Вонсяцкий, Анастасий Андреевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анастасий Андреевич Вонсяцкий
Председатель ВФО
10 мая 1933 г. — 26 апреля 1934 г.
Председатель ЦИК ВФП
26 апреля 1934 г. — 1935 г.
Председатель ВФО
1935 г. — 4 июня 1941 г.
Преемник: Константин Алексеевич Стеклов
 
Рождение: 30 мая (12 июня) 1898(1898-06-12)
Варшава (Российская империя)
Смерть: 5 февраля 1965(1965-02-05) (66 лет)
Сент-Питерсберг, Флорида, США
Место погребения: Западное кладбище, Томпсон, Коннектикут (41°56′51″ с. ш. 71°53′11″ з. д. / 41.94750° с. ш. 71.88639° з. д. / 41.94750; -71.88639 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.94750&mlon=-71.88639&zoom=14 (O)] (Я))
Отец: Андрей Николаевич Вонсяцкий
Мать: Нина Анастасьевна Вонсяцкая (Плющевская)
Супруга: 1) Люба Муромская (брак признан недействительным)
2) Мэрион Вонсяцкая (Рим)
Дети: от отношений с Эдит Присциллой Вонсяцкой (Ройстер): Андрей (1950 — ?)
Партия: ВФП, ВФО
 
Военная служба
Годы службы: 19161920
Принадлежность: Российская империя Российская империя
Белая Гвардия
Звание: капитан
 
Автограф:

Анаста́сий Андре́евич Вонся́цкий (30 мая [12 июня1898 года, Варшава — 5 февраля 1965 года, Сент-Питерсберг) — русский эмигрантский политик. Один из основоположников русского фашизма, лидер Всероссийской фашистской организации (ВФО), а также один из лидеров Всероссийской фашистской партии (ВФП) в 1934—1935 годы.

В 1933 году организовал и возглавил ВФО, которая в 1934 году объединилась с Российской фашистской партией (РФП) — крупнейшей организацией в среде русской эмиграции, образованной на Дальнем Востоке. Вместе с генеральным секретарем РФП К. В. Родзаевским стал лидером объединённой Всероссийской фашистской партии. После разрыва в 1935 году с Родзаевским (возобновил сотрудничество с ним в 1940 году) вновь возглавил ВФО до июня 1941 года. В июне 1942 года был арестован и осуждён в США. После освобождения в 1946 году отошёл от активной политической деятельности.





Биография

Ранние годы

Анастасий был пятым ребёнком[1] в семье жандармского полковника Андрея Николаевича Вонсяцкого, будущего начальника Радомского губернского жандармского управления[2], и Нины Анастасьевны Плющевской. Отец происходил из обедневшего мелкопоместного немецко-польского дворянского рода Священной Римской империи. Ранее фамилию писали «фон Сяцкий», но со временем она русифицировалась[1]. Прадед Анастасия за преданность был удостоен личной похвалы императора Николая I, дед участвовал в подавлении польского восстания 1863 года[1]. В детстве Анастасий играл в варшавской цитадели вблизи от тюремных камер, где между 1900 и 1912 годами содержались узники, ставшие впоследствии видными политическими деятелями: Юзеф Пилсудский, Феликс Дзержинский и другие[1].

В 1908 году Вонсяцкий поступил в Первый Московский кадетский корпус. 16 июня 1910 года его отец накануне перевода в Киев был убит в Радоме одним из своих информаторов — членом польской террористической группы. Как сообщал заместитель Вонсяцкого, подполковник Редин, шефу Корпуса жандармов, что около часа дня 3 (16) июня к его начальнику прибыли «откровенники» (осведомители) Иосиф Пионтковский и Мариан Стемпневич. Первый вошёл в кабинет Вонсяцкого, второй ожидал в приёмной. Затем из кабинета раздались три последовательных выстрела. Стемпневич открыл огонь по вбежавшим в приёмную унтер-офицерам (один из них, Никита Коньков, был ранен), а затем застрелился. Пионтковский также покончил с собой после убийства Вонсяцкого[3].

Мать Анастасия, Нина Вонсяцкая, умерла в октябре 1916 года в Москве от сердечного приступа.

Закончив в 1916 году кадетский корпус (57-й выпуск)[4], Анастасий поступил в Николаевское кавалерийское училище и кадетом был приписан к Пятому гусарскому Александрийскому Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полку[5], однако из-за революции не смог завершить полный курс обучения и в ноябре 1917 года был досрочно выпущен (9-й военного времени выпуск) в чине юнкера[4].

Гражданская война

В конце 1917 года Вонсяцкий уехал на юг России, где присоединился к Добровольческой армии А. И. Деникина и принял участие в Гражданской войне. 13 декабря он был зачислен в 1-й кавалерийский дивизион полковника В. С. Гершельмана. 27 сентября 1918 года был отправлен в распоряжение дежурного генерала Добровольческой армии в Екатеринодаре, 13 октября зачислен в запасной кавалерийский полк 5-го гусарского Александрийского Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полка. 28 марта 1919 года Вонсяцкий был прикомандирован к Русскому добровольческому отряду особого назначения по охране лиц императорской фамилии в Крыму. После расформирования отряда служил в эскадроне лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, с 11 июня — в Ординарческом эскадроне штаба Кавказской армии, а с 1 июля — в 16-м гусарском Иркутском Его Императорского Высочества Великого князя Николая Николаевича полку[4]. Воевал с большевиками на Восточной Украине, на Дону, Кубани, в Ставропольской губернии, на Крымском полуострове и в Северной Таврии. Был ранен в руку и живот[4][5].

Вонсяцкому было присвоено звание капитана. В декабре 1919 года он заболел тифом и был вынужден покинуть фронт. Анастасий был эвакуирован поездом из Харькова в Новороссийск, а оттуда — пароходом в Ялту. В Ялте, куда Вонсяцкий приехал 3 января 1920 года с отмороженными ногами и без средств к существованию, он нашёл приют у торговца-еврея Муромского, чья дочь Люба стала ухаживать за больным офицером[6]. 31 января 1920 года Вонсяцкий и Муромская обвенчались по православному обряду в ялтинском Никольском соборе. По какой причине был столь спешно заключён брак, неизвестно. Сам Вонсяцкий впоследствии заявлял, что таким образом хотел защитить Муромских от погромов и облегчить им отъезд из Крыма. Вонсяцкий считал этот брак недействительным, поскольку Люба скрыла истинную религиозную принадлежность, а российский закон запрещал жениться православному на иудейке[7].

Эмиграция

В марте 1920 года эвакуировался с женой в Константинополь, где лечился в британском госпитале в Галлиполи. В апреле 1920 года, оставив жену, пересаживаясь с парохода на пароход, добрался до Марселя. В мае 1920 года он через Париж переехал в Лондон, где три месяца жил у князя Ф. Ф. Юсупова. В октябре 1920 года Вонсяцкий вернулся в Константинополь, затем снова на грузовом судне уплыл в Марсель и завершил свои путешествия в Париже, устроившись рабочим сцены в варьете «Фоли-Бержер». Весной 1921 года в одном из парижских танцевальных залов познакомился с миллионершей Мэрион Бакингем Рим[8].

30 июля 1921 года приехал в Нью-Йорк на борту французского лайнера «France». При помощи Мэрион 29 октября 1921 года, за день до истечения визы, получил вид на жительство в США[9]. В 1921—1924 годах работал в компании, производящей паровозы. 3 февраля 1922 года женился на принявшей православие Мэрион Бакингем Рим. Венчание происходило в православном Никольском соборе в Нью-Йорке. Новость о планируемой на 4 февраля 1922 года свадьбе стала известна прессе, и в считанные дни о ней написали не только американские, но и английские, французские и немецкие газеты. После такой огласки молодожёны обвенчались на день раньше[10]. В апреле 1922 года Люба Муромская заявила о двоежёнстве Вонсяцкого. 22 ноября 1922 года церковный суд в Нью-Йорке постановил, что брак Вонсяцкого и Рим действителен, а брак Вонсяцкого и Муромской недействителен, так как заключён с посторонними целями и по подложным документам. Прибыв в Нью-Йорк, Любовь Муромская подала иск на 500 000 долларов США о возмещении морального ущерба, а также потребовала от Вонсяцкого уплаты алиментов. Судебный процесс получил широкую огласку в США. Пресса, помимо освещения процесса, потешалась над тем, что муж миллионерши работает на локомотивном заводе. 3 августа 1923 года нью-йоркский суд отклонил иск и признал Вонсяцкого не виновным в двоежёнстве, опираясь на решение церковного суда, а также на письмо Любы, написанное в январе 1922 года, в котором она поздравляла Вонсяцкого с помолвкой[11].

В 1924 году вместе с женой переехал жить в Патнэм, расположенный недалеко от Томпсона[en]. В 1925 году принимал в своём поместье греческого принца Павла (позднее ставшего королём), который приезжал в расположенный неподалёку Уэбстер на открытие церкви. Летом 1931 года в поместье несколько дней провёл Великий князь Александр Михайлович с двумя сыновьями Фёдором и Никитой, которые были ровесниками и друзьями Анастасия. 30 сентября 1927 года получил американское гражданство. К этому времени в Томпсон переехала жить его старшая сестра Наталья с мужем Л. Б. Мамедовым[12]. С 1928 по июль 1932 года был членом Братства русской правды[4][13]. В ноябре 1927 года вместе с женой посетил Европу: пока Мэрион отдыхала в Монте-Карло, Анастасий посетил Париж. Там он встретился с рядом русских эмигрантов, в том числе с генералом А. П. Кутеповым. С Кутеповым и возглавляемым им РОВСом он продолжал позднее поддерживать отношения и оказывать финансовую поддержку вплоть до похищения Кутепова 26 января 1930 года[14]. 17 марта 1930 года получил звание младшего лейтенанта запаса и был приписан к химическим войскам[15]; состоял офицером резервистом до 16 марта 1935 года[16]. В 1931 году вместе с женой посетил Берлин и Белград, где встречался с членами Братства русской правды[17]. 10 мая 1933 года совместно с Д. И. Кунле учредил Всероссийскую фашистскую организацию (ВФО), которую возглавлял до 1941 года (с перерывом в 1934—1935 годах, когда она входила во Всероссийскую фашистскую партию)[18][19].

В 1933 году посетил Берлин c целью встречи с младороссами и РОНДовцами[20].

В 1934, 1936 и 1939 годах совершил три кругосветных поездки по маршруту Сан-Франциско — Гонолулу — Кобе — Шанхай — Манила — Гонконг — Сингапур — Бомбей — Порт-Саид — Суэц — Александрия — Неаполь — Париж — Нью-Йорк. Встречался с группами русских эмигрантов, организовывал отделения своей партии. В 1934 году встречался с лидером русских фашистов в Маньчжурии К. В. Родзаевским, договорился о союзе с его Российской фашистской партией. В 1934 году ВФО объединилась с партией Родзаевского, и Вонсяцкий стал Председателем Центрального исполнительного комитета (ЦИК).

После вступления США во Вторую мировую войну в 1942 году был арестован ФБР вместе с несколькими деятелями Германо-американского союза и обвинён в шпионаже. Хотя Вонсяцкий не занимал никаких должностей в американских госорганах и не мог иметь доступа к секретной информации, ФБР смогло доказать, что он передал 2800 долларов бундфюреру Германо-американского союза Герхарду Кунце, чтобы помочь ему выехать из США[21]. Вонсяцкий был осуждён 22 июня 1942 года в Хартфорде на пять лет тюрьмы и штраф в 5000 долларов (через сутки наказание в виде штрафа было отменено). После окончания Второй мировой войны и смерти Ф. Рузвельта 26 февраля 1946 года был освобождён досрочно, проведя в тюрьме более 3,5 лет. До конца жизни Вонсяцкий испытывал настолько сильное отвращение к Рузвельту, которого называл коммунистом, что отказывался пользоваться десятицентовыми монетами с его изображением[22].

В 1942 году хартфордский окружной прокурор выдвинул требование о лишении Вонсяцкого гражданства США. На момент выхода Вонсяцкого на свободу рассмотрение иска всё ещё продолжалось. 3 апреля 1946 года суд отклонил иск о лишении Вонсяцкого гражданства[23].

В начале 1948 года, навещая сестру и её мужа в Сент-Питерсберге, куда они переехали из Томпсона в конце 1947 года, он познакомился с официанткой Эдит Присциллой Ройстер[24]. В 1950 году у них родился сын Андрей. Присцилла взяла фамилию Вонсяцкого, но были ли оформлены их отношения официально и был ли оформлен развод Вонсяцкого и Мэрион, неизвестно[24]. Вонсяцкий часто привозил в поместье сына Андрея, и Мэрион была очень рада приезду мальчика[25].

В 1953 году он осуществил самое крупное из своих послевоенных начинаний — торжественно открыл в Сент-Питерсберге музей Николая II[26].

Умер 5 февраля 1965 года в Сент-Питерсберге (больница «Маунд-парк»), похоронен в семейном склепе на Западном кладбище Томпсона (штат Коннектикут) вместе с женой Мэрион и матерью своего сына Присциллой[27]. Многие документы Вонсяцкого хранятся в архиве Гуверовского института в Калифорнии, в коллекции профессора Джона Стефана, автора книги «The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exile, 1925—1945», а также в библиотеке католического колледжа в Провиденсе[28].

Автор воспоминаний — книг «Расплата»[29] и «Сухая гильотина: американская юстиция во времена Рузвельта»[30], изданных в 1963 году в Сан-Паулу (Бразилия).

Политическая деятельность

До Второй мировой войны

Вспоминая пережитое, Вонсяцкий писал[31]:

В 1932 году, разорвав с Братством русской правды, я решил, что мне нужна своя политическая партия, чтобы проводить в жизнь мои идеи и планы, чтобы попытаться свергнуть советское правительство и привести к власти правительство русского народа.

После февраля 1933 года в поместье Вонсяцких поселился Д. И. Кунле, сражавшийся в годы Гражданской войны в армии Деникина на Украине. Когда Вонсяцкий с ним познакомился (до революции или в годы Гражданской войны), неизвестно, но в середине 20-х годов Кунле несколько раз посещал дом Вонсяцкого. В начале мая 1933 года Вонсяцкий и Кунле решили учредить партию. 10 мая 1933 года они составили письмо от имени Главного штаба русских фашистов о создании Всероссийской национал-революционной трудовой и рабоче-крестьянской партии фашистов, которую для удобства называли Всероссийской Фашистской Организацией (ВФО)[18]. А. А. Вонсяцкий стал руководителем ВФО, Кунле — партийным секретарём, а зять Вонсяцкого Л. Б. Мамедов — председателем Центрального исполнительного комитета[32]. Печатным органом ВФО стала газета «Фашист», издававшаяся с августа 1933 года по июль 1941 года[33][34]. В газете много места уделялось событиям Гражданской войны, помещались фотографии вождей Белого движения и императора Николая II; ВФО представлялась наследницей российских военных и монархических традиций. В декабрьском выпуске газеты за 1933 год было воспроизведено письмо десятилетнего сына князя Никиты Александровича Никиты Никитича, в котором мальчик писал[35]:

Я так счастлив, что я русский фашист!

Для партии Вонсяцкий избрал символом свастику, что неизменно порождало множество вопросов о подражании Третьему рейху. Вонсяцкий объяснял, что такой символ начертила в Ипатьевском доме императрица Александра Фёдоровна. Он указывал на дорожные знаки в штате Аризона с использованием свастики (отменены в 1937 году). В конце объяснений он спрашивал[36]:

Не отказываться же нам от неё только потому, что она понравилась Гитлеру?

Если объяснить использование свастики ещё было можно, то объяснить приветствие с поднятой правой рукой и возгласом «Слава России!», звания вроде «Штурмовик смерти», клятву личной верности вождю и гимн партии на мелодию «Песни Хорста Весселя» было сложно, и поэтому Анастасий этого не делал. Гимн партии он исполнил совместно с Д. И. Кунле и Л. Б. Мамедовым и записал это исполнение на граммофонную пластинку[37][38].

После создания партии Вонсяцкий пришёл к выводу, что создание объединённого фашистского фронта из числа эмигрантских организаций является стратегической задачей, в связи с чем отправился в Берлин. Конференция, прошедшая в штаб-квартире РОНД с участием Вонсяцкого, лидера младороссов Александра Казем-Бека и главы РОНД Павла Бермондт-Авалова, завершилась лишь обменом мнениями. При этом каких-либо попыток встретиться с вождями Третьего рейха Вонсяцкий в Берлине не предпринимал. О прошедшей конференции написали эмигрантские газеты Европы, США и Дальнего Востока. Деятельность Вонсяцкого получила благословение митрополита Антония, письмо которого было опубликовано в декабрьском номере «Фашиста»[39].

В 1934 году, во время первого кругосветного путешествия Вонсяцкого, ВФО объединилась с Российской фашистской партией партией К. В. Родзаевского. Родзаевский стал её генеральным секретарём и заместителем председателя Центрального исполнительного комитета (ЦИК) партии, а Вонсяцкий — председателем ЦИК[40]. Объединённая партия получила наименование Всероссийская фашистская партия (ВФП); символом движения стала свастика, наряду с которой использовалась символика Российской империи. После разрыва с Родзаевским[41] из-за спора по еврейскому вопросу (Вонсяцкий не разделял антисемитских взглядов Родзаевского) и отношения к атаману Г. М. Семёнову (Вонсяцкий не хотел иметь с ним никаких отношений, Родзаевский же был вынужден их поддерживать из-за нажима японцев)[42] Анастасий вновь возглавил ВФО, которая ещё некоторое время носила название объединённой партии. После 1935 года, когда Вонсяцкий был исключён из ВФП, использование названия последней было Вонсяцким прекращено[40].

После разрыва с Родзаевским организация Вонсяцкого занималась в основном пропагандистской работой: изданием газет, брошюр, участием в собраниях и митингах. В 1937 и 1939 годах члены ВФО во главе с Вонсяцким принимали участие в митингах Германо-американского союза[43]. В 1930-х годах Вонсяцкий написал ряд работ: «Краткий курс фашиста: для прохождения в партийных школах» (без даты, примерно 1935 год), «Ответ критику» (1936) и «Основы русского фашизма» (без даты выхода, примерно 1939).

В 1939 году Вонсяцкий пришёл к выводу, что Сталин — фашист из фашистов, поскольку тот уничтожил коммунистов больше, чем Гитлер, Муссолини и Чан Кайши вместе взятые[44].

Во время Второй мировой войны

Подписание пакта Молотова — Риббентропа в августе 1939 года Вонсяцкий приветствовал, сравнив его в «Фашисте» с Тильзитским миром 1807 года между Александром I и Наполеоном I[45]. Заключение пакта привело к выходу из ВФО её членов. В частности, из партии в октябре 1939 года вышел зять Вонсяцкого Лев Мамедов, а чуть позже и Д. И. Кунле. Пакт привёл также к временному прекращению отношений ВФО и Германо-американского союза[46].

В 1940 — декабре 1941 года возобновилось сотрудничество А. А. Вонсяцкого и К. В. Родзаевского, прерванное началом японо-американской войны[47].

После принятия 11 марта 1941 года закона о ленд-лизе Вонсяцкий понял, что до начала войны между США и Германией остались месяцы, и стал сворачивать политическую деятельность. Он решил перенести штаб-квартиру из США на Дальний Восток в Шанхай. 17 марта 1941 года он написал письмо руководителю дальневосточного отделения партии Константину Стеклову с предложением возглавить партию и с уведомлением, что после июльского номера 1941 года «Фашист» выходить перестанет[48]. Согласно письму Стеклова от 4 июня 1941 года, опубликованному в № 63 «Фашиста» за 1941 года, он вступил в исполнение обязанностей руководителя партии[19].

Нападение Германии 22 июня 1941 года и вступление СССР во Вторую мировую войну заставило Вонсяцкого вернуться к активной политической деятельности. С присущей ему театральностью Вонсяцкий от имени своей партии послал И. В. Сталину предложение мирно и бескровно капитулировать. 3 июля 1941 года во время похорон Д. И. Кунле, погибшего в катастрофе при испытании самолёта, Вонсяцкий вновь возобновил контакты с Германо-американским союзом, члены которого посетили похоронные мероприятия[49].

9 мая 1942 года Федеральное бюро расследований провело обыск в доме Вонсяцкого, а 6 июня 1942 года он был арестован. Вонсяцкого обвинили в нарушении статьи 32 закона о шпионаже 1917 года[50] (статья исключена из закона 25 июня 1948 года). В обвинительном акте ему вменялись пять преступных действий: встреча с Кунце в Томпсоне 12 июля 1941 года, передача Кунце в Томпсоне чека на 2800 долларов США 12 июля 1941 года, поездка в Сан-Франциско приблизительно в июне 1941 года, встреча с Кунце и Виллюмайтом (член Германо-американского союза) в отеле «Бисмарк» в июле 1941 года и получение от Кунце писем определённого рода, отправленных приблизительно в ноябре 1941 года. Обвинение поддерживал будущий помощник главного обвинителя от США на Нюрнбергском процессе Томас Додд[en]. Адвокат Вонсяцкого пытался добиться признания его невменяемым, однако ему это не удалось. В результате переговоров защиты и обвинения Вонсяцкий 22 июня 1942 года признал себя виновным по всем пунктам обвинения и был приговорён судом Хартфорда к пяти годам тюрьмы[51]. По мнению американского исследователя Дж. Стефана, Вонсяцкому повезло, что его осудили так быстро, поскольку через неделю на Восточном побережье США были схвачены диверсионные группы, высаженные с немецких подводных лодок. Слушайся дело неделей позже, и «ему могли бы пришить участие в операции, разработанной абвером». Его четверо подельников из Германо-американского союза были осуждены на сроки от 5 до 15 лет (причём признавшие свою вину, как и Вонсяцкий, получили 5 и 7 лет)[52].

После выхода на свободу Вонсяцкий отошёл от активной политической деятельности.

Взгляды

С юношеских лет Вонсяцкий придерживался монархических взглядов, которые, вкупе с ненавистью к коммунизму, стали основой сформированной им идеологии русского фашизма. Анастасий прагматически смотрел на фашизм, понимая его в самом широком смысле — как идеологию, направленную на создание сильного государства и борьбу с коммунизмом: «Если хотите знать, название мы получили от красных. Они окрестили нас русскими фашистами, а мы это имя приняли». Он упорно отрицал сходство своей партии с национал-социалистической: «По моим понятиям, „фашист“ значит „стопроцентный антикоммунист“, а вовсе не обязательно то, что имеют в виду в Германии и других странах»[53].

В представлении Вонсяцкого русский фашизм являлся «пореволюционной политической системой, оформляющей собою идеологическое и духовное движение русских народных масс»[54]. Проистекая из вековых установок русского быта, он в то же время является «утверждением и завершением общей суммы исторических процессов, происходивших в лоне русской государственности»[54]. В брошюре «Основы русского фашизма» Вонсяцкий провозглашал, что «Российское Фашистское Движение является движением общенационального масштаба идеократического типа». В основу идеократии им был положен лозунг «Бог, нация, труд»[55].

Фашистское государство, согласно Вонсяцкому, является государством, верящим в Бога и преданным вождю национальной партии[56]. Провозглашая богоизбранность русского народа и устанавливая религиозный характер государственной системы, лидер русских фашистов тем не менее указывал, что «Российское фашистское государство признаёт в области религиозных убеждений абсолютную и безусловную свободу», тем самым гарантируя права отдельных религий[57].

В вопросе национальной политики Вонсяцким выдвигался принцип безоговорочного признания единства русского народа в его национальном, культурном и политическом целом. Под русским народом он подразумевал не только самих русских (великороссов), но и всех прочих «руссов» и «россов» — малороссов, белорусов, карпаторуссов. Отрицание их единства и неделимости как одного целого народа приравнивалось к государственной измене[58]. Все остальные национальности Российского фашистского государства должны были являть собой единый организм без права выхода из него или преобладания в нём. При этом русская национальность должна была являться конституционно — первой среди равных, определяя собой лицо и содержание государства в целом[59].

В социальном плане фашистское государство являлось надклассовым, то есть таким, где не существует классовых различий и противоречий. В монолитном фашистском государстве отсутствует само понятие «труд», на замену которому следовало ввести понятие «творчество»[60]. Творческий труд обязателен для всех граждан, однако организация труда основывается не на принуждении, а на добровольном стремлении каждого сознательного гражданина к реализации своих творческих потенций на благо России. Провозглашая равноценность труда всех граждан[61], фашистское государство брало на себя ответственность за определение оплаты труда, которая должна строго регулироваться законом[62].

Фашистское государство должно было оказывать всемерную поддержку крестьянам, которые делились на две группы — обрабатывающих государственную землю общинников и частных землевладельцев, которым государство предоставляет средства производства (землю и орудия труда) безвозмездно, в наследственное пользование. Вторая категория крестьян, впрочем, также подлежала включению в программу государственных земельных заготовок и могла осуществлять сбыт готовой продукции лишь по установленным государством ценам[63].

Фашистское государство провозглашало равноправие полов, предоставляя женщинам права наравне с мужчинами, однако Вонсяцкий делал оговорку, что русский мужчина берёт женщину под опеку, не допуская её к тяжёлому физическому труду, для чего устанавливает специальные области женского труда[57]. Приоритетное место в трудоустройстве женщин отводилась сферам педагогики, социальной опеки, торговли, другими словами, всем тем сферам жизнедеятельности, где не требуется значительная затрата физической энергии[64]. Вонсяцкий также обращал внимание на то, что фашистское государство не делает различия между брачными и внебрачными детьми, однако стремится к созданию прочной семьи, принуждая легализовать отношения, которые в конечном итоге привели к появлению детей. Сексуальная разнузданность и свобода половых отношений порицались как факторы, наносящие несомненный ущерб существованию здоровой и крепкой семьи. Развод супругам предоставляется без затруднений, но при наличии уважительных причин[58].

В сфере воспитания первоочередной задачей перед родителями было «впаивание» в ребёнка идеи чести, доблести и национального первородства. «Любовь к Родине ставится выше всякой иной любви, даже выше любви ребёнка к своей матери». Воспитание храброго и доблестного патриота — одна из важнейших целей образования в фашистском государстве. Физическая подготовка при этом считалась не менее важной, нежели моральная закалка, поэтому знание основ военной подготовки были необходимы для каждого гражданина независимо от пола и возраста.

В отличие от другого идеолога русского фашизма, Родзаевского, Вонсяцкий не был убеждённым антисемитом. К евреям он относился прагматически и видел в них потенциальных союзников в борьбе с коммунизмом. Вскоре после возвращения из Харбина он сказал в одном интервью: «Если евреи захотят стать нашими друзьями и помощниками, мы примем их с радостью». Через пять лет в беседе с другим репортёром он изложил свою позицию более развёрнуто: «Наше отношение к евреям, я бы сказал, зависит от их отношения к нам. Если они решат, что им с нами по пути, — тогда всё в порядке. Если нет — пусть пеняют на себя. Если они хотят бороться против общего врага, то за нами дело не станет. В России живёт так много племён и народностей, что глупо выделять какую-то одну народность и начинать с ней войну. В Германии другое дело — ведь они там все одна нация»[65].

Оценки

Начиная с момента приезда в США деятельность Вонсяцкого и его личность вызывала большой интерес у прессы США, других стран, а также эмигрантских газет.

Его брак с миллионершей в начале 1924 года вызывал у кого-то тихую зависть, у кого-то едкий сарказм[66]. Газетчики высмеивали богачей, вздумавших играть роль пролетариев, имея в виду его работу на локомотивном заводе[67]. После начала процесса по иску Любы Муромской пресса пестрила заголовками типа «Русская женщина прерывает идиллию механика»[68].

Газета американских коммунистов «Дейли уоркер» начала именовать дом Вонсяцкого не иначе как явкой тайных антисоветских организаций, финансируемых нью-йоркскими и хартфодскими капиталистами[69].

Не дожидаясь окончания переговоров Вонсяцкого и Родзаевского, газета «Правда» 30 марта 1934 года в статье «Белогвардейское гнездо в Токио» гневно осудила Вонсяцкого за попытку включить дальневосточных белогвардейцев в нацистскую орбиту[70].

После убийства 1 декабря 1934 года С. М. Кирова Вонсяцкий восславил на страницах «Фашиста» Леонида Николаева, намекнув на то, что решение об убийстве было принято в Томпсоне. В ответ газета «Daily Worker» 19 декабря опубликовала статью «Белогвардейцы признаются в заговорах с целью уничтожения советских вождей», в которой наибольшее внимание было уделено заявлению Вонсяцкого. Цитируя газету «Известия», орган американских коммунистов пригрозила «немедленным уничтожением фашистских террористов». 25 декабря газета «Правда» нарисовала весьма зловещий портрет Вонсяцкого, особо указав на его классовое происхождение («сын жандармского офицера»), контрреволюционное прошлое («участвовал в Гражданской войне в рядах Белой армии»), подчеркнула его близость к плутократии («женат на дочери одного из стальных магнатов»), связи с Уолл-стрит («у него крупные связи среди американских капиталистов») и отношения с Японией («Вонсяцкий и его „партия“… связаны также тесным образом с японской военщиной»)[71].

В 1939 году во время третьего кругосветного путешествия Вонсяцкий познакомился с Н. Н. Грозиным, которому он заказал написать свою биографию. В том же году книга Грозина под названием «Защитные рубашки» увидела свет[72].

Когда начался процесс над Вонсяцким, в прессе появились заголовки, подобные заголовку в хартфордской газете «Таймс»: «Крупное дело о шпионаже в нашем штате: Вонсяцкий и 4 других обвиняются в заговоре в пользу Оси»[73].

Во время войны из Вонсяцкого сделали пугало военного времени[74]. В книге Алана Хинда «Право на измену: подноготная шпионажа в Америке», изданной в 1943 году, дом Вонсяцкого изображался как неприступная крепость на мысу с вращающимися во все стороны пулемётами на верхушке башни и стальными шкафами, полными гранат. При этом все члены Германо-американского союза были якобы его агентами[75]. В книге Артура Деруняна «Тайный агент», изданной в 1943 году, утверждалось, что Вонсяцкий поставлял оружие Ф. Франко и создал всемирную нацистскую шпионскую сеть[76]. Альберт Ю. Кан в книге «Диверсия! Тайная война против Америки», изданной в 1942 году, посвятил Вонсяцкому главу «Миллионер-диверсант», где Вонсяцкий изображён главой связанных с Третьим рейхом подпольных организаций в США, который при посещении Берлина встречается с А. Розенбергом, Й. Геббельсом и офицерами-разведчиками высокого ранга[73]. Исследователь Дж. Стефан пишет, что в 1976 году на вопрос об источниках такой информации Кан ответил, что боролся с нацистами и ему было не до миндальничанья[77].

О смерти Вонсяцкого сообщила только коннектикутская газета под заголовком «Шпион Второй мировой войны умер в своём доме в Томпсоне»[78].

Дж. Стефан приводит мнение друга Вонсяцкого князя Алексея Щербатова, который сказал о нём, что «в Италии пятнадцатого века Алекс был бы великолепным кондотьером. Он обладал необходимым умением бравировать и блефовать»[79]. Сам Дж. Стефан высказывается о Вонсяцком как о мечтателе-эгоисте, комичном в своём позёрстве и трогательном в своей беззащитности, напоминающий своим фиглярством Муссолини. При этом он замечает, что, при всей комичности Вонсяцкого, его приход к власти мог бы привести к страшным последствиям, как не раз было в истории с подобными фигурами[80].

Вонсяцкий является одним из героев романа Андрея Иванова «Харбинские мотыльки»[81]. Также является одним из главных героев спектакля «Харбин-34»[82][83][84].

Семья

Родители, братья и сёстры

Отец Андрей Николаевич Вонсяцкий (? — 16.6.1910, Радом) — жандармский офицер, начальник Радомского управления жандармерии. Убит террористом[85].

Мать Нина Анастасьевна Вонсяцкая, урождённая Плющевская (? — 1916), умерла от болезни[5].

Старший брат Николай Андреевич Вонсяцкий (годы жизни неизвестны) погиб во время Гражданской войны, сражаясь с большевиками[5].

Старшая сестра Мария Андреевна Вонсяцкая (годы жизни неизвестны) после 1917 года проживала в России. Арестована в 1936 году. Дальнейшая судьба неизвестна[85].

Вторая старшая сестра Наталья Андреевна Мамедова, урождённая Вонсяцкая (1892 — 9.9.1968), в 1910 году работала начальником адресного стола в Радоме[86]. В 1910 году вышла замуж за молодого офицера Льва Мамедова, ставшего к концу Гражданской войны полковником. После 1917 года вместе с мужем уехала в Харбин, а в 1924 году в США. С мужем проживала неподалёку от А. Вонсяцкого в Пэтнеме, открыв ресторан «Русский медведь». В конце 1947 года они закрыли ресторан и переехали в Сент-Питерсберг (штат Флорида). Умерла от инфаркта[87].

Третья старшая сестра Татьяна Андреевна Вонсяцкая (годы жизни неизвестны) после 1917 года проживала в России под Москвой. Дальнейшая судьба неизвестна[85].

Жёны и дети

Первая жена Люба Муромская (годы жизни неизвестны) (1920—1922). 31 января 1920 года в ялтинском Никольском соборе состоялось венчание А. Вонсяцкого по православному обряду с Любой Муромской. 22 ноября 1922 года церковный суд под председательством митрополита Нью-йоркского Платона постановил, что брак А. Вонсяцкого и Л. Муромской недействителен, а брак А. Вонсяцкого и М. Рим действителен. 3 августа 1923 года нью-йоркский окружной суд подтвердил решение церковного суда. Дальнейшая судьба Муромской неизвестна[88].

Вторая жена, с которой Вонсяцкий прожил более сорока лет,— Мэрион Вонсяцкая, урождённая Рим (9.1.1877 — 11.11.1963). Происходила из состоятельной семьи Римов. В 1903—1918 годах была замужем за Редмондом Стефенсом, c которым развелась из-за супружеской измены последнего. Обвенчалась с А. Вонсяцким 3 февраля 1922 года в православном Никольском соборе на 97-й улице Нью-Йорка. Был ли оформлен официальный развод после рождения у А. Вонсяцкого сына от Э. П. Ройстер, неизвестно[89].

Эдит Присцилла Вонсяцкая, урождённая Ройстер (? — 25.3.1966) — мать единственного ребёнка Анастасия Вонсяцкого. А. Вонсяцкий познакомился с Присциллой, работавшей официанткой, в начале 1948 года посещая свою сестру Наталью и её мужа в Сент-Питерсберге. Ройстер поменяла фамилию после рождения в 1950 году сына Андрея. Были ли оформлены их отношения официально, неизвестно. Умерла от панкреатита, погребена в мавзолее рядом с Мэрион и Анастасием[90].

От отношений с Эдит Присциллой Ройстер у Анастасия Вонсяцкого родился единственный ребёнок сын Андрей Анастасьевич Вонсяцкий (р. 2.7.1950). Закончил Южно-Флоридский университет в 1976 году и поступил в аспирантуру в университете Уэйк-Форест. Женат[91]. В настоящее время (с 1979 г.) работает аудитором[92].

Публикации

  • Вонсяцкий А. А. [rus-mon.ru/vonsyackiy.html Записки монархиста] // Последние новости. — Париж, 24.6.1921. — № 363.
  • Вонсяцкий А. А. Краткий курс фашиста: для прохождения в партийных школах. — [Б. м.], б. г. (около 1935). — 38 с.
  • Вонсяцкий А. А. Ответ критику. — Патнэм, Конн.: ВНРП, 1936. — 18 с.
  • Вонсяцкий А. А. Основы русского фашизма. — Шанхай: Изд-во Дальневосточного центра ВНРП, б. г. (около 1939). — 24 с.
  • Вонсяцкий А. А. Расплата. — Сан-Паулу: Изд-во журнала «Владимирский вестник», 1963. — 83 с.
  • Вонсяцкий А. А. Сухая гильотина: американская юстиция во времена Рузвельта / Предисл. В. Д. Мержеевского. — Сан-Паулу: Изд-во журн. «Владимирский вестник», 1963. — 101 с.

Напишите отзыв о статье "Вонсяцкий, Анастасий Андреевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Стефан, 1992, с. 114.
  2. [www.book-old.ru/BookLibrary/60000-Radomskaya-gub/Pamyatnaya-knizhka-Radomskoy-gubernii-na-1910-god.html Памятная книжка Радомской губернии на 1910 г.] — С. 117, 170.
  3. ГАРФ. Ф. 244, оп. 1, д. 389, л. 4.
  4. 1 2 3 4 5 Окороков, 2002, с. 266.
  5. 1 2 3 4 Стефан, 1992, с. 115.
  6. Стефан, 1992, с. 116.
  7. Стефан, 1992, с. 116—117.
  8. Стефан, 1992, с. 117—118.
  9. Стефан, 1992, с. 123—124.
  10. Стефан, 1992, с. 125—126.
  11. Стефан, 1992, с. 127—129.
  12. Стефан, 1992, с. 134—135, 137.
  13. Стефан, 1992, с. 141—145.
  14. Стефан, 1992, с. 140—141.
  15. Стефан, 1992, с. 142.
  16. Стефан, 1992, с. 259.
  17. Стефан, 1992, с. 144—145.
  18. 1 2 Стефан, 1992, с. 145—147.
  19. 1 2 Окороков, 2002, с. 280—281.
  20. Окороков, 2002, с. 155—156.
  21. Стефан, 1992, с. 322.
  22. Стефан, 1992, с. 425.
  23. Стефан, 1992, с. 420—421.
  24. 1 2 Стефан, 1992, с. 422.
  25. Стефан, 1992, с. 423.
  26. Стефан, 1992, с. 424.
  27. Стефан, 1992, с. 426—427.
  28. Стефан, 1992, с. 15.
  29. [www.worldcat.org/title/rasplata/oclc/4830461&referer=brief_results Расплата].
  30. [www.worldcat.org/title/sukhaia-gilotina-amerikanskaia-iustitsiia-vo-vremena-ruzvelta/oclc/21772782&referer=brief_results Сухая гильотина: американская юстиция во времена Рузвельта].
  31. Стефан, 1992, с. 145.
  32. Стефан, 1992, с. 147.
  33. [www.emigrantica.ru/j/item/fashist-putnam-sonnecticut-usa-1933-1941 Фашист (Putnam, Сonnecticut, USA, 1933—1941)]
  34. Стефан, 1992, с. 148.
  35. Стефан, 1992, с. 149.
  36. Стефан, 1992, с. 150.
  37. Стефан, 1992, с. 150—151.
  38. [www.youtube.com/watch?v=qUHwtc_TN08&feature=youtu.be Гимн ВФО]
  39. Стефан, 1992, с. 155—157.
  40. 1 2 Звезда и свастика, 1994, с. 266—267.
  41. Звезда и свастика, 1994, с. 267.
  42. Стефан, 1992, с. 190.
  43. Стефан, 1992, с. 296—297.
  44. Стефан, 1992, с. 437.
  45. Стефан, 1992, с. 304.
  46. Стефан, 1992, с. 304—305.
  47. Центр. архив ФСБ РФ. Следст. дело Н-18765 в отношении Семёнова Г. М., Родзаевского К. В. и др. Т. 3, л. д. 547.
  48. Стефан, 1992, с. 306.
  49. Стефан, 1992, с. 309, 312—313, 315.
  50. Стефан, 1992, с. 334, 345.
  51. Стефан, 1992, с. 345—346, 349—351.
  52. Стефан, 1992, с. 352—353.
  53. Стефан, 1992, с. 149—150.
  54. 1 2 Основы русского фашизма, с. 5.
  55. Основы русского фашизма, с. 16.
  56. Основы русского фашизма, с. 2.
  57. 1 2 Основы русского фашизма, с. 18.
  58. 1 2 Основы русского фашизма, с. 20.
  59. Основы русского фашизма, с. 3—4.
  60. Основы русского фашизма, с. 7.
  61. Основы русского фашизма, с. 10.
  62. Основы русского фашизма, с. 12.
  63. Основы русского фашизма, с. 14—15.
  64. Основы русского фашизма, с. 19.
  65. Стефан, 1992, с. 196.
  66. Стефан, 1992, с. 125.
  67. Стефан, 1992, с. 127.
  68. Стефан, 1992, с. 18.
  69. Стефан, 1992, с. 158.
  70. Стефан, 1992, с. 179.
  71. Стефан, 1992, с. 204—205.
  72. Стефан, 1992, с. 294.
  73. 1 2 Стефан, 1992, с. 349.
  74. Стефан, 1992, с. 354.
  75. Стефан, 1992, с. 355.
  76. Стефан, 1992, с. 356.
  77. Стефан, 1992, с. 357.
  78. Стефан, 1992, с. 427.
  79. Стефан, 1992, с. 435.
  80. Стефан, 1992, с. 434—435.
  81. Иванов А. В. [ibooks.prokhorovfund.ru/nose/2013/1117/index.html Харбинские мотыльки]. — Таллин: Авенариус, 2013. — С. 314. — ISBN 978-9985-834-44-2.
  82. [teatrunikitskihvorot.ru/spektakli/harbin_34/ ХАРБИН—34]. Сайт театра «У Никитских ворот». Проверено 20 сентября 2014.
  83. [vk.com/wall-35496251?offset=0&own=1&z=album165401348_200522920 ХАРБИН—34 (Фото)]. Страница театра «У Никитских ворот». Проверено 22 сентября 2014.
  84. [www.youtube.com/watch?v=hJO8kPir0og&feature=youtu.be&list=UUW7rQ12_u7XMyK-89sEJpuQ Марк Розовский о премьере ХАРБИН-34 (ВИДЕО)]. НЭРС ТВ. Проверено 25 октября 2014.
  85. 1 2 3 Стефан, 1992, с. 114—115.
  86. [www.book-old.ru/BookLibrary/60000-Radomskaya-gub/Pamyatnaya-knizhka-Radomskoy-gubernii-na-1910-god.html Памятная книжка Радомской губернии на 1910 г.] — С. 33.
  87. Стефан, 1992, с. 114—115, 134—135, 422, 427.
  88. Стефан, 1992, с. 116, 127—129.
  89. Стефан, 1992, с. 119—120, 125, 423, 429.
  90. Стефан, 1992, с. 422—423, 427.
  91. Стефан, 1992, с. 422, 430.
  92. [www.myfloridalicense.com/LicenseDetail.asp?SID=&id=E8F53FCEEA942B51C07BD34EC3DA9D20 DBPR] (англ.). Florida Department of Business & Professional Regulation. Проверено 16 декабря 2012.

Литература

  • Аблова Н. Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае. — М.: Русская панорама, 2004. — 432 с. — (Страницы российской истории). — ISBN 5-93165-119-5.
  • [velesova-sloboda.vho.org/archiv/pdf/rodzaevsky-azbuka-fashizma.pdf Азбука фашизма] / Сост. Г. В. Тараданов, при участ. В. В. Кибардина, под ред. и с доп. К. В. Родзаевского. — Харбин: Наш путь, 1935. — 110 с.
  • Вонсяцкий А. А. Основы русского фашизма. — Шанхай: Изд-во Дальневосточного центра ВНРП, б. г. (около 1939). — 24 с.
  • Пруссаков В. А. Судьба русского патриота в Америке // Наш марш: газета. — 1993. — № 4 (6).
  • Грозин Н. Н. Защитные рубашки. — Шанхай: Изд-во Всеобщий Русский Календарь, 1939. — 325 с.
  • Звезда и свастика: большевизм и русский фашизм / Общ. ред., сост. и послесл. С. Кулешова. — М.: Терра, 1994. — 320 с. — ISBN 5-85255-589-4.
  • Окороков А. В. Фашизм и русская эмиграция (1920—1945 гг.). — М.: Русаки, 2002. — 593 с. — ISBN 5-93347063-5.
  • Родзаевский К. В. Завещание Русского фашиста. — М.: ФЭРИ-В, 2001. — 512 с. — ISBN 5-94138-010-0.
  • Сидорчик А. [www.aif.ru/society/history/svastika_nad_harbinom_kak_borcy_s_bolshevizmom_stali_russkimi_fashistami Свастика над Харбином. Как борцы с большевизмом стали русскими фашистами] // Аргументы и факты. — 26.05.2016.
  • Стефан Д. Русские фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции, 1925—1945 = The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exile, 1925—1945. — М.: Слово, 1992. — 441 с. — ISBN 5-85050-314-5.
  • Фёдоров И. [dv.aif.ru/issues/698/12_01 «Бог, нация, труд»] // Аргументы и факты. — 20.6.2012. — № 25 (698).
  • Stephan, John J. The Russian Fascists: Tragedy and Farce in Exile, 1925—1945. — New York: Harper & Row, 1978. — 450 p. — ISBN 0-06-014099-2.

Ссылки

  • [www.fbi.gov/about-us/history/famous-cases/vonsiatsky-espionage Vonsiatsky Espionage] (англ.). Famous Cases & Criminals. USA Federal Bureau of Investigation. Проверено 4 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EM9iYw31 Архивировано из первоисточника 11 февраля 2013].
  • [www.fbi.gov/about-us/history/famous-cases/vonsiatsky-espionage/vonsiatsky.jpg/view Anastase A. Vonsiatsky] (англ.). Famous Cases & Criminals. USA Federal Bureau of Investigation. Проверено 4 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EM9jV4G3 Архивировано из первоисточника 11 февраля 2013].
  • [library.providence.edu/spcol/fa/xml/rppc_msvonsiatsky.xml Guide to the Anastase A. Vonsiatsky and Marion B. Ream papers] (англ.). Phillips Memorial Library. Special and Archival Collections. Providence College. Проверено 4 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EM9k0MY2 Архивировано из первоисточника 11 февраля 2013].
  • [www.oac.cdlib.org/findaid/ark:/13030/tf4r29n749/entire_text/ Inventory to the John J. Stephan Collection, 1932—1978] (англ.). The Online Archive of California; California Digital Library. The Regents of The University of California; Hoover Institution Archives; Stanford University, Stanford, California. — описание части собрания документов Дж. Стефана по истории русского фашизма. Проверено 12 января 2013. [www.webcitation.org/6DAdqMrAS Архивировано из первоисточника 12 января 2013].
  • [www.hrono.info/biograf/bio_we/vonsyacki.html Вонсяцкий, Анастасий Андреевич. Биографический указатель]. Всемирная история в интернете. Хронос. Проверено 12 января 2013. [www.webcitation.org/6Dp7B0DGM Архивировано из первоисточника 21 января 2013].
  • [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=6166256 Вонсяцкий, Анастасий Андреевич] (англ.) на сайте Find a Grave
  • [www.tez-rus.net/ViewGood25317.html Российское зарубежье во Франции, 1919-2000: биогр. слов.: в 3 т.] / под общ. ред. Авриль М., Лосской В., Мнухина Л. — М.: Наука; Дом-музей Марины Цветаевой, 2008. — ISBN 978-5-02-036267-3; ISBN 978-5-93015-104-6.

Отрывок, характеризующий Вонсяцкий, Анастасий Андреевич

Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».