Восстание в Семиречье 1916 года

Восстание в Семиречье 1916 года — восстание в Семиречье, под руководством Токаша Бокина и Бекболата Ашекеева, в июле-октябре 1916 года, является одним из эпизодов среднеазиатского восстания 1916 года.

Причины и предпосылки

В связи с участием Российской империи в Первой мировой войне, царское правительство издало 25 июня 1916 года указ о мобилизации мужского населения Средней Азии и Казахстана в возрасте от 19 до 43 лет «для работ по устройству оборонительных сооружений и военных сообщений в районе действующей армии», в соответствии с которым на т. н. «тыловые работы» призывались из Туркестанского края 250 тыс. чел., из Степного края 230 тыс.человек. В том числе, из Семиреченской области планировалось призвать около 60 тыс. человек. Восстание было направлено против российской политики в регионе.

Участники событий

Главное и идеологическое руководство восстанием в Семиречье осуществлял Токаш Бокин; имена руководителей отдельных повстанческих формирований — Бекболат Ашекеев, Нука Сатыбеков, Байбосын Тамабаев, Узак Саурыков, Жаменке Мамбетов, Естай Жанабергенов, Айтык Алабергенов, Айдос Тунгатаров, Айкын Жолдербаев, Доскен Жамамурынов, Елкен Доскеев, Курман Бесбаев и другие.

Со стороны царской администрации — генерал Алексей Николаевич Куропаткин, назначенный генерал-губернатором Туркестанского края 20 июля 1916, то есть, уже в ходе восстания. Упоминается и военный губернатор М.А. Фольбаум.

Со стороны местного русского населения — священник Малаховский, Евстафий Владимирович, будущий священномученик, погибший от рук большевиков, известны его воспоминания о резне мирных русских поселенцев, в основном стариков, женщин и детей, так как основная масса местных мужчин, казаков воевали на фронтах Первой мировой войны.

Отдельные события восстания

В связи с массовостью и стихийностью волнений, чёткого хода событий восстания нет. Волнения возникали, как реакция на проводившуюся в спешке принудительную мобилизацию коренного населения на тыловые работы, первоначально народ отказывался от мобилизации и требовал уничтожить списки призывников.

В ответ, местная администрация начала формировать добровольческие карательные отряды, вспыхнули открытые вооружённые выступления. На борьбу с повстанцами были брошены и царские войска. 17 июля 1916 в Туркестанском военном округе было вынужденно объявлено военное положение, а к концу августа все волости Семиреченской области были охвачены восстанием. Крупные боевые столкновения отмечены в урочище Асы, в районах Кастека, Нарынкола, Чарына, Курама, в Садыр-Матайской волости Лепсинского района и в других местностях Семиречья.

23 июля 1916 года повстанцы, силами до 5 тыс. чел., захватили почтовую станцию Самсы (Верненский уезд, 80 вёрст от г. Верный), прервав сообщение на почтовом тракте Верный — Пишпек. Из телеграммы военного губернатора М.А. Фольбаума, от 14 августа 1916 г., г. Верный:

Двинуть немедленно из Андижана ещё 8 рот с артиллерией и конницей в Пржевальский уезд и из Ташкента вызвать не менее 8 рот с артиллерией на Верный для операции в стороне Жаркента и Пржевальска. Каркаринская ярмарка осаждена повстанцами. В боях участвовали более 5 тыс. человек.

— sim.kz/arhiv/?act=readarticle&id=1049

В другой телеграмме М.А. Фольбаум из Верного, наказывает начальникам карательных отрядов:

Считайте малейшие группировки казахов кучами уже за мятеж, подавляйте таковой, наводите на эти волости панику, при первом признаке волнений арестуйте хотя бы второстепенных главарей, передайте полевому суду и немедленно повесьте… Ну, поймайте кого-нибудь из подозреваемых и для примера повесьте.

— sim.kz/arhiv/?act=readarticle&id=1049

Итоги восстания

Восстание было жёстоко подавлено царской администрацией. Уничтожены десятки аулов, убито большое количество восставших местных жителей, более 300 тыс. казахов и киргизов бежали в Китай, приговорены к смертной казни 347 человек, каторжным работам — 578, тюремному заключению − 129 человек. Руководитель восстания Токаш Бокин арестован.

В результате восстания, в целом, в Средней Азии царскому правительству удалось к началу февральской революции 1917 года, отправить из Туркестана на тыловые работы лишь 123 тыс. человек (из запланированных 480 тыс.).

Отдельные факты

• упомянутая Каркаринская ярмарка, будучи крупным торговым центром своего времени, перестала существовать в 1916 году, в результате захвата повстанцами. Данные события на самой ярмарке, в отдельных источниках, могут упоминаться как отдельное «Каркаринское восстание»
• Восстанию в Семиречье 1916 года посвящена повесть М.Ауэзова «Лихая година»

См. также

• Среднеазиатское восстание 1916 года
• Бокин, Токаш
• Среднеазиатские владения Российской империи
• Туркестанское генерал-губернаторство
• Семиречье
• Семиреченская область
• Система административного управления Туркестаном

Литература

• К истории восстания киргиз в 1916 г. С предисловием А. Чулошникова // Красный архив. Исторический журнал / Под ред. В. В. Адоратского, В. В. Максакова, М. Н. Покровского, В. П. Полонского, В. М. Фриче. — 1926. — Т. 3 (16). — С. 53—75.</span>

Ссылки

• pstgu.ru/news/martir/2011/05/05/29629/
• [semirechye.rusarchives.ru/ Интернет-проект «События в Семиречье 1916 года по документам российских архивов»]

Отрывок, характеризующий Восстание в Семиречье 1916 года

В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.