Восемнадцатая поправка к Конституции США

Восемнадцатая поправка к Конституции США была принята Конгрессом 17 декабря 1917 года.

Текст Поправки, состоявший из трех разделов, гласил:

Раздел 1. По прошествии года после ратификации этой статьи закона, производство, продажа или же транспортировка дурманящего (intoxicating) спиртного внутри страны, импорт таковых в страну или же экспорт из страны в качестве напитков запрещены в США и на всех территориях, подпадающих под соответствующую юрисдикцию.

Раздел 2. Конгресс и Штаты должны иметь власть, достаточную для обеспечения действия этой статьи закона путём применения соответствующего законодательства.

Раздел 3. Эта статья закона не вступит в силу, если не будет в соответствии с Конституцией ратифицирована в качестве поправки к Конституции законодательными органами отдельных штатов в течение семи лет после даты подачи настоящего документа на рассмотрение Штатов Конгрессом.

1 августа 1917 года поправка была принята Сенатом США 65 голосами "за" против 20 "против" (36 представителей Демократической партии проголосовали "за", 12 - "против". Голоса среди республиканцев распределились следующим образом: 29 - "за", 8 - "против". В Палате Представителей, одобрившей Поправку 17 декабря 1917 года, голоса распределились следующим образом: всего - 282 голоса "за", 128 "против"; среди демократов - 141 "за", 64 "против"; среди республиканцев - 137 "за", "62 "против"; четверо независимых парламентариев проглосовали за принятие поправки, двое - против. На следующий день, 18 декабря 1917 года Сенат 47 голосами против 8 принял резолюцию, передававшую Поправку на ратификацию отдельными штатами.

Этой поправкой был введён Сухой закон. Потребление алкоголя официально запрещено не было, однако были запрещены его производство, продажа и транспортировка. В результате на производстве и импорте алкоголя нажились гангстерские группировки.

Сухой закон был отменён Двадцать первой поправкой 5 декабря 1933 года.

Отрывок, характеризующий Восемнадцатая поправка к Конституции США

– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!