Воронцовы-Вельяминовы
| Воронцовы-Вельяминовы | |
 | |
|
Описание герба: см. текст | |
| Том и лист Общего гербовника: |
V, 16 |
|---|---|
| Часть родословной книги: |
VI |
Воронцовы-Вельяминовы — дворянский род, происходящий, по сказанию древних родословцев, от легендарного князя Шимона Африкановича, якобы выехавшего из Норвегии в 1027 году в Киев к Ярославу Мудрому.
Несомненным родоначальником этого рода является Протасий Фёдорович, бывший боярином при великом князе Иоанне Даниловиче Калите. От него произошли Вельяминовы, Воронцовы, Воронцовы-Вельяминовы, Аксаковы, Соловцовы, Исленьевы и Башмаковы.
Потомок его в шестом колене, Вениамин Андреевич, был непосредственным родоначальником Воронцовых-Вельяминовых. Иван Васильевич, по прозванию Щадра (умер в 1522 г.), и брат его Иван, по прозванию Обляз (умер в 1524 г.), были окольничими. Василий Иванович в 1517 г. был послом в Крымском ханстве.
Существующая ветвь Воронцовых-Вельяминовых происходит от Василия Ивановича, бывшего с 1686 по 1692 годы стольником царицы Прасковьи Феодоровны. Из его потомков Николай Павлович (род. в 1823 г.) состоял попечителем Харьковского учебного округа.
Род Воронцовы-Вельяминовы внесен в VI часть родословной книги Тульской губернии.
Содержание
Известные представители
- Борис Александрович (1904—1994) — советский астроном, член-корреспондент Академии педагогических наук СССР (с 1947 года).
- Евграф Николаевич (1796 — после 1846) — педагог, историк, публицист, помещик.
- Иван Александрович (1852 — ?) — член Государственной думы II созыва от Тулы.
- Константин Васильевич (1868—1915) — русский офицер, герой Первой мировой войны.
- Михаил Павлович (1885—1951) — русский общественный деятель и политик, член IV Государственной думы от Минской губернии.
- Павел Николаевич (р. 1936) — советский и российский физик, профессор, доктор физико-математических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета.
Герб рода Воронцовых-Вельяминовых
Щит разделен перпендикулярно на две части, из них в правом золотом поле виден до половины вылетающий белый орёл в золотой на главе короне. В левой части в красном поле положены крестообразно три палицы, имеющие рукоятки и копья золотые остроконечиями вниз обращённые.
Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с дворянской на нём короной и тремя страусовыми перьями. Намёт на щите красный, подложенный золотом. Герб рода Воронцовых-Вельяминовых внесен в Часть 5 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 16[1]
Напишите отзыв о статье "Воронцовы-Вельяминовы"
Примечания
- ↑ [gerbovnik.ru/arms/616.html Часть 5 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 16]
Источники
- Воронцовы-Вельяминовы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. 3 Отд. Собств. Е. И. В. Канцелярии, 1857. — Т. 4. — С. 82.
- [www.history-ryazan.ru/node/10144 История Рязанского края: Воронцовы-Вельяминовы]. Проверено 17 июня 2013. [www.webcitation.org/6BdasxgxA Архивировано из первоисточника 24 октября 2012].
Ссылки
- [ru.rodovid.org/wk/Род:Воронцовы-Вельяминовы Род:Воронцовы-Вельяминовы] на Родоводе
Отрывок, характеризующий Воронцовы-Вельяминовы
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
