добровольцем отправился служить в армию. Участник Первой мировой войны на Западном фронте, лейтенант (1918). За боевые отличия награждён Железным крестом 1-го и 2-го класса. В 1920 году демобилизован, работал в банках и торговых фирмах во Франкфурте-на-Майне. В 1923 году женился на Фриде фон Рёмхельд, дочери крупного промышленника фон Рёмхельда, и основал собственную торгово-адвокатскую контору «Карл Вольф — фон Рёмхельд».

7 октября 1931 года вступил в НСДАП (партбилет № 695 131) и СС (билет № 14 235). 18 февраля 1932 года получил звание штурмфюрера СС. В марте 1933 года Карл Вольф стал адъютантом премьер-министра Баварии генерала Франца фон Эппа. С июня 1933 года — адъютант, а с 1935 года шеф-адъютант рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Играл важную роль в аресте многих руководителей СА во время «Ночи длинных ножей» 30 июня 1934 года. В апреле 1936 года избран депутатом рейхстага от Гессена. 9 ноября 1936 года после создания Личного штаба рейхсфюрера СС стал его начальником. Участвовал в создании СС, ближайший соратник и наиболее доверенное лицо Гиммлера. Один из авторов символики и идеологии СС. С 1939 года одновременно являлся личным представителем Гиммлера в ставке Адольфа Гитлера. Сопровождал Гиммлера во всех его поездках, в том числе и в концентрационные лагеря. В 1942 году по личному поручению рейхсфюрера СС осуществлял руководство перевозкой неблагонадёжного населения и евреев из Варшавы в лагерь уничтожения Треблинка (всего по его приказу было уничтожено около 300 000 человек).

С 18 февраля 1943 года — верховный руководитель СС и полиции в Вероне (Северная Италия). С 23 сентября 1943 года — верховный руководитель СС и полиции Италии, с 26 июля 1944 года одновременно был уполномоченным Вермахта при правительстве Итальянской социальной республики.

По поручению Генриха Гиммлера и Вальтера Шелленберга установил контакт с американцами через посредство Папы Римского Пия XII. 8 марта 1945 года встретился в Асконе (Швейцария) с группой американских представителей во главе с Алленом Даллесом, с которым обсудил вопрос о капитуляции итальянских и германских войск в Италии; после этой встречи имели место ещё несколько встреч в Цюрихе. 12 марта Вашингтон официально уведомил Москву о ведущихся переговорах; Сталин потребовал допуска к переговорам советских представителей, но получил отказ (как объяснял впоследствии посол США в СССР Уильям Гарриман, американцы опасались, что советские представители сорвут переговоры, ставя невыполнимые условия)[2].

Во время переговоров постоянно находился под давлением Генриха Гиммлера и Эрнста Кальтенбруннера — с одной стороны и Аллена Даллеса с другой. Американцы выражали сомнение в полномочиях К. Вольфа и в способности СС организовать капитуляцию немецких войск в Италии, находящихся в подчинении армейского командования (фельдмаршал Альберт Кессельринг). Вольфа неоднократно отзывали в Берлин, где от него требовали полной отчетности о переговорах. Однако открыть все детали переговоров он отказался, так как в случае неудачи попал бы под обвинение в государственной измене. Например, для подтверждения своих полномочий и намерений, он представил союзникам в Швейцарии карты дислокации немецких войск в Италии, что значительно облегчало американцам планы дальнейшего наступления на Апеннинах.

После войны

После капитуляции и оккупации Германии союзниками Вольф от оккупационных властей не скрывался, так как рассчитывал на компенсацию со стороны победителей. Ещё в начале переговоров в Швейцарии он дал понять союзникам, что в будущем правительстве Германии рассчитывает на пост министра внутренних дел. Однако вскоре он был интернирован американскими войсками и в 1946 году приговорён германским судом к 4 годам трудовых лагерей. В 1949 году был освобождён. Несмотря на известные потери, Вольф к 50-м годам ХХ в. достиг того же уровня личного благосостояния, который был у него в лучшие годы его службы в СС.

Как считает профессор Гарвардского университета Ричард Брайтман, наградой Вольфу за участие в переговорах в Швейцарии со стороны А. Даллеса было сохранение Вольфу жизни. Более справедливым было бы посадить Карла Вольфа как военного преступника на скамью подсудимых Нюрнбергского процесса рядом с Э. Кальтенбруннером. Для этого у американцев были все основания. Однако в таком случае Вольф бы заговорил и его версия истории переговоров и капитуляции в Италии существенно бы отличалась от версии Аллена Даллеса, которая длительное время считалась основной и авторитетной. Кроме того, потенциальные признания Вольфа серьёзно подорвали бы авторитет Управления стратегических служб и создаваемое на его базе ЦРУ, а также нанесли бы урон всему комплексу союзнических отношений.

Лишь после отставки А. Даллеса с поста директора ЦРУ в 1961 году Карл Вольф был вновь арестован теперь уже немецкими властями по обвинению в содействии убийству около 300 000 евреев (депортация их в Треблинку). Карл Вольф отрицал своё участие в Холокосте и ссылался на забывчивость. Однако 30 сентября 1964 года был приговорён к 15 годам тюремного заключения. В 1971 году был освобождён по состоянию здоровья.

Скончался Карл Вольф 15 июля 1984 года в Розенхайме в Баварии, похоронен в Прин-ам-Кимзее.

Награды

Свидетельства

По свидетельству советского писателя Юлиана Семёнова (автора «Семнадцати мгновений весны») в послесловии к циклу «Позиция»: «Самого Карла Вольфа, обергруппенфюрера СС, начальника личного штаба Гиммлера, я не так давно разыскал в ФРГ, — вполне бодрый восьмидесятилетний нацист, ни в чём не отступивший от былых принципов расизма, антикоммунизма и антисоветизма: „Да, я был, есть и остаюсь верным паладином Фюрера“».

Образ в кино

  • Вольф широко известен в России благодаря советскому телефильму «Семнадцать мгновений весны» (1973), в котором его роль исполнил Василий Лановой. По свидетельству самого актёра, от Вольфа через Юлиана Семёнова была передана бутылка коньяка и признание, что Лановой был слишком худым для фильма.
  • В фильме 1983 года «Алое и чёрное» персонаж немецкого генерала Макса Хельма, роль которого исполнил Уолтер Готелл, был основан на биографии Карла Вольфа.

См. также

Напишите отзыв о статье "Вольф, Карл"

Литература

Ссылки

  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Карл Вольф
  • [www.hrono.info/biograf/bio_we/wolf.html Биография Карла Вольфа на сайте «Хронос»]
  • [www.reichstag-abgeordnetendatenbank.de/selectmaske.html?pnd=118806998&recherche=ja Карл Вольф в базе данных о депутатах рейхстага на сайте Баварской государственной библиотеки]  (нем.)

Примечания

  1. 1 2 По неподтвержденным данным (письменного приказа не было, существовало устное указание А. Гитлера), 20 апреля 1945 года Вольфу было присвоено звание оберстгруппенфюрера СС и генерал-полковника войск СС.
  2. [militera.lib.ru/memo/russian/berezhkov_vm2/06.html Бережков В. М. Страницы дипломатической истории. ]
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 [www.specialcamp11.fsnet.co.uk/SS-Obergruppenf%FChrer%20und%20General%20der%20Waffen-SS%20Karl%20Wolff2.htm SS-Obergruppenführer und General der Waffen-SS Karl Friedrich Otto Wolff]  (англ.)
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 [www.dws-xip.pl/reich/biografie/14235.html Karl Wolff]

Отрывок, характеризующий Вольф, Карл

– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?