Вопрос, оставшийся без ответа
«Вопрос, оставшийся без ответа» (англ. The Unanswered Question) ― пьеса Чарлза Айвза для камерного ансамбля, написанная в 1906 году, вторая редакция была выполнена в 1930-х годах. Долгое время это сочинение, как и вообще бо́льшая часть композиторского наследия Айвза, оставалось неизвестным. Первая публикация «Вопроса…» состоялась в 1940 году, первое исполнение ― в 1946 году.
Первоначально Айвз задумывал «Вопрос…» как первую часть диптиха «Два размышления» (второй частью был «Центральный парк в темноте»), впоследствии оба произведения получили самостоятельную жизнь и могут исполняться как по отдельности, так и вместе.
Аарон Копленд, часто дирижировавший «Вопросом…», называл его «одним из прекраснейших сочинений, когда-либо созданных американским композитором»[1].
Инструментальный состав
- Четыре флейты (или две флейты, гобой и кларнет)
- Труба соло (может быть заменена на гобой, английский рожок или кларнет)
- Струнный квартет (или струнный оркестр с контрабасами, дублирующими партию виолончелей). На протяжении всей пьесы струнные играют с сурдинами. В предисловии к партитуре автор высказывает пожелание, чтобы струнные находились за сценой или, по крайней мере, в отдалении от духовых.
Композиция
«Вопрос, оставшийся без ответа» ― одно из наиболее ранних сочинений с использованием приёмов полистилистики и алеаторики. Биограф Айвза Джен Суоффорд называет эту пьесу «коллажем из трёх слабо скоординированных слоёв»[2].
Струнная группа, играющая всё время в едином темпе Largo molto в динамике ppp и хоральной фактуре, без пауз, изображает, согласно авторскому пояснению к партитуре, «молчание друидов, которые ничего не знают, не видят и не слышат». Труба, также придерживающаяся темпа Largo molto, «интонирует „Вечный вопрос существования“, произнося его всегда одинаково»; тема этого «вопроса» проводится семь раз. Флейты, вступающие каждый раз после окончания «вопроса», символизируют поиски «невидимого ответа» на него. Их партии носят отчасти импровизационный характер и могут исполняться вне строгого соответствия с указанными в нотах ритмическими рисунками. В отличие от партий струнных и трубы, «ответы» испытывают темповое и динамическое развитие ― от adagio в динамике piano до presto con fuoco и четырёх forte. В последней, наиболее беспокойной и продолжительной своей реплике, флейты пытаются передразнивать трубу. Звучащий следом «вопрос» трубы так и не получает ответа, и произведение завершается растворяющимися в тишине звуками струнной группы.
Напишите отзыв о статье "Вопрос, оставшийся без ответа"
Литература
- Акопян Л. О. Вопрос, оставшийся без ответа // Музыка XX века. Энциклопедический словарь. — М.: Практика, 2010. — С. 127.
- Charles Ives. Foreword // The Unanswered Question [Ноты]. — New York: Southern music publishing, 1953. — С. 2.
Источники
- ↑ Howard Pollack. Aaron Copland: The Life and Work of an Uncommon Man. — University of Illinois Press, 1999. — С. 111. — ISBN 9780252069000.
- ↑ [www.charlesives.org/ives_essay/ Ives Essay]
См. также
Отрывок, характеризующий Вопрос, оставшийся без ответа
Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
