Ворота Святого Северина

Ворота Святого Северина (нем. Severinstorburg, в средние века — Porta Sancti Severini, позднее — Форт Святого Северина) — сохранившиеся ворота кёльнской средневековой городской стены (de: Festungsring Köln) (федеральная земля Северный Рейн-Вестфалия). Расположены на площади Chlodwigplatz в месте примыкания улиц Severinstraße, Severinswall и Kartäuserwall в южной части старого города (de: Köln-Altstadt-Süd).
Через ворота Святого Северина проходила главная дорога южного направления, ведущая в Бонн.

История

Ворота Святого Северина были построены примерно в первой половине XIII века в виде массивной асимметричной гексагональной башни с зубчатым навершием. Вместе с прямоугольным основанием с воротами башня образует четырёхэтажное сооружение. Позднее с внешней стороны над основанием были построены две дополнительные зубчатые башенки, над которыми в XVII веке были построены шатровые крыши.
У ворот Святого Северина нередко устраивали встречи прибывающих в Кёльн высокопоставленных особ. Так в 1235 году здесь встречали принцессу Изабеллу Английскую, прибывшую для заключения брака с императором Священной Римской империи Фридрихом II. В 1327 году у ворот Святого Северина встречали императора Людовика IV с его супругой Маргаритой Голландской.
В 1881 году после снесения кёльнских городских стен в башне разместился музей естествознания, позже — музей гигиены. В эпоху национал-социализма в башне размещалась штаб-квартира кёльнского отделения Гитлерюгенда.
В 1979 году в башне был открыт общественный центр, помещения которого можно арендовать для частных мероприятий.
В июле 2005 года во время строительства линии «Север-Юг» Кёльнского метротрама чуть южнее ворот Святого Северина были обнаружены фундаменты бастиона, который выполнял функции дополнительной защиты города в районе ворот Святого Северина. Это укрепление получило название Бастиона Святого Северина. Бастион был возведен около 1474 года в ожидании нападения на город войск Карла Смелого.

Ссылки

• [www.das-alte-koeln.de/online-fuhrung.html Средневековые сооружения Кёльна] (нем.)

Отрывок, характеризующий Ворота Святого Северина

Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.