Восстание в Фесе
 Мелла[en] — еврейский квартал Феса, разгромленный в ходе восстания | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Причина |
Недовольство аскари условиями их содержания | ||
| Итог |
Подавлено | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Восстание в Фесе — череда выступлений аскари—марокканцев, произошедших 17—21 апреля 1912 года в столице Марокко городе Фесе, в результате подписания в нём договора между султаном Абд аль-Хафизом с одной стороны и представителями крупнейших европейских колониальных держав — Третьей французской республики, Первой Испанской республики и Германской империи, согласно которому в северной части территории государства устанавливался испанский протекторат, на остальной — французский.
Получив сведения о подписании договора, местные жители расценили его как акт национального предательства Абд аль-Хафиза, в условиях всё более накалявшейся обстановки покинувшего Фес в направлении Рабата и впоследствии вынужденного отречься от престола в пользу своего брата Юсуфа[1].
16 апреля французские части, расквартированные в Фесе, были выведены из города, несмотря на предупреждение о возможности бунта. В Фесе оставалось полторы тысячи военнослужащих французской армии и пять тысяч аскари, находившихся под командованием французского офицерства, утром 17 апреля ввёдшего для первых новые условия содержания. Совершенно потеряв над собой контроль, солдаты принялись бастовать.
Расправившись с офицерами, аскари подвергли разгрому европейский и еврейский кварталы Феса. В ход со стороны французов была пущена артиллерия. 19 апреля выступления были практически подавлены. В их ходе погибло 66 лиц европейского происхождения, 42 еврея и 600 марокканцев[2].
Первая заметка о восстании, направленная против дипломата Эжена Реньо[fr], со стороны Франции подписавшего Фесский договор, была написана репортёром ежедневной газеты «Le Matin»[fr] Юбером Жаком, близким другом генерал-резидента (начальника службы тыла) Марокко Юбера Лиотэ[3].
Напишите отзыв о статье "Восстание в Фесе"
Примечания
- ↑ Gershovich, 2000, Routledge, p. 56.
- ↑ Gershovich, 2000, Routledge, p. 57.
- ↑ Gershovich, 2000, Routledge, p. 62.
Литература
- Gershovich, Moshe. Pre-Colonial Morocco: Demise of the Old Mazhkan // French Military Rule in Morocco: Colonialism and its Consequences. — Routledge, 2000. — (History and Society in the Islamic World). — ISBN 0-7146-4949-X.
Отрывок, характеризующий Восстание в Фесе
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.
Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
