Вороницын, Иван Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Иван Петрович Вороницын (28 января 1885, Нарва — 25 января 1938, Пермская обл.) — российский революционер и публицист

Сын подполковника П. И. Вороницына. Вырос в Житомире, в 17 лет ушёл из дома на почве революционных убеждений. Осенью 1902 г. в Харькове вступил в РСДРП. За распространение нелегальной литературы в 1903 г. выслан в Холмогоры, в июне 1904 г. бежал из ссылки и через Берлин и Женеву нелегально вернулся в Россию. Был среди организаторов Севастопольского восстания матросов в 1905 году, председателем совета флотских депутатов. Был приговорён к смертной казни, заменённой на бессрочную каторгу ввиду несовершеннолетия подсудимого (до 21 года на момент совершения преступления). С 1906 г. и до Февральской революции отбывал заключение в тюрьмах Смоленска, Вологды, Ярославля, Шлиссельбургской крепости. Затем вернулся в Житомир, состоял в партии меньшевиков. Во время существования Украинской народной республика некоторое время был городским головой Житомира, редактировал газету «Волынская Заря» (19191920). В 19231926 гг. в ссылке в Чердыни.

Во второй половине 1920-х гг. активно занимался литературной работой. Опубликовал основательный труд «История атеизма» (1928, 3-е издание 1930) и ряд примыкавших к нему работ, в том числе книги «Светский календарь и гражданская религия Великой французской революции», «Декабристы и религия», «В. Г. Белинский и религия», «А. И. Герцен и религия», «История атеистической книги», биографии Ламетри (1925) и Гельвеция (1926). Кроме того, напечатал биографии своего соратника по Севастопольскому восстанию П. П. Шмидта и революционера Б. Жадановского, воспоминания «Из мрака каторги. 1905—1917» (1922) и «У немцев. Очерки политической тюрьмы и ссылки» (1923).

В декабре 1937 года был арестован по обвинению в диверсионной деятельности и вредительстве, приговорен к высшей мере наказания и расстрелян 25 января 1938 года.

Напишите отзыв о статье "Вороницын, Иван Петрович"



Ссылки

Отрывок, характеризующий Вороницын, Иван Петрович

– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.