Воскресенская церковь (Форос)

православная церковь
Храм Воскресения Христова
Вид на церковь
Страна	Россия/Украина
Пгт.	Форос
Конфессия	Православие
Епархия	Симферопольская и Крымская
Строитель	Александр Кузнецов
Архитектор	Николай Чагин
Строительство	1888—1892 годы
Состояние	Действующий

Церковь Воскресения Христова — церковь Симферопольской и Крымской епархии УПЦ Московского патриархата над поселком Форос, построенная в 1892 году на обрывистом утёсе — Красной скале. Высота строения над уровнем моря составляет 412 метров. Памятник русской архитектуры конца XIX века.

История церкви

Освоение земель Фороса началось в начале 50-х годов XIX века после того, как Ялту и Севастополь соединила шоссейная дорога, построенная военными строителями. В честь завершения её строительства на перевале сооружается портал — ворота, названные Байдарскими по названию долины с одноименным селом.

Земли царских чиновников вблизи Фороса стали быстро раскупать и застраивать. В начале 90-х годов XIX столетия по просьбе православных близлежащих селений «чайный магнат», имевший чайные плантации на Цейлоне, А. Г. Кузнецов (бывший владелец форосского имения) заказал проект церкви известному архитектору, академику архитектуры Николаю Михайловичу Чагину.

Церковь посвящалась чудесным событиям, произошедшим 17 октября 1888 года на станции Борки Курско-Харьковской железной дороги: там, во время крушения поезда, шедшего из Крыма в Петербург, спасся государь-император Александр IIl и его семья. Поезд сошел с рельсов, но император не пострадал. Потрясённый известием об этом происшествии, крупнейший российский торговец чаем и фарфорозаводчик Александр Кузнецов испросил высочайшей милости построить в честь спасения императора церковь в Форосе. Её часто посещала царская семья.

Стоимость церкви согласно оценочной ведомости 1898 году составила 50 тыс. золотых рублей. По воле владельца имения Форос А. Г. Кузнецова, было передано в собственность церкви два участка земли 2,5 десятины, на которых построили два дома-настоятеля и для причта. На содержание церкви строителем храма внесен в хозяйственное управление Святейшего Синода капитал в 50 000 рублей.

Первым и единственным до революции священником Форосского храма был о. Павел (Ундольский). Родом о. Павел из Владимирской губернии, рукоположен во священники Владимирским архиепископом Феогностом. Жизненный путь его преемника о. Петра (Посаднева) был так же тесно связан с городом Владимиром.

Существует мнение, что Владимирские святые покровительствуют церкви Воскресения Христова в Форосе. Также отмечается, что Государь Николай II, посещавший этот храм, был замучен в день гибели св. Андрея Боголюбского, а кроме того, в этот день, 4/17 июля, Церковь чтит память преподобного Андрея Рублева, чей жизненный подвиг привёл отца Петра к православной вере.

Частым гостем и другом о. Павла был известный русский писатель Антон Павлович Чехов. Сохранилась личная переписка, есть архивное свидетельство о том, что А. П. Чехов участвовал в строительстве церковно-приходской школы в Мухалатке (Олива), так же до революции 1917 года, при храме имелась школа грамоты.

Храм был освящен 4 октября 1892 года иепископом Таврическим Мартинаином в присутствии Обер-Прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева.

В Октябре 17 числа 1898 года в десятую годовщину чудесного избавления царя Александра II от напрасной смерти храм посетил Император Николай II с супругой Александрой Федоровной и маленькими Великими княжнами.

Предполагают также, что со стороны А. Т. Кузнецова эта церковь могла бы быть своего рода «откупными», так как разведение и продажа чая считались монополией царской семьи.

В 1927 году по решению комиссии по изъятию церковных ценностей была экспроприирована драгоценная церковная утварь: золоченные ризы с икон, сосуды для богослужения, оклады с Евангелия, золоченные подсвечники, дарохранительница, паникадило. Позолоченные кресты на куполе и на башенках церкви были сброшены, колокола пошли на переплавку. Все это, как и бесценные иконы великих мастеров, пропало бесследно. О. Павел Ундольский репрессирован в 1924 году и сослан.

В 1934 году церковь вместе с домами куплена санаторием «Форос» у ялтинского РайЗО за 18 тысяч рублей.

В годы Великой Отечественной войны церковь служила убежищем для отряда пограничников форосской погранзаставы под командованием Александра Степановича Терлецкого, отражавших натиск фашистов. Вместе с людьми под обстрелом находилась и церковь. Её наружные стены были посечены пулями и осколками снарядов. Во время войны люди приходили в церковь и, взирая на оставшиеся иконы, молили Бога о даровании нашему Отечеству победы. После войны в церкви на стене осталась страшная для гитлеровцев надпись: «Партизаны, бейте фашистов!» В период оккупации немцами были вырваны и увезены красивые стенные панели и подоконники из каррарского мрамора, а сам храм использовался под конюшню. Тогда от копыт лошадей пострадал мозаичный пол.

После войны в церкви снова открылся ресторан.

Ещё один удар церкви был нанесен в 1960-е годы. Роковым стал визит сюда Н. С. Хрущева, сопровождавшего в поездке по Крыму шаха Ирана. В ресторане были накрыты столы, и Никита Сергеевич пригласил высокого гостя пообедать, но произошло то, что никак не ожидал Хрущев. Шах Ирана, посмотрев на храм, категорически отказался от обеда, так как для него это было кощунством. Мероприятие было сорвано. Разочарованный Хрущев распорядился снести ресторан. Приказ был выполнен. По чистой случайности вместе с рестораном не снесли храм.

С открытием нижней дороги резко уменьшилось число проезжающих у церкви туристов. Церковь до 1969 года использовали под склад, пока там не произошел пожар. В пламени погибли оставшиеся на стенах иконы, фрески, отстала штукатурка.

В 1980 году было принято решение облисполкома и ялтинского горисполкома о передаче церкви и земли для строительства там пансионата КБ днепропетровского «Южмашзавода». Жители посёлка Форос, возмущенные решением властей, добились отмены этого решения. Здание храма взяли на учёт как памятник архитектуры XIX века.

В 1981 году Киевским управлением реставрации и живописи («Укрреставрация») впервые было проведено комплексное обследование состояния кровли, живописи, остатков внутреннего убранства. На тот момент церковь стояла без окон, без дверей, без куполов. Местные жители рассказывают, что во времена правления Горбачева М. С., когда под Форосом строилась госдача, было намерение вообще взорвать церковь, для того чтобы она то ли не отвлекала, то ли, напротив, не привлекала внимания.

С 1987 года бригада специалистов Севастопольского участка «Укрреставрации» под руководством Евгения Ивановича Бартана начала выполнять реставрационные работы. После выполнения первой очереди реставрационных работ церковь вернули верующим. Возобновили реставрацию в начале 90-х годов ХХ века: службы велись одновременно с восстановительными работами.

В 1990 году Воскресенская церковь пгт Форос решением Ялтинского горисполкома, по просьбе верующих, была передана Русской Православной Церкви Московской Патриархии.

Ещё одним толчком к восстановлению храма послужил визит Раисы Максимовны Горбачевой в период строительства летней резиденции президента СССР. Супруга президента сразу же предложила восстановить храм и дала соответствующие указания.

Существует легенда, похожая на правду. Когда на мысе Сарыч, что рядом с Форосом, строили дачу для первого Президента бывшего СССР Михаила Горбачева, он приехал в Крым, чтобы ознакомиться с близлежащей местностью, и, конечно, залюбовался Форосским храмом. Вместе со строительством дачи для президента приступили к реставрационными работами в Форосской церкви. К следующему приезду Михаила Сергеевича шпили и кресты куполов блестели золотом.

Вторым настоятелем Форосского храма в 1990 году становится отец Петр, двадцатичетырехлетний иеромонах. С его приходом начались возрождения и активная реставрация храма. К столетию храма Воскресения Христова стараниями бригады реставраторов поставлены новые медные купола с золочеными крестами. Пархитько И. В. Заказал и оплатил прекрасные церковные колокола. Черноморский флот подарил колокол 1862 года весом 200 пудов с маяка Сарыч, ставший гордостью звонницы. Был расписан алтарь, купол, паруса храма, засияли в окнах цветные витражи.

Праздничное богослужение в честь столетия Воскресенской церкви пгт. Форос 4 октября 1992 года возглавил Архиепископ Симферопольский и Крымский Лазарь в сослужении епархии, при стечении большого числа людей.

Мечта отца Петра — создать мужской монастырь, настоящий крымский Афон у Байдарских ворот. 20 августа 1997 года священник был жестоко убит, как показало следствие, двумя местными жителями с целью ограбления. В 1999 году им был вынесен обвинительный приговор. В украинских СМИ, однако, была озвучена версия о том, что убийство носило заказной характер.

22 апреля 2004 года во время посещения Форосской церкви бывший президент Украины Леонид Кучма дал поручение относительно её восстановления на уровне лучших храмов Украины.

С 1 июня по 28 июля 2004 года здесь велись ремонтно-реставрационные работы. В частности, был обновлён внешний вид фасадов, отремонтирован мозаичный пол, полностью заменены витражи, система отопления и электрообеспечения, проведены работы по внутренней росписи и позолоте интерьеров храма, выполнена реставрация и восстановлено каменное ограждение вокруг территории церкви.

4 августа 2004 года церковь Воскресения Христова была открыта, в церемонии её открытия принимал участие бывший президент Украины Леонид Кучма. Он также принял участие в первом богослужении в новом храме, которое провёл митрополит Симферопольский и Крымский Лазарь.

Бывший глава государства подарил Форосской церкви икону Божьей Матери, отметив при этом, что это подарок «в честь возвращения храму первозданного вида».

В настоящий момент церковь является действующей и открыта для посещения. У входа в церковь висит мраморная табличка, сообщающая туристам, что деньги на восстановление храма пожертвовал Леонид Кучма.

Архитектурные особенности

Церковь построена в 1892 году в византийском стиле крестово-купольного храма. В IV в. Крест стал христианской эмблемой, а форма креста была заложена в основу культовых зданий. Храмы строили в плане прямоугольного очертания, в которое вписан крест. Над средокрестием сооружался купол.

Византийские зодчие пользовались приёмом, когда купол опирался не на наружные стены, а на расположенное внутри здания кольцо колонн и столбов, над которым ставился барабан. Подкупольное пространство расширялось за счет добавления обхода за этим кольцом. Купол прорезался окнами по периметру его основания и был залит дневным светом. Купольная глава, увенчивающая храм, придавала ему пирамидальную и высотную композицию, являлась основой яркой выразительности облика строительного сооружения.

Богослужение проводилось в центре здания, под куполом, символизирующим небесный свод. Алтарь располагался в восточной апсиде, как на сцене, вход с западной стороны.

Основным строительным материалом был обожженный кирпич — плинфа, — невысокие, почти плоские прямоугольники. Кладка велась на известковом растворе с добавлением кирпичной крошки, попеременно чередовались ряды красного кирпича и жёлтого камня, стены облицованы белым инкерманским камнем.

В византийских храмах внутренний интерьер был богатый, даже роскошный, создавая соответствующую религиозную атмосферу. Величью храма способствовала многоцветная мраморная облицовка, мозаики по золотому фону, фресковые росписи, декоративные каменные мотивы. Храм внутри расписан орнаментом и изображениями 4-х Евангелистов, Вознесения Хрестова, Покрова Божией Матери, Свят. Григория, Мученицы Татианы, Прав. Анны, Св. Алексия и Воскресения Христова. Великий витиеватый сложный орнамент в византийском стиле на стенах, двадцать восемь витражных окон придавали церкви особую светлость, прозрачность и праздничность.

Собор выстроен с применением многочисленных куполов по типу русских деревянных храмов, в два яруса, по бокам и в центре — купола разной величины, всего их девять, благодаря чему Форосская церковь напоминает московские церкви конца ХVIII века.

Храм уникален по своему расположению. Он не только возведен на отвесной скале, но и расположен не так, как обычные православные храмы. Дело в том, что он обращён не на восток, а в сторону моря. Такая особенность присуща только южнобережным храмам.

Уникальность состоит в том, что к отделке храма были привлечены настоящие специалисты мозаичных работ мастерской знаменитого итальянца Антонио Сальвиатти из Винченцы. Мозаичный пол напоминает античную мозаику Херсонеса. Колоны, панели, подоконники были изготовлены их каррарского мрамора. Резной дубовый иконостас с позолоченными царскими вратами украшали храм, почти все иконы в храме принадлежали кисти известных русских живописцев А. Корзухина с изображением Христа Спасителя. В интерьере храма имелись также другие картины — «Благовещение», «Тайная вечеря», «Моление о чаше». К. Е. Маковский, написавший «Рождество Христово», «Воскресение», «Божья матерь», Н. Е. Сверчков и другие. К сожалению, росписи не сохранились.

В 2004 году была проведена очередная реставрация храма. Было воссоздано живописное убранство внутри храма, реставрированы росписи, создана мозаика на фасаде.

Композиции в кругах Преображение Христово и Покрова Богородицы созданы художником А. С. Пигарёвым в 2004 году, образы Евангелистов и мозаика Воскресение Христово на фасаде алтарной апсиды созданы художником А. И. Петровой в 2004 году, мастера принадлежат к живописной петербургской школе, как и авторы изначальной росписи. Орнаменты церкви воссозданы выпускниками Крымского художественного училища им. Н. С. Самокиша.

Храм-маяк

Форосская церковь может претендовать на большее, чем другие сельские часовни. После раскритикованного косметического ремонта и золочения куполов церковь ярко выделяется на скалах Крымской гряды, хорошо заметна с моря и с дороги Севастополь-Ялта. Говоря языком геодезистов, она является прекрасной «реперной точкой» — например, для отсчёта местоположения судна при подходе к берегу. Такие храмы издавна вносятся в лоции, помогают морякам в шторм и являются символом возвращения к родным берегам. С внедрением современных навигационных средств к блестящим куполам и многопудовым колоколам добавляются оптические и радиолокационные средства оповещения.

Церкви-маяки особенно распространены в православных странах. Зачастую в лоциях указывается и о постоянном нахождении в алтаре Святых Даров — при прохождении траверза собора по судовой трансляции об этом сообщается. И христиане различных конфессий — моряки и пассажиры — могут молитвенно общаться с Создателем при выходе в далекое плавание или по возвращении из опасного путешествия. Такая Церковь понемногу преобладает значение символа определённой местности.

Район Фороса в навигационном отношении обустроен вполне удовлетворительно, хотя и не совсем лежит на пути судов, идущих из Ялты в Одессу и тем более в Босфор. Но не может быть лишнего навигационного знака, туристические компании ради любой достопримечательности дают указание судоводителям круизных лайнеров сделать соответствующую корректировку курса.

Оборудование форосской церкви не будет слишком дорогостоящим: установка радаров и навигационных огней на столь заметном объекте была бы прекрасной рекламой для любой фирмы, и можно рассчитывать на самые льготные условия поставок и пожертвования на храм. Повышение значения и известности церкви делает вполне вероятным участие художников в её новом оформлении, раз невозможна реставрация старого иконостаса и росписи.

Настоятели

• 1896—1924 — Ундольский Павел, священник
• 1990—1997 — Пётр (Посаднев), архимандрит
• 1997 — н. вр. — протоиерей Евгений

Вид на Форос со смотровой площадки церкви Воскресения Христова		Иконостас церкви Воскресения Христова		Мозаика пола церкви Воскресения Христова

Мозаика на фасаде алтарной апсиды. Автор А. И. Петрова 2004 г.	Преображение Христово. Автор А. С. Пигарёв 2004 г.

Литература

• Фирсов. П. П. Форос. Страницы истории — Севастополь — 2004.
• Фирсов. П. П. Храм Вознесения Христова. Форосское чудо — Севастополь:—2004.
• Фирсов. П. П. Форос глазами Николая Ундольского — Севастополь: — «Арт-Принт» — 2008.
• Фирсов. П. П. Форосское Царство ­— Севастополь — 2008.
• Фирсов. П. П. Всё о Форосе — Севастополь — 2009.
• Ильинская А., Тарнавский. А. Крымский священномученик. — 1999.
• Ильинская А., Тарнавский. А.: Архимандрит Петр — Севастополь — 2010.
• Литвинова Е. М. Путеводитель Крым православные святыни — Симферополь: «РуБин» — 2010.

Ссылки

• [www.crimeabest.com/forosskaya-cerkov/ Внешние фотографии Храма Воскресения Христова в Форосе]
• [onlyneeds.ucoz.com/publ/foto_kryma/voskresenskaja_cerkov_foros_istorija_foto/9-1-0-50 Храм Воскресения Христова (Форос). Фото.]
• [virtual.crimea.ua/ru/pano/phoros/crimea-foros-tserkov-voskresenia-hristova-u-tserkvi-4.html/ Виртуальный тур по церкви в Форосе]

Отрывок, характеризующий Воскресенская церковь (Форос)

Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.