Воробьёв, Эдуард Аркадьевич

Эдуард Аркадьевич Воробьёв
Дата рождения	25 октября 1938(1938-10-25) (85 лет)
Место рождения	Воронеж, СССР
Принадлежность	СССР СССР→Россия Россия
Годы службы	1957—1995
Звание	Генерал-полковник
Командовал	38-я армия; Центральная группа войск; Объединенные миротворческие силы в Молдавии
Награды и премии	Иностранные награды

Эдуа́рд Арка́дьевич Воробьёв (род. 25 октября 1938, Воронеж, СССР) — советский и российский военачальник, генерал-полковник (1988 г.). Первый заместитель главнокомандующего Сухопутными войсками России (1994—1995 гг.). Российский политический деятель, Депутат Государственной думы России второго ([1996—1999 гг.) и третьего (2000—2003 гг.) созывов. Член Союза правых сил.

Биография

Родился 25 октября 1938 года в в Воронеже. Его отец, капитан РККА, погиб в 1945 при освобождении города Бреслау (Вроцлав).

Образование

Окончил Бакинское ВВОКУ (1961; с отличием), Военную академию имени М. В. Фрунзе (1971; с золотой медалью (стипендия им. В. И. Ленина), Военную академию Генерального штаба (1981; с золотой медалью (стипендия им. М. И. Кутузова)).

Военная служба

• В 1957 году был призван в ряды Вооруженных сил СССР, до поступления в военное училище служил солдатом (стрелком-гранатометчиком).
• В 1961—1963 — командир стрелкового взвода в Прикарпатском военном округе.
• В 1963—1968 — командир мотострелкового взвода, затем роты в ГСВГ. В 1968 был задействован в войсках, введенных в Чехословакию.
• Четыре года командовал мотострелковым полком во Львове (ПрикВО).
• Командовал мотострелковой дивизией в Армении (город Ленинакан, ЗакВО). Досрочно получил звание полковника и в 1981 — генерал-майора.
• В 1985—1986 — командующий 38-й общевойсковой армией.
• В 1986—1987 — первый заместитель командующего войсками ТуркВО, в состав которых входила 40-я армия, воевавшая в Афганистане. Занимался боевой подготовкой войск, направлявшихся в Афганистан.
• В 1987 по 1991 — командующий Центральной группой войск в Чехословакии, осуществлял вывод группировки советских войск из этой страны. С 27 октября 1988 — генерал-полковник.
• В октябре 1991 — июле 1992 — заместитель главкома Сухопутных войск по боевой подготовке. В июле 1992 руководил вводом батальонов миротворческих сил в Молдавию и был первым командующим Объединенными миротворческими силами в этой республике.
• В июле 1992—1995 — первый заместитель главкома Сухопутных войск. В сентябре-ноябре 1992 находился в Таджикистане был уполномоченным Российской Федерации по вопросам пребывания войск Российской Федерации на территории Республики Таджикистан

В декабре 1994 году не принял командование операцией в Чечне «ввиду её полной неподготовленности» и подал рапорт об увольнении из Вооруженных сил Российской Федерации. Прокуратура постановлением от 24 января 1995 года отказала в возбуждении в отношении его уголовного дела «за отсутствием состава преступления». В апреле 1995 уволен из армии «по состоянию здоровья».

Трошев Г. Н. в книге «Моя война. Чеченский дневник окопного генерала» приводит цитату Павла Грачева из газетной публикации о Воробьёве:

Открыто с самого начала против ввода войск выступал только Борис Громов, но и он не подавал в отставку до поры до времени, выжидал.

Ещё до ввода войск руководить операцией я назначил командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Митюхина Алексея Николаевича. А сам его подстраховывал. Но Митюхин, когда под станицей Слепцовской началась стрельба, запаниковал. Начал орать на подчиненных, растерялся. Я пробовал успокоить — не вышло. Потом позвонил ему: ты, говорю, видимо, «заболел», садись на вертолет и лети в Ростов.

Сам начал командовать. Но ведь я не мог, бросив все, заниматься только Чечней. Приглашаю первого заместителя командующего сухопутными войсками генерала Воробьёва. В Моздоке он отвечал за подготовку частей к боям. На совещаниях в штабе всегда четко и очень толково делал доклады: товарищ министр, такие-то части готовы идти в наступление, такие-то ещё готовятся… Он и сейчас в Государственной думе хочет выглядеть этаким бравым генералом — все знает, все умеет… Я объяснил ситуацию: Эдуард Аркадьевич, Митюхин заболел, сам бог велит вам возглавить операцию. И тут мой дорогой генерал Воробьёв, сильно покраснев и помолчав секунд 15-20, вдруг заявил: командовать отказываюсь. Как так? Я вам приказываю! А он: войска не подготовлены. Как это? Почему раньше молчали? Вот ваши доклады, вы отвечали за подготовку. Значит, вы меня обманывали? Вы знаете, чем это грозит? 15 лет или расстрел… Как хотите, отвечает, так и оценивайте, командовать не буду. В общем, отправил его в Москву, пригрозив судом. Он щелкнул каблуками.

—

Сам Воробьёв вспоминал:

Такие должностные лица, как Борис Громов, Валерий Миронов, Александр Лебедь, по-своему мотивировали недопустимость втягивания вооруженных сил в эту разборку. Но это не было услышано. Я уже не говорю о том, как это делалось практически. Почему главкомат Сухопутных войск не получил директиву министра или Генерального штаба о том, что планируется эта операция? СКВО подчиняется главкому Сухопутных войск. Главком должен был назначить главный штаб, который разрабатывал бы эту операцию вместе со штабом СКВО. Тогда Воробьёва или кого-то ещё могли бы назначить руководителем операции. Все то, что проявилось после начала активных действий, могло быть предусмотрено заранее, а не так, как это делалось, — по тревоге. Нужно было организовать взаимодействие предварительно, а не во время боевых действий. Взаимодействие между армией, Внутренними войсками, авиацией, вертолетчиками, ФСБ, другими силами. Должны были быть выполнены домашние заготовки, использован фактор внезапности. Ничего этого не было предусмотрено. Более того, меня туда посылали не для того, чтобы я руководил операцией, а чтобы я оказал помощь командующему СКВО генерал-полковнику Алексею Митюхину в организации работы на пункте управления. Мне сказали: там сплошной мат стоит, никто не знает, что делать, езжай туда, ты опытный, помоги. Если бы меня туда направляли для командования операцией, сначала меня пригласили бы в Генштаб, показали бы карту, кто-то доложил бы, как складывается обстановка.

—

Награды

• Орден Красной Звезды
• Орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» II степени
• Орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» III степени
• Орден «За личное мужество» — за действия по руководству войсками России в Таджикистане и личное участие в стабилизации обстановки вокруг российских войск (указом Президента России от 2 марта 1993 года)
• Медаль «В память 850-летия Москвы»
• Медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
• Юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• Медаль «Ветеран Вооружённых Сил СССР»
• Медаль «За укрепление боевого содружества»
• Юбилейная медаль «50 лет Вооружённых Сил СССР»
• Юбилейная медаль «60 лет Вооружённых Сил СССР»
• Юбилейная медаль «70 лет Вооружённых Сил СССР»
• Медаль «За безупречную службу» I степени
• Медаль «За безупречную службу» II степени
• Медаль «За безупречную службу» III степени
• Именное огнестрельное оружие (16 мая 1994) — за достигнутые успехи в деле укрепления боевой мощи Вооружённых сил Российской Федерации и проявленные при этом инициативу, настойчивость и высокий профессионализм

Иностранные награды:

• Медаль «За укрепление дружбы по оружию» золотая степень (ЧССР)
• Медаль «За укрепление дружбы по оружию» серебряная степень (ЧССР)

Политическая деятельность

Избирался депутатом Верховного Совета СССР по Ужгородскому территориальному избирательному округу, Верховного Совета Армянской ССР, Верховного Совета Украинской ССР 11-го созыва. В 1989 году был избран народным депутатом СССР, входил в депутатскую группу «Отечество».

В 1995 был избран депутатом Государственной думы России второго созыва от Автозаводского одномандатного избирательного округа. Также баллотировался по общефедеральному округу от избирательного блока «Демократический выбор России — Объединённые демократы». Был председателем подкомитета по вопросам строительства и комплектования Вооружённых Сил и других войск Комитета Государственной думы по обороне. Не входил в депутатские фракции. Работал над законами «О военной реформе в Российской федерации», «О гражданском контроле над военной организацией Российской Федерации», «О гражданской службе, альтернативной службе».

В 1999 году был избран депутатом Государственной думы России третьего созыва по списку Союза правых сил (СПС). Заместитель председателя Комитета Государственной думы по обороне. Член фракции СПС.

В 2003 году баллотировался в депутаты Государственной думы России по списку СПС. В 2005 году баллотировался в Московскую городскую думу по списку «Яблока» (в который вошли представители СПС).

После избрания в Государственную Думу второго созыва вступил в партию «Демократический выбор России» (ДВР), был членом политсовета ДВР. 23 апреля 2000 года на учредительном съезде был избран в состав политсовета движения «Либеральная Россия», однако в одноимённую партию не вошёл. Член федерального политсовета СПС. До января 2006 был председателем Московского городского отделения СПС. Советник директора Института экономики переходного периода Егора Гайдара.

Ссылки

• Воробьев, Эдуард — статья в Лентапедии. 2012 год.
• Биографии: [www.c-society.ru/obj/main.php?ID=222383&ar2=150&ar3=20], [www.niiss.ru/Publications/FedSob/Duma/V/vorobiev.htm]
• [otvaga2004.narod.ru/otvaga2004/wars1/wars_22.htm ПОЗОРУ БЕЗДАРНОЙ ВОЙНЫ ОТ ПРЕДПОЧЕЛ ОТСТАВКУ]

Отрывок, характеризующий Воробьёв, Эдуард Аркадьевич

– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.