Воронцов, Иван Илларионович
Поделись знанием:
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..
Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
| Иван Илларионович Воронцов | |||||
 | |||||
| Художник Ф.С.Рокотов, 1760-е гг. | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Род деятельности: | |||||
| Дата рождения: | |||||
| Дата смерти: | |||||
| Отец: | |||||
| Мать: |
Анна Григорьевна Маслова | ||||
| Супруга: |
Мария Артемьевна Волынская (1725—1793) | ||||
| Дети: |
2 сына и 3 дочери | ||||
| Награды и премии: |
| ||||
Граф (с 1760) Иван Илларионович Воронцов (1719—1786) — сенатор, действительный камергер, президент Вотчинной коллегии в Москве, брат канцлера М. И. Воронцова и генерал-аншефа Р. И. Воронцова; дядя княгини Е. Р. Дашковой; был женат на дочери знаменитого кабинет-министра Артемия Волынского, казненного при Анне Иоанновне.
Содержание
Биография
Младший сын Иллариона Гавриловича Воронцова от брака его с Анной Григорьевной Масловой. В ноябре 1741 года его старший брат Михаил Илларионович (1714—1767) участвовал в дворцовом перевороте в пользу дочери Петра Елизаветы. Переворот послужил невиданному возвышению братьев Воронцовых. Через несколько лет Михаил Воронцов станет государственным канцлером, Роман (1707—1783) — генерал-аншефом, младший Иван получает чин поручика Преображенского лейб-гвардейского полка.
Императрица Елизавета выдала за Ивана Илларионовича свою троюродную сестру Марию Волынскую, возвращённую из монастыря. Она была дочерью кабинет-министра Артемия Петровича Волынского и Александры Львовны Нарышкиной, родной племянницы царицы Натальи Кирилловны, двоюродной сестры Петра Великого. Волынский в 1740 году сложил голову на плахе.
Этот брак принес Воронцову значительное приданое и родство с царским домом. Императрица в день свадьбы Воронцова вернула молодоженам родовое имение Волынских — Вороново.
В 1753 году Иван Воронцов, получил чин капитана Преображенского полка, через два года пожалован придворным званием камер-юнкера при великом князе Петре Федоровиче. В 1760 году возведен, по ходатайству императрицы, в графское достоинство Священной Римской империи. При вступлении на престол, Пётр III пожаловал Ивану Илларионовичу звание генерал-поручика. Когда на престол взошла принцесса Ангальт-Цербстская, в православии Екатерина Алексеевна, воспользовавшись манифестом о вольности дворянства, Иван Воронцов подал в отставку.
Выдя в отставку, Иван Илларионович поселился с семьей в Воронове, где занялся обустройством усадьбы. По проекту архитектора Карла Бланка были выстроены усадебный дом, Спасская церковь в стиле барокко и Голландский домик по типу бюргерских домов XVI века, чрезвычайно модных в то время. В 1775 году Екатерина II, возвращаясь из Каширы, посетила усадьбу Вороново. В память о посещении в усадьбе на главной аллее парка за прудом были поставлены каменные обелиски.
Иван Илларионович Воронцов скончался в 1786 году и был погребен в усадьбе Вороново.
Имения
Многочисленные имения Воронцова были в разных губерниях и уездах России. Самым ценным, он считал подмосковное Вороново, приданое жены. Его основное внимание было поглощено обустройством именно этой усадьбы.
- Усадьба Вороново. Усадьба создана во второй половине XVIII в. Строительство вел московский архитектор К. Бланк. По прошению Воронцова из Московской Духовной Консистории 15 апреля 1752 года послан указ о разрешении вместо ветхой деревянной церкви построить новую. Был выстроен каменный храм во имя Спаса Нерукотворенного Образа с приделами Св. великомученика Артемия и Св. Марии Египетской. К 1762 году каменная церковь с двумя пределами была построена. Затем по заказу сына Артемия Ивановича Воронцова, по проекту архитектора Н.Львова в конце XVIII в. был построен дом-дворец. Ансамбль усадьбы был окончательно завершен к 1800 году, когда имение перешло к московскому губернатору Ф. В. Растопчину. В 1812 г. через Вороново проходили русские войска, направлявшиеся к Тарутинскому лагерю, в усадьбе некоторое время помещался штаб М. И. Кутузова. Растопчин при отступлении поджег собственную усадьбу, дом и конный двор согрели. Дом затем неоднократно перестраивался, последний раз был капитально переделан в 1849 г. и утратил первоначальный вид. От усадьбы сохранились только церковь с колокольней, парк с павильоном и угловая круглая башня конного двора, перестроенного в XIX в. Сохранившийся усадебный парк относится к лучшим образцам садово-паркового искусства XVIII в. Свитино входило в состав большого имения графов Воронцовых с центром в усадьбе Вороново. На средства выделенные графом Иваном Илларионовичем Воронцовым в 1779 завершена постройка православной церкви Успения Пресвятой Богородицы в Свитино. Уцелела только колокольня, ныне заброшенная.
- Усадьба Белкино, расположена на территории Боровского района Калужской области, примыкает к северной окраине Обнинска. В 1761 году Белкино перешло во владение графа Воронцова. Автор проекта усадьбы документально не известен. Но есть предположение, что это Карл Бланк (1728—1793). Храм в честь свв. Бориса и Глеба был освящен 13 июля 1773 года. Храм имел достаточно типичную для той эпохи планировку с продольной ориентацией. С востока двухсветная прямоугольная алтарная абсида, в центре купол «восьмерик на четверике», с запада — трапезная и устремленная вверх трехъярусная колокольня, увенчанная высоким шпилем. Недалеко от церкви, на возвышенном месте, Воронцов начинает возводить трехэтажный каменный дом. Белкинский особняк относился к числу характерных памятников раннего классицизма. В планировке парка гармонично сочетались регулярная и пейзажная части. Правый склон оврага, спускающийся к пруду, был террасирован, и на каждой из трех пологих ступенек-террас были устроены небольшие искусственные пруды. Они образовали грандиозный живописный каскад — важнейший композиционный элемент усадебного зодчества того периода. На террасах Воронцов разбил регулярный липовый парк.
- Усадьба Батыево Ивановская область. Основана графом Воронцовым между 1770 и 1790 годами. Находится в ныне несуществующем селе Батыеве на границе Владимирской и Костромской губерний в их старых границах. Сегодня те места в составе Ивановской области с 1918 года. От этого периода до настоящего времени сохранился обширный дом в стиле классицизма. Перед главным домом был разбит партер, посажен липовый парк, липовые и березовые аллеи. В селе Филисово в 1766 году была построена церковь Божьей Матери Введения во храм, каменная, летняя, с каменною колокольнею и оградою. К настоящему времени сохранилась колокольня и зимняя церковь, возведенная в 1807 г. Авторство как главного дома в Батыево, так и колокольни в Филисово неизвестно. Но ряд обстоятельств выдвигает Карла Ивановича Бланка. И. И. Воронцов часто прибегал к услугам К. Бланка, другой усадебный дом И. И. Воронцова, в Белкино, в авторстве которого специалисты подозревают также архитектора К. Бланка, являлся практически копией батыевского дома. Усадьба Воронцовых в Батыеве, национализированная вскоре после революционного 1917 года, в итоге превратилась в сельскую школу, которая просуществовала примерно до 1986 года. Далее главный дом усадьбы охранялся сельской администрацией до начала 2000-х годов и постепенно был заброшен. В 2005 году его приобрел ивановский предприниматель Смирнов АА ( smirom-alex@yandex.ru).
- Усадьба Богородское в селе Капцево Ростовского уезда Ярославской губернии.[1]
Ныне с. Капцево находится на территории Ильинского района Ивановской области. Усадьба Богородское — самая древняя из известных вотчин Воронцовых. Она была приобретена ростовским воеводой Ларионом Гавриловичем Воронцовым у стольника И.А. Нарбекова в 1694 году и окружающие её земли назывались Богородской лесной дачей. Ларион Вороноцов жил здесь до самой своей смерти в 1750 году.После смерти Лариона Гавриловича село унаследовал младший из его сыновей — Иван Илларионович Воронцов. В дальнейшем усадьба принадлежала ветви Воронцовых, получившей прибавку Дашковы (Воронцовы-Дашковы). - Усадьба Киово. Дочь Волынского — Елена Васильевна Урусова заложила село графу Ивану Илларионовичу Воронцову. Взамен старой, деревянной церкви, он строит в 1763—1769 г. церковь каменную — во имя Спаса Нерукотворного Образа, двухэтажную с одним крестом и колокольней. По своей композиции и деталям декоративного убранства Спасская церковь относится к новому виду храмов. В начале XIX века в нижнем этаже Спасской церкви в Киове был устроен тёплый придел святых равноапостольных Константина и Елены. Недалеко от церкви, вероятно, на месте старых боярских хором, И. И. Воронцов возводит новый каменный дом на случай своего приезда в Киово. Сведений о его облике не сохранилось.
- Усадьба Воронцовых в Москве (ныне Московский архитектурный институт). В конце XVII — начале XVIII столетия вся территория от Рождественки до Неглинного проезда принадлежала кабинет-министру А. П. Волынскому, а от него перешла к графу Ивану Илларионовичу Воронцову. Граф перестроил усадьбу в 1770-х по проекту архитектора К. И. Бланка, и превратил её территорию во французский сад с оранжереями, фонтанами и прудами. После Воронцова усадьбой владел издатель Платон Бекетов, а после него здесь были только учебные заведения.
- Храм Святителя Николая Чудотворца в Звонарях. Церковь возведена по приказу Екатерины II на средства владельца соседней усадьбы графа И. И. Воронцова по проекту архитектора К. И. Бланка. Здание удачно соединяло в себе классическую основу с русскими традициями, сочетая компактную купольную композицию с крестообразным внутренним пространством.
- Усадьба Воронцовых (впоследствии Раевских) на Петровке. Усадьба построена в XVIII веке, принадлежала графу И. И. Воронцову. Центральное здание многократно перестраивалось, последний раз в 1951 году. Боковые флигели перестроены в XIX веке. В настоящее время центральное здание отдано Генеральной прокуратуре Российской Федерации. В левом флигеле располагается музей истории ГУЛАГа.
- Воронцовка Тамбовская область. Имение Воронцово ведет своё начало с 1779 года, когда земли эти были подарены генерал-поручику Ивану Илларионовичу Воронцову. В 1780 году он передал их во владение своему сыну Артемию Ивановичу. Он пригласил в своё имение архитектора из Петербурга Мельникова, который перестроил старый дом, сделал его изящным двухэтажным особняком с колоннадой. Граф разбил сады, цветники, тенистый парк, искусственные пруды. В имении было несколько плодовых садов, построены оранжереи. Мельников же возвел в имении церковь, при которой была открыта приходская школа для детей. В ХVIII веке это была лучшая дворянская усадьба в Тамбовской губернии. В ХIХ веке (по описаниям) барский дом был очень красив. Две галереи соединяли его с двумя флигелями, а третья галерея вела к ягодникам. На противоположной от входа стороне дома был большой балкон, с которого открывался прекрасный вид на пойму Цны.
Семья
|
| |
| <center>Парный портрет Ивана и Марии Воронцовых.
Художник Г. К. Преннер, 1750-е | ||
</div> </div>Жена Воронцова, Мария Артемьевна Волынская родилась 19 марта 1725 года, после казни отца и конфискации его громадного состояния, в 15 лет она была пострижена в монахини в Енисейском Рождественском монастыре, а её старшая сестра Анна — в Иркутском Знаменском монастыре. Но ссылка их продолжалась недолго, в 1742 году императрица Елизавета Петровна сняла со своих троюродных сестёр монашеский чин, после чего они были отпущены на жительство в Москву, причем им была возвращена самая незначительная часть имущества их отца. Анна Артемьевна вскоре вышла замуж за графа Андрея Симоновича Гендрикова (1715—1748), Мария же, по некоторым сведениям, оставалась еще некоторое время монахиней в одном из Киевских монастырей[2]. Внешне была «не красавица и не дурна, но перед прочими невестами весьма богата»[3]. К ней сватались сыновья графини А. И. Чернышёвой, князья А. М. и Д. М. Голицыны, в 1745 году императрица хотела выдать её замуж за П. А. Румянцева, но все получили отказ. Позднее она вступила в супружество с Воронцовым. Скончалась 17 ноября 1792 года; погребена, рядом с прахом мужа, в селе Вороново. В браке было пятеро детей:
- Артемий Иванович (1748—1813), служил в лейб-гвардии Конном полку, действительный тайный советник, сенатор, действительный камергер, крестный отец А.С.Пушкина, был женат на Прасковье Фёдоровне Квашниной-Самариной (1750—1797) и имел четырёх дочерей.
- Анна Ивановна (12.10.1750—05.05.1807), была замужем за генерал-майором Василием Сергеевичем Нарышкиным (1740—1800).
- Евдокия (Авдотья) Ивановна (27.02.1755—1824), замужем не была, умерла от гангрены, после смерти оставила своё поместье крестьянам.
- Илларион Иванович (09.09.1760—30.03.1790), камер-юнкер, был женат на Ирине Ивановне Измайловой (1768—1848), их сын Иван (1790—1854), обер-церемониймейстер при дворе императора Николая I (1789 г.); после смерти последнего из рода князей Дашковых, с соизволения императора Александра I, в 1807 году стал называться графом Воронцовым-Дашковым.
- Ульяна Ивановна (1767—ум. в дет.)
- Georg Caspar Prenner 02.jpg
Артемий, Анна и Евдокия Воронцовы. Художник Преннер, 1755 год - Artemiy Ivanovich Vorontsov by Rokoto.jpg
Артемий Воронцов,
сын - Illarion Ivanovich Vorontsov by Rokoto.jpg
Илларион Воронцов,
сын - Evdokia Vorontsova.jpg
Евдокия Воронцова,
дочь
Напишите отзыв о статье "Воронцов, Иван Илларионович"
Примечания
Литература
- Три усадьбы. Белкино. Турлики. Бугры. Васильева З. В., Кащеева А. А. Издательство «Фридгельм» Калуга 2009 г.
- Обнинск. История города и края с древнейших времен до наших дней. Под редакцией Т. М. Лариной. Обнинск 2004 г.
- Записки графа М. Д. Бутурлина. Русская Усадьба 2006 г.
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).
Отрывок, характеризующий Воронцов, Иван Илларионович
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..
Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
