Воспитательный дом в Москве

Достопримечательность
Императорский Воспитательный дом
Главный корпус, фото 2007
Страна	Россия
Город	Москва, Москворецкая набережная
Автор проекта	Карл Бланк
Строительство	1764—1960-е годы
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7710446000

Импера́торский Воспита́тельный дом в Москве — памятник архитектуры XVIII—XX веков. Заложен в 1764 по инициативе просветителя И. И. Бецкого как благотворительное закрытое учебно-воспитательное учреждение для сирот, подкидышей и беспризорников. Крупнейшее здание Москвы дореволюционного периода (длина фасада по набережной 379 м). Из трёх корпусов-каре в XVIII веке были выстроены только два (арх. Карл Бланк); восточный корпус завершен в XX веке (арх. И. И. Ловейко). В XIX веке расширением Воспитательного дома заведовали архитекторы Джованни и Доменико Жилярди, А. Г. Григорьев, М. Д. Быковский. До 2013 года в зданиях Воспитательного дома базировались Военная академия РВСН и Российская академия медицинских наук.

История строительства

Воспитательный дом учреждён на основании «Генерального плана», составленного И. И. Бецким и утверждённым Екатериной II 1 сентября 1763. Под строительство был отдан т. н. Васильевский луг — обширный участок между Солянкой и рекой Москвой, ограниченный с запада Китайгородской стеной, а с востока стеной Белого города, упразднённого в 1760. На нём располагались Гранатный двор, Устьинские бани и мелкие постройки.

Для строительства была организована открытая подписка; императрица передала в фонд 100 тысяч рублей единовременно и подписалась на ежегодные отчисления в 50 тысяч. Крупнейший частный жертвователь, П. А. Демидов, передал на учреждение Родильного института при Воспитательном доме 200 тысяч рублей. Бецкой лично внёс 162995 рублей.

Демидов здесь живёт, Кой милосердия пример даёт, Свидетель в том — Несчастный дом. — Московские ведомости, 1772, «Вывеска к жилищу Прокофия Акинфиевича Демидова»

По проекту, составленному Карлом Бланком при участии Ю. М. Фельтена, вдоль берега реки Москвы должны были быть выстроены три замкнутых корпуса-каре с обширными внутренними дворами: западный для мальчиков, восточный для девочек, и соединяющий их центральный (корделож, фр. corps de logis). Торжественная закладка состоялась 21 апреля 1764.

Екатерина II, императрица и самодержица всероссийская, для сохранения жизни и воспитания в пользу общества в бедности рожденных младенцев, а притом и в прибежище сирых и неимущих родильниц, повелела соорудить сие здание, которое заложено 1764 г. апреля 21-го дня — Закладная доска Воспитательного дома

Западное каре было завершено в 1767, главный корпус — в 1771—1781. В 1795—1797 был замощён проезд по Москворецкой набережной, в 1801—1806 устроена её пологая гранитная облицовка. Помимо основного здания, Воспитательный дом прирастал административными зданиями по Солянке. Пост главного архитектора в конце XVIII века перешёл к династии Жилярди — вначале к Джованни (Ивану Дементьевичу) Жилярди, а с 1817 — к его более известному сыну, Доменико (Дементию Ивановичу), который совместно с А. Г. Григорьевым выстроил украшение Солянки — здание Опекунского совета. В комплекс Воспитательного дома также входит бывшее Николаевское сиротское училище и въездные ворота с Солянки со скульптурами И. П. Витали.

При пожаре 1812 года Воспитательный дом оказался практически в центре огня — к западу и северу полностью выгорел Китай-город, к востоку — Яузская часть города. Сам же главный корпус отстояли от пожара служители, оставшиеся в оккупированной Москве под руководством И. А. Тутолмина (1752—1815) для ухода за сиротами (их оставалось около 600 человек, общая численность находящихся в доме людей с учётом персонала составляла 1125 человек) и оставленными в здании ранеными. По французским источникам, Тутолмину также помогали 13 французских жандармов; уходя из города, Наполеон передал на попечение Тутолмина французских раненых и больных в количестве около 3000 человек, из которых около 2000 умерли. Трупы хоронили у Китайгородской стены, кидали в колодцы.

Сей памятник воздвигнули ему супруга, его благодарные подчинённые и те из посторонних лиц, которые в 1812 году пользовались его попечением и спасены от гладной и насильственной смерти. Во время неприятельского вторжения 1812 года, среди пожаров, грабежей и убийств, сохранил он человеколюбивое заведение воспитательный дом с питомцами и служащими; при оном давал в нём пристанище несчастным жителям столицы и с ними разделял последнюю свою пищу — Надгробие И. А. Тутолмина, 1815

В октябре 1826 года Николай I передал Московскому Воспитательному Дому каменные корпуса, оставшиеся после пожара 1812 года от бывшего Слободского дворца на Яузе. Здания эти к 1830 году были перестроены известным московским архитектором Д. И. Жилярди, с прикупкой части смежной земли у соседних владельцев, для Ремесленного учебного заведения Императорского Московского Воспитательного Дома — в будущем Императорского Московского технического училища.

После революции 1917 года приют был ликвидирован, а здания Воспитательного дома заняты профсоюзными учреждениями. В 1920-е гг. были перепланированы помещения главного здания. Тогда же по проекту архитектора И. А. Иванова-Шица вокруг владения была возведена новая ограда.

В начале 1950-х годов над зданием Воспитательного дома нависла угроза уничтожения. Старые архитекторы рассказывают, что Сталин планировал построить на этом месте ещё одно высотное здание. Предположительно, архитектор И. И. Ловейко добился того, чтобы вместо новой высотки был построен второй корпус каре по первоначальному проекту. В 1960-х годах Ловейко завершил этот проект. Возведенный второй «квадрат» в целом повторяет основные формы оригинала.

• Воспитательный дом. 1820-е годы.jpg

  Воспитательный дом. 1820-е годы. ГНИМА.

• Воспитательный дом. Генеральный план. Нач. XX в.jpg

  Воспитательный дом. Генеральный план. Нач. XX в. РГАДА.

• Воспитательный дом. Главный корпус. XVIII в.jpg

  Воспитательный дом. Главный корпус. Фасад и разрез. Поэтажные планы. XVIII век. РГАДА.

• Воспитательный дом (план местности). 1800-е годы.jpg

  Воспитательный дом. План местности. 1800-е годы. РГАДА.

История деятельности

Одним из первых российских высочайших правовых актов, посвященных государственной заботе о незаконнорождённых детях, был указ Петра I от 31 января 1712 года «Об учреждении во всех губерниях гошпиталей». Указ предписывал «учинить… прием незазрительной и прокормление младенцам, которые не от законных жен рождены, дабы вящего греха не делали, сиречь убивства».

4 ноября 1715 года Петром I был издан указ «О сделании в городах при церквах гошпиталей для приему и содержания незаконнорождаемых детей». Согласно указу, следовало «в Москве и других городах… сделать гошпитали», «изобрать искусных жен для сохранения зазорных младенцов, которых жены и девки рождают беззаконно». В обоих указах содержалась ссылка на опыт новгородского архиерея Иова (основавшего в 1706 году первый в России воспитательный дом — приют для подкидышей и незаконнорождённых, созданный в упразднённом монастыре).

В самый день закладки в ещё не построенный Воспитательный дом (учреждённый 1 сентября 1763 года) принесли 19 младенцев; первые двое, нареченные в честь высочайших покровителей Екатериной и Павлом, вскоре умерли. Проблемы с поиском кормилиц для новорожденных заставили администрацию пристраивать их на время в приёмные семьи. Сократить детскую смертность это не помогло — из 40669 младенцев, принятых в 1764—1797, умерли 35309 (87 %, Волкевич, гл. II), так как большинство детей, попадавших в Воспитательный дом, были тяжело больны.

С самого основания Воспитательного дома важное значение придавалось медицинским аспектам деятельности учреждения. Согласно Генеральному плану «О начальниках и служителях Воспитательного дома», в Воспитательном доме предусматривался штат медицинских работников, состоящий из докторов, лекарей и повивальных бабок. Таким образом, Императорский Московский воспитательный дом по праву можно считать колыбелью российской педиатрии.

Воспитательный дом управлялся Опекунским советом и финансировался частными пожертвованиями (в том числе от имени монархов и великих князей) и налогами — четвертью сбора с публичных позорищ и особым налогом на клеймение карт. Все игральные карты, продаваемые в России, облагались налогом в пять копеек с колоды российского производства и десять — с заграничных, принося 21 тысячу рублей в 1796 и 140 тысяч в 1803. С 1819 до 1917 Воспитательный дом обладал монополией на производство карт, которые выпускала только принадлежавшая ему Александровская мануфактура в Петербурге.

С 1772 Опекунский совет также управлял банковскими учреждениями — Ссудной, Сохранной и Вдовьей казнами, ставшие в XIX веке основным источником дохода. В том же году на средства П. А. Демидова было открыто Демидовское коммерческое училище и театральная студия антрепренёра Медокса. Дети до 11 лет обучались письменности и основам ремёсел в стенах учреждения, а с 1774 отдавались в обучение на сторонних фабриках и мастерских. Одарённые воспитанники посылались для продолжения образования в МГУ, Академию художеств, а 180 человек были отправлены для обучения в Европу. Большинство же выпускников не имело таких привилегий — им давали одежду, один рубль денег, и паспорт свободного человека, разрешающий вступать в купечество и открывать собственные предприятия.

В 1770 году опять же по инициативе Ивана Ивановича Бецкого по образцу Московского воспитательного дома был создан Петербургский Воспитательный дом.

В 1797 году император Павел I, после смерти Бецкого, передал управление благотворительными учреждениями императрице Марии Фёдоровне, которая в течение десятилетий реорганизовала всю систему общественного призрения (в её память она до 1917 называлась Ведомство учреждений императрицы Марии). В её управление удалось снизить детскую смертность — через ограничение приёма младенцев и передачу их на воспитание в приёмные семьи. Годовой оборот банковских операций ведомства к 1826 достиг 359 миллионов рублей.

По данным проф. В. Ю. Альбицкого, на основании ряда источников, в одном из зданий московского Императорского воспитательного дома в 1799 году была организована Окружная больница «для служителей и питомцев» с родильным госпиталем и отделением для больных детей; по мнению автора, «по существу, это был первый педиатрический стационар в России» (традиционно первой в России педиатрической больницей считается Инфекционная больница № 18 имени Н. Ф. Филатова, которая была открыта 31 декабря 1834 года, недалеко от Аларчина моста в Санкт-Петербурге.

В стенах Дома обучались «..бухгалтерии, аптекарской и хирургической науке, мастерствам столярному, слесарному, каретном, кузнечному, седельному, портному, башмачному, оловянному, медному, золотому и серебряному, инструментальному, типографскому, переплётному, хлебному, токарному, часовому, гравировальному, перчаточному, галантерейному по контрактам и по разным на домашних фабриках….мужеска пола 257 человек» (Волкевич, гл. II).

От ремесленного образования Воспитательный дом постепенно перешёл к образованию общему, классическому;с 1807 года в его стенах были открыты Латинские классы, готовившие воспитанников, прежде всего, — к поступлению в Медико-хирургическую академию. Эти классы впоследствии были преобразованы в две параллельные десятилетние гимназии. Воспитанники, не имевшие способности к медицине, поступали в университет. Были открыты Повивальный институт (1800) и курсы для подготовки к поступлению на медицинский факультет Московского университета, а также Французские классы для будущих гувернанток. Те, кто не оканчивал курса в классических классах в фельдшера при Военном госпитале, в садовники — в Никитский сад, в земледельческую школу и в ремесленное учебное заведение (ныне — МГТУ им. Н. Э. Баумана).

В XIX веке на территории Воспитательного дома жили и работали до 8 тысяч человек. Посетив Москву незадолго до смерти, Мария Фёдоровна застала Воспитательный дом перенаселённым и повелела

Во-первых, хочу я учредить вне Воспитательного Дома большие мастерские для разных ремёсел, со спальнями, со столовою и прочими потребностями, и переместить туда из Воспитательного Дома всех ремесленных воспитанников, умножив их число до 300, с тем, чтобы уже впредь не отдавать питомцев в ученье к вольным мастерам, где они лишены надлежащего за их нравственностью надзора. Очистив чрез такое перемещение ремесленных воспитанников нарочитое число отделений, в Воспитательном Доме можно будет увеличить классы воспитанниц, ныне под названием французских существующих, следовательно умножить число выпускаемых наставниц. Сверх того, полагаю я учредить два особенные отделения одно воспитанниц, приуготовляемых к званию учительниц музыки и рисования и всяких женских рукоделий, а другое воспитанников, назначаемых в учители рисования, чистописания и музык, то есть игре на фортепьяно, да особенный класс для обучения некоторого числа воспитанников архитектуре и каменных дел мастерству, с потребными для сего науками, с тем, чтобы они потом упражняемы были в практике под руководством архитектора Воспитательного Дома… — распоряжение от 5 октября 1826

В 1837 году, после смерти Марии Фёдоровны, все эти «классы» были ликвидированы, а освободившиеся обширные помещения были отданы под Николаевский институт для штаб и обер-офицерских сирот, которых оказалось много после холерных эпидемий. Николаевский институт постепенно занял почти все помещения; Воспитательному дому, ставшему с 1837 года «временной станцией для грудных детей», остался лишь 5-й этаж.

После Октябрьской революции был преобразован в Дом охраны младенца и Институт акушерства, которые в 1922 году были объединены в Институт педиатрии, ставшим впоследствии НИИ педиатрии, который находился здесь до 1962 года.

Почётные опекуны Воспитательного дома

• Аршеневский, Илья Яковлевич
• Бантыш-Каменский, Иван Николаевич
• Баранов, Николай Иванович (с 1799)
• Вырубов, Пётр Иванович
• Гагарин, Сергей Васильевич
• Голицын, Михаил Николаевич
• Голицын, Сергей Михайлович (с 1807)
• Демидов, Прокофий Акинфиевич
• Долгоруков, Михаил Иванович
• Драшусов, Владимир Николаевич (с 1868)
• Мелиссино, Иван Иванович
• Нащокин, Пётр Фёдорович
• Нелединский-Мелецкий, Юрий Александрович
• Похвиснев, Михаил Семёнович
• Тютчев, Иван Никифорович
• Умский, Богдан Васильевич
• Штер, Матвей Петрович

В искусстве

• Попечители Воспитательного дома — серия портретов.

Главные надзиратели (Обер-директоры, директоры)

• Рост, Иван Акимович (1763—1764)
• Миллер, Герхард Фридрих (1765—1766)
• Ваккергаген, Иван Петрович (1766—1767)
• Насонов, Сергей Никитич (1768—1774)
• Эссен, Антон Иванович (1776—1778)
• Коваленский, Михаил Иванович (1778—1779)
• Гогель, Григорий Григорьевич (1779—1795)
• Гаврилов, Иван Алексеевич (1795—1799)
• Тутолмин, Иван Акинфиевич (1799—1816)
• Шредер, Пётр Богданович (1816—1828)
• Шумов Иван Фёдорович (1829—1830)
• Штакельберг, Борис Борисович (1830—1835)
• Шубинский, Сергей Николаевич (1835—1837)
• Штрик, Иван Антонович (1837—1852)
• Багдадов, Исаий Егорович (1852—1859)
• Драшусов, Владимир Николаевич (1859—1868)
• Губер, Юлий Иванович (1869—1873)
• барон Фредерикс, Николай Павлович (1873—1876)

Известные воспитанники

• Еропкин, Иван Лаврентьевич
• Кряжев, Василий Степанович — окончил Коммерческое училище при Воспитательном доме.
• Райков, Гаврила Иванович
• Собакина, Арина Матвеевна

Новейшая история

Главный архитектор Москвы Александр Кузьмин в интервью «Российской газете» 24 августа 2009 г. предложил разместить в здании Воспитательного дома Парламентский центр для обеих палат Федерального Собрания РФ: Совета Федерации и Государственной Думы. Инициатива эта развития не получила.

См. также

• Воспитательные дома
• Медаль «Для воспитательного дома»

Литература

• Власов П. В. Обитель милосердия. — М.: Московский рабочий, 1991. — 304, [32] с. — 15 000 экз. — ISBN 5-239-00760-8. (обл.)
• Баранов А. А., Альбицкий В. Ю., Долгова С. Р., Шер С. А. От Императорского Московского воспитательного дома до Научного центра здоровья детей Российской академии медицинских наук. — М.: Союз педиатров России, 2008. — 32 с.
• Красуский, В. А. [dlib.rsl.ru/viewer/01003654856#?page=1 Краткий исторический очерк Императорского Московского воспитательного дома] — М.: тип. Б. Я. Барбей, 1878. — 239 с.
• [memoirs.ru/texts/KIV_RS_95_84_12.htm К истории воспитательнаго дома. Прибавление к № 82 «С.-Петербургских ведомостей», октября 14 дня 1763 года // Русская старина, 1895. — Т. 84. — № 12. — С. 94-96.]
• [www.memoirs.ru/rarhtml/MarF_PB_RA70_8.htm Мария Феодоровна. Письма императрицы Марии Феодоровны к Н. И. Баранову // Русский архив, 1870. — Изд. 2-е. — М., 1871. — Стб. 1441—1521.]
• Материалы для истории Императорского воспитательного дома. — М.: Типография Семена, 1863. — 113 с.
• Миллер Н. Ф. Из прошлого Московского воспитательного дома. — М.: Типография А. И. Мамонтова, 1893. — 75 с.

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=LnEynmQMbos&index=6&list=PLvV8kG3yjp2Neg7g2i2olw75XOwdCj9Jv «Облюбование Москвы. Воспитательный дом.»] — авторская программа Рустама Рахматуллина (2012).
• [rusarh.ru/vospitatelnidom.htm Воспитательный дом — архитектура на сайте Rusarh.ru]
• [www.ion.ru/building_history.html И. К. Кондратьев, «Седая старина Москвы» — история на сайте РАМН] (недоступная ссылка)
• [www.strana-oz.ru/?numid=18&article=873 Журнал «Отечественные записки»]
• [www.bmstu.ru/~vil/kniga/kniga.html Очерки истории МВТУ, составленные И. Л. Волкевичем]

Воспитательный дом в 1812 году:

• [www.museum.ru/1812/Library/vernet/part37.html Гораций Верне. «История Наполеона»]
• [www.museum.ru/museum/1812/Library/Tarle/part13.html Е. В. Тарле. «Нашествие Наполеона на Россию 1812 года» гл. XIII]
• [www.museum.ru/1812/library/kolencur/part04.html Арман Огюстен Луи де Коленкур. Мемуары. Гл. IV]
• [www.bmstu.ru/~vil/kniga/o3.htm Очерки И. Л. Волкевича, гл. III]
• [www.museum.ru/1812/Library/sitin/book4_10.html И. М. Катаев, «Пожар Москвы» (Отечественная война и русское общество, т.4)]

Отрывок, характеризующий Воспитательный дом в Москве

– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.


В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее: