Ворожищев, Александр Васильевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ворожищев Александр Васильевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Александр Васильевич Ворожищев
Дата рождения

15 ноября 1902(1902-11-15)

Место рождения

село Нововасильевка, ныне Благодарненский район, Ставропольский край

Дата смерти

25 августа 1955(1955-08-25) (52 года)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Кавалерия
Пехота

Годы службы

19191955 годы

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

34-я стрелковая бригада
351-я стрелковая дивизия
395-я стрелковая дивизия
74-й стрелковый корпус
5-й стрелковый корпус
49-й стрелковый корпус
63-й стрелковый корпус

Сражения/войны

Гражданская война в России
Великая Отечественная война

Награды и премии

Александр Васильевич Ворожищев (15 ноября 1902 года, село Нововасильевка, ныне Благодарненский район, Ставропольский край — 25 августа 1955 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант (1949 год).





Начальная биография

Александр Васильевич Ворожищев родился 15 ноября 1902 года в селе Нововасильевка ныне Благодарненского района Ставропольского края.

Военная служба

Гражданская война

В ноябре 1919 года вступил в ряды РККА, после чего служил красноармейцем и секретарём комиссара эскадрона при Актюбинской ЧК. В апреле 1920 года был направлен на учёбу на одномесячные военно-политические курсы Актюбинского укреплённого района (Северокавказский военный округ), после окончания которых в мае того же года был назначен на должность политрука роты 14-го отдельного батальона 10-го стрелкового полка этого же укреплённого района, в составе которого принимал участие в боевых действиях на Южном фронте.

Межвоенное время

В сентябре 1921 года был направлен на учёбу на военно-политические курсы СКВО, после окончания которых с сентября 1922 года исполнял должность военкома эскадрона 36-го Новоград-Волынского кавалерийского полка дислоцированного в Армавире, а затем в Жлобине. В декабре 1924 года был назначен на должность политрука эскадрона 35-го Егорлыкского кавалерийского полка (Западный военный округ).

В сентябре 1925 года Ворожищев был направлен на учёбу в Ленинградскую кавалерийскую школу, после окончания которой в сентябре 1927 года был назначен на должность командира взвода 69-го кавалерийского полка, в мае 1929 года — на должность командира эскадрона 80-го кавалерийского полка, а в апреле 1931 года — на должность командира эскадрона и помощника начальника штаба 79-го кавалерийского полка (7-я отдельная кавалерийская бригада). В 1931 году принимал участие в подавлении басмачества в Таджикистане.

В 1933 году был направлен на кавалерийские курсы усовершенствования командного состава, после окончания которых в июне того же года был назначен на должность начальника 2-й части штаба 4-й Туркестанской кавалерийской дивизии (Среднеазиатский военный округ), в марте 1936 года — на должность начальника штаба 83-го Туркменского кавалерийского полка, в ноябре 1937 года — на должность начальника 1-й части штаба 19-й горнокавалерийской дивизии, а в сентября 1938 года — на должность помощника начальника штаба 12-й Кубанской кавалерийской дивизии (Северокавказский военный округ).

В 1937 году вступил в ряды ВКП(б).

В июле 1939 года был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе.

Великая Отечественная война

10 июля 1941 года Ворожищев был назначен на должность начальника штаба 30-й отдельной кавалерийской дивизии в составе Южного фронта, в июне 1942 года — на должность начальника штаба 5-го кавалерийского корпуса, в августе — на должность командира 34-й отдельной стрелковой бригады (Закавказский фронт), а в марте 1943 года — на должность командира 351-й стрелковой дивизии (58-я армия, Северо-Кавказский фронт), которая после наступательных боевых действий с апреля обороняла побережье Азовского моря на рубеже Ачуев-Коса — Вербяная. В сентябре 1943 года дивизия в составе 9-й армии приняла участие в ходе Новороссийско-Таманской наступательной операции, а также в освобождении Таманского полуострова.

В декабре 1943 года полковник Ворожищев был назначен на должность командира 395-й стрелковой дивизии, которая принимала участие в ходе Житомирско-Бердичевской и Проскуровско-Черновицкой наступательных операций. За образцовое выполнение заданий командования и проявленные доблесть и мужество в боях за город Житомир дивизия награждена орденом Красного Знамени, а за освобождение города Бердичев — орденом Суворова 2 степени, а командир дивизии Александр Васильевич Ворожищев — орденом Красного Знамени. Во время Львовско-Сандомирской наступательной операции дивизия принимала участие в ходе освобождения городов Станислав и Калуш.

В сентябре 1944 года был назначен на должность командира 74-го стрелкового корпуса, который принимал участие в ходе Висло-Одерской, Сандомирско-Силезской и Нижнесилезской наступательных операций, а также в освобождении городов Ноймаркт и Бреслау. За умелое руководство частями корпуса Александр Васильевич Ворожищев был награждён орденами Суворова 2 степени и Кутузова 2 степени.

Послевоенная карьера

В июне 1945 года Ворожищев был назначен на должность командира 5-го стрелкового корпуса, а в сентябре — на должность командира 49-го стрелкового корпуса.

В марте 1946 года был направлен на учёбу в Высшую военную академию имени К. Е. Ворошилова, после окончания которой в июне 1948 года был назначен на должность командира 63-го стрелкового корпуса, а в июне 1954 года — на должность военного советника командующего армией Болгарской народной армии.

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Ворожищев, Александр Васильевич"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 133—134. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Ворожищев, Александр Васильевич

Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.