Воскресенский собор (Берлин)

кафедральный собор
Воскресенский собор Christi-Auferstehungs-Kathedrale
Страна	Германия
Конфессия	православие
Епархия	Берлинская и Германская
Архитектурный стиль	ярославский
Автор проекта	Сергей Шостовский
Архитектор	Карл Шельберг
Строительство	1936—1938 годы
Сайт	[berlin.cerkov.ru Официальный сайт]

Воскресе́нский собо́р (нем. Christi-Auferstehungs-Kathedrale) — кафедральный собор Берлинской и Германской епархии Русской православной церкви, расположенный в Берлине.

История

В 1935 году участок земли, выделенный Русской зарубежной церкви для строительства храма на Фербеллинерплатц, был продан за долги. Новому владельцу потребовалось помещение занимаемое храмом, и перед православными снова встала угроза остаться без церкви, так как договор о найме не мог быть продолжен.

24 апреля 1936 года Рейхсминистерство церковных дел Германии сообщило митрополиту Антонию о решении правительства Пруссии и возможности строительства нового кафедрального собора в Берлине Собор Воскресения Христова на Гогенцоллерндамм частично на средства министерства. В ответ митрополит Антоний в благодарственном письме писал министру Гансу Керлу: «В то время, когда Православная Церковь на нашей Родине подвергается беспрецедентным преследованиям, нас особенно трогает внимание Германского правительства и ваше лично, пробуждает в нас чувство глубокой благодарности германскому народу и его славному вождю Адольфу Гитлеру и побуждает нас к сердечной молитве за его и германского народа здоровье, благополучие и о Божественной Помощи во всех их делах».

Правительство Германии приобрело за 15.000 рейхсмарок, недалеко от прежнего храма, подходящий участок на Гогенцоллерндамм и сделало первое вложение в сумме 30.000 марок. «Трудовой фронт» дал за освобождение помещения на Фербеллинерплатц 25.000 марок, и по мере необходимости правительство делало дальнейшие финансовые вложения. Также в строительстве собора помогла и Евангелическая церковь Германии. Был организован сбор частных пожертвований, в числе жертвователей были великий князь Кирилл Владимирович и царь Болгарии Фердинанд I. Король Югославии и его правительство пожертвовали 5.000 марок на постройку причтового дома.

31 августа 1936 года однопрестольный собор на 500 человек был заложен епископом Тихоном (Лященко) по проекту русского архитектора-эмигранта Сергея Шостовского, который в экстерьере вдохновился новгородским зодчеством, в интерьере — византийско-романским стилем. Строительством бетонного здания, до сих пор остающегося в собственности немецкого государства, два года занимался немец Карл Шельберг. Двухярусный иконостас дореволюционной работы прислал из Варшавы митрополит Дионисий (Валединский), глава Польской Православной Церкви.

12 июня 1938 года состоялось торжественное освящение собора, которое возглавил возглавил первоиерарх РПЦЗ митрополит Анастасий (Грибановский) в присутствии представителей Сербской и Болгарской Православной Церквей. Приветствия в этот день прислали Патриарх Антиохийский Александр III, архиепископы Афинский и Кипрский.

В 1945 году Воскресенский собор оказался в западном секторе города. Настоятель, протоиерей Димитрий Кратиров, признал юрисдикцию Московского Патриархата после приходского собрания, составленного из советских солдат. При этом собор остался собственностью города. Посетивший Берлин протопресвитер Николай Колчицкий отметил: «Среди общих развалин вокруг храм оказался почти уцелевшим; имеется только маленькая пробоина в куполе и выбиты стекла, но сейчас храм находится в полном порядке».

Настоятелями Воскресенского кафедрального собора после этого были правящие архиереи Берлинской епархии Московского Патриархата.

С 1951 года кроме восточнославянского в соборе свершаются службы на немецком языке.

По окончании обширной реконструкции 26 октября 1953 года собор был освящён архиепископом Борисом (Виком).

Позднее было много встреч представителей Русской православной церкви с мэром города по вопросу приобретения Собора в собственность Берлинской епархии Московского Патриархата, которые заканчивались отказом со стороны городского управления. Попытки Русской зарубежной церкви вернуть себе собор успехом не увенчались.

В 2000 году Воскресенский собор был признан памятником архитектуры.

В 2008 году ответственный по взаимоотношениям Берлинской епархии РПЦ МП с правительством Германии и общественностью, игумен Даниил (Ирбитс), возобновил переговоры с мэрией Берлина о приобретении собора в собственность Московской Патриархии. В 2010 году городские власти согласились продать собор и находящуюся под ним землю Берлинской епархии РПЦ МП в собственное владение, сделка была оформлена в начале 2011 года.

Архитектура и интерьер

Пятикупольный собор стоит на краю площади, на небольшом возвышении, среди зелени, и отличается простой композицией: центральный четверик завершён закомарами и увенчан световым барабаном с шлемовидным куполом, покрытым тёмной медью. К основному объёму примыкают боковые низкие притворы. Гладкие светлые стены расчленены лопатками и прорезаны высокими полуциркульными заглубленными окнами. Входной портал оформлен аркой, опирающейся на две колонны, и украшен иконой и крестом. На восточном фасаде возвышается звонница.

Интерьер собора, отличающийся хорошей акустикой, разделён на три части аркадой с колоннами. Над аркадой размещены иконы праздников. Помещение освещается днём через окна с матовыми стеклами, вечером — медным паникадилом. Боковые части перекрыты деревянными балками. Стены оштукатурены, не расписаны и завершены аркатурным фризом. Пол покрыт тёмной и белой плиткой. Высокий темного дуба резной иконостас имеет в нижнем ярусе всего четыре иконы, написанные на золотом фоне.

Ссылки

• [berlin.cerkov.ru/ Кафедральный собор Воскресения Христова в Берлине.]. Проверено 21 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Воскресенский собор (Берлин)

Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.
Когда вечером князь Андрей уехал, графиня подошла к Наташе и шопотом сказала:
– Ну что?
– Мама, ради Бога ничего не спрашивайте у меня теперь. Это нельзя говорить, – сказала Наташа.
Но несмотря на то, в этот вечер Наташа, то взволнованная, то испуганная, с останавливающимися глазами лежала долго в постели матери. То она рассказывала ей, как он хвалил ее, то как он говорил, что поедет за границу, то, что он спрашивал, где они будут жить это лето, то как он спрашивал ее про Бориса.
– Но такого, такого… со мной никогда не бывало! – говорила она. – Только мне страшно при нем, мне всегда страшно при нем, что это значит? Значит, что это настоящее, да? Мама, вы спите?
– Нет, душа моя, мне самой страшно, – отвечала мать. – Иди.
– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.