Воронихин, Андрей Никифорович

Андрей Никифорович Воронихин
Основные сведения
Место рождения	Новое Усолье, Пермская губерния
Работы и достижения
Работал в городах	Санкт-Петербург, Петергоф, Стрельна, Гатчина, Павловск
Архитектурный стиль	Классицизм, русский ампир
Важнейшие постройки	Казанский собор, Горный институт

Андре́й Ники́форович Ворони́хин (17 [28] октября 1759, Новое Усолье — 21 февраля [5 марта] 1814, Санкт-Петербург) — русский архитектор и живописец, представитель классицизма, один из основоположников русского ампира.

Биография

Андрей Воронихин родился в семье крепостного, принадлежащей графу А. С. Строганову, бывшему долгое время президентом петербургской Академии художеств. Обучался живописи в мастерской уральского иконописца Гаврилы Юшкова. Талант юноши привлёк внимание Строганова, и в 1777 году граф отправил Воронихина учиться в Москву. Предположительно учителями Воронихина были В. И. Баженов и М. Ф. Казаков. С 1779 года Воронихин работал в Петербурге, проживая в Строгановском дворце, принадлежавшем самому графу Строганову.

В 1785 году Воронихин был отпущен на волю. С 1786 по 1790 годы он изучал архитектуру, механику и математику во Франции и Швейцарии, куда отправился вместе с сыном графа Александра Сергеевича Строганова, который совершал свое образовательное заграничное путешествие.

В 1797 году художник получил звание академика «перспективной живописи» Академии Художеств за картины «Вид картинной галереи в Строгановском дворце» (1793, Эрмитаж) и «Вид Строгановской дачи» (1797, Русский музей, Санкт-Петербург). С начала 1800-х преподавал в Академии художеств.

К ранним зодческим работам Воронихина относится отделка интерьеров Строгановского дворца (1793). Пышные барочные формы, предложенные Растрелли, Воронихин заменил строгими классическими, отличающимися простотой и изяществом. Аналогичным образом он перестроил интерьеры Строгановской дачи на Чёрной речке (1795—1796), а также дома в усадьбе Городня (1798).

Звание академика архитектуры Воронихин получил в 1800 году за проект колоннад в Петергофе. С 1802 года он был профессором Академии художеств.

Главным творением Воронихина стал собор в честь иконы Казанской Божией Матери в Санкт-Петербурге. Закладка собора состоялась 27 марта 1801 года, окончены работы были в 1811 году. По случаю освящения храма Воронихин был пожалован орденом Св. Анны второй степени и пенсией.

Другое крупное сооружение Воронихина в Петербурге — здание Горного кадетского корпуса (позже института, 1806-1811). И здесь мастер давал архитектурное решение в неразрывной связи с задачей ансамбля. Место, отведенное для строительства находилось на берегу Невы, у самого входа в город со стороны моря. Архитектурной доминантой его стал мощный двенадцатиколонный портик, возникающий словно пропилеи на морском пути в столицу.

В числе других работ Воронихина — дом Государственного казначейства, здание Горного института, колоннады и каскад в Петергофе, интерьеры дворцов в Стрельне, Гатчине и Павловске, а также парковые сооружения в этих дворцово-парковых ансамблях.

Зодчий скончался 21 февраля (5 марта по новому стилю) 1814 года в Петербурге. Похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

Семья

В среде современников архитектора ходили слухи о том, что он являлся внебрачным сыном барона Александра Николаевича Строганова от связи с коми-пермячкой Марфой Чероевой, однако ныне живущие родственники зодчего (в частности, игумен Александр (Фёдоров) — прапрапраправнучатый племянник Воронихина) опровергают это предположение.

• Отец — Никифор Степанович Воронихин
• Мать — Пелагея Ивановна
• Племянник — Воронихин, Николай Ильич, рязанский губернский архитектор.

Однако многим биографам архитектора версия родства со Строгановыми кажется очень вероятной, так как граф Александр Сергеевич Строганов, по этой легенде приходившийся ему дядей, взял его в свой дом на воспитание не случайно, зная, во-первых, об истинном его родителе, а во-вторых, о художественных дарованиях мальчика. Собственный его отец, барон Александр Николаевич, если следовать этой версии, не мог взять его к себе и дать вольную, так как и мальчик, и его мать являлись крепостными графа Строганова.

В 1801 году Воронихин женился на 31-летней Марии Фёдоровне Лонд (1770 — 23 января 1822) — англичанке и чертёжнице, проработавшей с ним около десяти лет и служившей гувернанткой в доме Строгановых. Чтобы заключить семейный союз, Воронихину пришлось собрать огромное количество различных бумаг, так как Мэри Лонд исповедовала другую веру и не хотела сначала переходить в православие, а Синод не давал разрешения на брак православного человека и католички. После свадьбы молодожёны покинули дом Строгановых и переехали в собственную квартиру. У супругов было шесть сыновей: двое умерли в детстве, остальные, за исключением Константина, тоже прожили очень немного. Потомства после себя они не оставили.

Адреса в Санкт-Петербурге

• 1807 — 21.02.1814 года — собственная дача — Каменноостровский проспект, 62 (дача была разобрана в 1980 году, а в 2006—2008 гг. на её месте построен современный жилой дом).

Библиография

• Гримм Г. Г. Архитектор Воронихин. — Л. — М.: Гос.изд. литературы по стр-ву, арх-ре и стр. материалам, 1963
• Лисовский В. Г. Андрей Воронихин. — Л.: Лениздат, 1971 (Серия: Зодчие нашего города)
• Панов В. А. Архитектор А. Н. Воронихин, М., 1937;
• Шуйский В. К. Андрей Воронихин // Зодчие Санкт-Петербурга. XIX — начало XX века / сост. В. Г. Исаченко; ред. Ю. Артемьева, С. Прохватилова. — СПб.: Лениздат, 1998. — С. 19-38. — 1070 с. — ISBN 5-289-01586-8.
• Коничев К. И. Повесть о Федоте Шубине. Повесть о Воронихине / Художник Н. И. Васильев. — Л.: Советский писатель. Ленингр. отд-ние, 1973. — С. 308-527. — 528 с. — 100 000 экз. (в пер.)
• Кузнецов С. О. Диалог Франческо Растрелли и Андрея Воронихина в истории Строгановского дворца в кн.: Новейший путеводитель по Строгановскому дворцу. СПб., 1995 и в кн.: Архитектура мира. Материалы конференции «Запад-Восток: Искусство композиции в истории архитектуры». Ред.-сост. Н. Смолина. М., 1996. С. 44-51.
• Кузнецов С. О. Новые материалы о творчестве Андрея Воронихина в первой половине 1790-х годов // Петербургские чтения 99. Ред. коллегия под пред. Т. А. Славиной. СПБ., 1999. С.555-559.
• Кузнецов С. О. Греческий сад графа Строганова // Русская галерея. 2000. № 1-2. С.74-77.
• Кузнецов С. О. «Сочинить хорошенький кабинет». Собрание дома Строгоновых // История Петербурга. 2001. № 2. С.66-71
• Кузнецов С. О. Дворец и его архитекторы // Наше наследие. 2001 № 59-60. С.34-45 [nasledie-rus.ru/podshivka/2001-59.php]
• Кузнецов С. О. Строгановская дача: «Одиссея на Черной речке» // Наше наследие. 2002. № 61. С.15-20 [nasledie-rus.ru/podshivka/2002-61.php]
• Кузнецов С. О. Братцево // Там же. С.39. [nasledie-rus.ru/podshivka/2002-61.php]
• Кузнецов С. О. Казанский собор // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия в трех томах. Том II. Девятнадцатый век. Книга третья. К-Л. СПб., 2004. С.36-38.
• Кузнецов С. О. Прорубить окно на восток. Алхимический зал Строгоновского дома // Реликвия. 2005. № 4. С.44-49.
• Кузнецов С. О. Не хуже Томона. Государственная, меценатская, собирательская деятельность рода Строгоновых в 1771—1817 гг. и формирование имперского облика С.-Петербурга. СПБ.: Нестор, 2006—447 с. — ISBN 5-303-00293-4
• Кузнецов С. О. Дворцы и дома Строгоновых. Три века истории.. — М-СПб: Центрполиграф, МиМ-Дельта, 2008. — 319 с. — ISBN 978-5-9524-3471-4
• Кузнецов С. О. Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари. - М-СПб: Центрполиграф, 2012. - 558 с - ISBN 978-5-227-03730-5
• Кузнецов С. О. Строгоновский сад. О почти исчезнувшем памятнике. - СПб: Коло, 2012. - 304 с - ISBN 978-5-901841-94-5
• Кузнецов С О Строгоновский дворец: архитектурная история - СПб: Коло 2015 - 320 с - ISBN 978-54462-0015-3

Отрывок, характеризующий Воронихин, Андрей Никифорович

Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.