Воронежский съезд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Воронежский съезд — съезд членов «Земли и Воли», состоявшийся в июне 1879 г. в Воронеже.





Созыв съезда

К лету 1879 года среди членов народнической организации «Земля и воля» обострились разногласия относительно методов дальнейшей борьбы. Некоторые из них, «деревенщики» (Г. В. Плеханов, М. Р. Попов и др.), настаивали на продолжении пропагандистской работы в деревне и резко возражали против политической и, в частности, террористической борьбы. Другие, «политики», (Н. А. Морозов, А. Д. Михайлов, А. А. Квятковский) разочаровались в пропаганде и «хождении в народ», которые, по их мнению, не давали ожидаемого результата. Они требовали перехода к политической борьбе, включающей террор.

Особенно эти настроения усилились после провалов осени 1878 г. и ареста нескольких лидеров «Земли и воли». Конфликт между этими группами достиг апогея в связи с неудавшимся покушением А. К. Соловьева 2 апреля 1879 года. Сторонники террористической борьбы создали тайную фракционную группу «Свобода или смерть!» внутри центральной землевольческой организации.[1]

Для разрешения противоречий и согласования новой программы действий было решено собрать съезд с привлечением представителей провинциальных кружков.

Местом съезда первоначально был выбран Тамбов, но часть делегатов, прибывшая заранее, привлекла внимание полиции, и заседания пришлось перенести в Воронеж.[2]

Сторонники политической и террористической борьбы за несколько дней до начала Воронежского съезда собрали сепаратный Липецкий съезд для разработки программных документов и координации будущих фракционных действий в Воронеже.

Состав съезда

Данные различных мемуаристов о составе съезда несколько расходятся. В. А. Твардовская, сопоставив имеющиеся источники, пришла к выводу[3], что в съезде участвовало 19 человек, а именно:


Работа съезда

Заседания съезда проходили с 18 по 21 июня 1879 года. Участники съезда собирались под видом гуляющих в Ботаническом саду, Архиерейской роще или на островах реки Воронеж.

В начале съезда в организацию были приняты А. И. Желябов, Н. Н. Колодкевич, С. Г. Ширяев со стороны «политиков» и Л. Г. Дейч, Я. В. Стефанович, В. И. Засулич, П. Б. Аксельрод со стороны «деревенщиков».

После обсуждения программы была подтверждена основная задача — подготовка социально-экономического переворота, утверждающего народные идеалы анархии и коллективизма.[3]

Призыв А.Желябова к борьбе за завоевание конституции не встретил поддержки съезда. В качестве уступки «политикам» признавалась необходимость дезорганизации работы правительства, а главным средством такой дезорганизации признавался политический террор. Была создана отдельная террористическая группа — «Исполнительный комитет».

Особо рассматривался вопрос о цареубийстве, которое получило поддержку большинства съезда.

Г.Плеханов высказался резко отрицательно против терроризма, покинул съезд и заявил о выходе из «Земли и Воли».

Остальные участники, пытаясь сохранить единство, постарались найти компромиссные решения. Однако, достигнутые соглашения оказались недолговечными. Уже в августе «Земля и Воля» распалась на две части: Плеханов и «деревенщики» организовали «Черный передел», а сторонники политического террора — «Народную волю».[1]

Напишите отзыв о статье "Воронежский съезд"

Примечания

  1. 1 2 Волк С.С. Народная воля 1879—1882. — М.-Л.: "Наука", 1966. — 491 с.
  2. Попов М.Р. "Земля и Воля" накануне Воронежского съезда // Былое. — 1906. — № 8. — С. 13—34.
  3. 1 2 Твардовская В.А. Воронежский съезд землевольцев (июнь 1879 г.) // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. — 1959. — № 2. — С. 27—46.


Отрывок, характеризующий Воронежский съезд

– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.