Восстание ниндзя в Ига

Восстание ниндзя в Ига
Основной конфликт: Сэнгоку дзидай
Ниндзя, художник Хокусай
Дата	1578—1581
Место	провинция Ига
Причина	объединение Японии после периода феодальной раздробленности
Итог	победа Оды Нобунаги
Изменения	Ига перешла под контроль центрального правительства, ниндзя рассеялись по всей Японии
Противники
клан Нобунага госи провинции Ига
Командующие
Ода Нобунага Китабатакэ Нобуо Момоти Сандаю Фудзибаяси Нагато-но Ками
Силы сторон
46 тысяч человек 4 тысячи человек
Потери
неизвестно неизвестно

Восстание ниндзя в провинции Ига (яп. 天正伊賀の乱 Тэнсё: Ига но ран, «Восстание годов Тэнсё в Иге») — война между коалицией кланов ниндзя из провинции Ига на одной стороне и объединившим Японию Одой Нобунагой и его сыном Китабатакэ Нобуо на другой. Проходила с перерывами с 1578 по 1581 год (с 6 по 9 год эры Тэнсё по японскому календарю) и закончилась поражением ниндзя.

Восстание проходило в конце эпохи феодальных междоусобиц периода Сэнгоку во время объединения Японии. Подавление восстания велось в три этапа: битва за замок Маруяма, нападение Китабатакэ Нобуо и кампания Оды Нобунаги.

Одной из причин войны послужило уничтожение Одой Нобунагой коалиций буддийских воинов-монахов, с которыми ниндзя Иги поддерживали тесные связи — в отместку они организовали множество покушений на жизнь Оды Нобунаги. Также через провинцию Ига проходила стратегическая дорога Токайдо, что привлекало завоевателей. Однако, гористый характер провинции и боевое искусство местных жителей затрудняло вторжение любой армии, поэтому весь период феодальной раздробленности до появления Оды Нобунаги Ига оставалась независимой от власти дайме и не подвергалась серьезным нападениям извне.

Предыстория

Провинция Ига до восстания ниндзя

В эпоху Сэнгоку в силу географических факторов в Иге сложилась ситуация, резко отличавшая её от остальных районов Японии. Провинция отделена цепью высоких гор, которые делали её труднодоступной для завоевания. Провинция Ига состояла из множества мелких, пригодных для земледелия долин, разделённых горными цепями. Связь между долинами и с остальной Японией была возможна только через легко обороняемые перевалы. Таким образом, в Иге имелись благоприятные условиях для появления независимых кланов, каждый из которых владел отдельной долиной. Поэтому в период феодальной раздробленности периода Сэнгоку вместо нахождения под властью какого-нибудь даймё провинция Ига была разделена между большим количеством мелких, постоянно воюющих друг с другом кланов. При малочисленности местных кланов (по данным Горбылева каждый из них располагал от 50 до 100 воинов) на традиционную войну им не хватало людских ресурсов, поэтому феодалы-госи в Иге стали специализироваться на методах партизанско-диверсионной борьбы малого масштаба, что и послужило основой формирования Ига-рю — самой мощной школы ниндзюцу средневековой Японии.

Захват провинции Исэ кланом Нобунаги

С середины 16 века Ода Нобунага путём кровопролитных войн начал объединять Японию под своей властью. Выполняя свой план, он напал на важную приморскую провинцию Исэ, через которую осуществлялась связь между различными районами страны. За полтора месяца ожесточенных боев с даймё Исэ Китабатакэ Томонори войска Нобунаги захватили крепость Камбэ, замок Кувана (вблизи от дороги Токайдо) и крепость Окавати. Однако одержать решительную победу Оде не удалось, и он заключил мирный договор с Китабатакэ Томонори, а в знак нового союза Китабатакэ усыновил сына Нобунаги — Нобуо. Вскоре приёмный «сын» устранил князя Исэ, устроив ночное нападение отряда своих воинов на «отца». Стража Томонори была предварительно подкуплена, а его слуга накануне затупил меч господина, поэтому он оказался бессилен перед убийцами. Клан Китабатакэ начал боевые действия, однако был разбит полководцем Оды Нобунаги Такигавой Сабуробэем и бежал в соседнюю провинцию Ига. В результате клан Оды Нобунаги вышел к границам Иги, которая и стала следующим объектом нападения Китабатакэ Нобуо.

Ниндзя области Кога в период восстания

В назревающем сражении за провинцию Ига важное стратегическое значение имела примыкающая к ней с севера область Кога (современный уезд Кока) — через неё проходили самые низкие и удобные перевалы в Иге, и от решения местных ниндзя зависело, сможет ли Ода Нобунага без помех начать наступление на Игу с северного направления, или ему придется вместе с Игой покорять ещё и Когу. В отличие от Иги, уезд Кога не смог добиться независимости и в период Сэнгоку являлся владением даймё провинции Оми — рода Сасаки. Сасаки Ёсиката во время гражданской войны выступил против Оды Нобунаги и потерпел полное поражение. В то время часть ниндзя области Кога боролась против Оды Нобунаги как вассалы рода Сасаки, а другие служили его сподвижнику Токугаве Иэясу. После захвата провинции Оми Ода Нобунага задумал нападение на Когу, и после долгих раздумий ниндзя Коги через Токугаву договорились о невмешательстве в дела их уезда в обмен на обещание нейтралитета. Поэтому во время восстания в Иге ниндзя Коги в целом заняли нейтральную позицию, хотя являлись родственниками ниндзя из Иги, а сам уезд Кога изначально был северной частью провинции Ига. Местные ниндзя Сиробэй Мицухиро и Хори Хидэмаса однако стали командирами отрядов в армии Оды. В результате больше половины армии Нобунаги проникло в Игу через перевалы Цугэ, Таматаки и Тараро уезда Кока.

Война за провинцию Ига

Битва за замок Маруяма

Попытки овладеть провинцией Ига предпринимал ещё владелец приморской провинции Исэ Китабатакэ Томонори, который заложил замок Маруяма в городе Набари. Замок Маруяма находился на крутом холме Симоками Тодзимару-яма высотой 180 метров, а с одной стороны был защищён рекой. После захвата провинции Исэ Одой Нобуо, сыном Оды Нобунаги, недостроенный замок перешёл под его контроль и был отдан вассалу Такигаве Сабуробэю. Продолжая замысел Китабатакэ Томонори, Ода Нобуо приказал завершить создание крепости, которая должна была стать его оплотом при покорении провинции Ига.

Масштабные работы по достройке крепости показали ниндзя, что Китабатакэ планирует нападение на провинцию, поэтому было решено уничтожить крепость до её завершения. Разведку под видом простых рабочих осуществили разведчики. Нападение на крепость состоялось в июне 1578 года соединенными силами госи севера и юга Иги под общим командованием Момоти Тамбы. В результате внезапной атаки ниндзя приникли в крепость и заблокировали там часть гарнизона (остальные солдаты вырвались из ловушки и укрылись в соседней деревне). Такигава бросил против ниндзя все свои силы. Ниндзя, действуя небольшими группами, быстрыми ударами и отступлениями смогли разделить войско Такигавы на отдельные отряды и заманить их в удобные для себя места: часть самураев оказалась на залитых водой рисовых плантациях (что с учётом тяжёлых доспехов сделало их беззащитными), другая часть — в лесной чаще. В результате продолжавшейся целый день битвы войско Такигавы было полностью уничтожено, и лишь немногие воины смогли убежать в Исэ. На следующий день был добит оставшийся гарнизон Маруямы, а сам замок сожжён. И хотя ниндзя провинции Ига одной из основных целей ставили ликвидацию Такигавы Сабуробэя, ему удалось ускользнуть благодаря хитрости: на поле боя было оставлено тело похожего на него человека в богатых одеждах, и ниндзя прекратили преследование, решив, что цель достигнута.

Нападение Китабатакэ Нобуо

После поражения в замке Маруяма Нобуо потратил больше года на подготовку и сбор войск к следующей кампании. И хотя на этот раз Нобуо постарался сохранить военную кампанию в тайне (о ней знали только несколько самых доверенных военачальников), ниндзя смогли всё заранее разузнать и подготовиться к обороне. В сентябре 1579 года на Игу напала армия численностью уже в 9000 человек под общим командованием Китабатакэ Нобуо. Наступление велось одновременно тремя колоннами через три горных прохода.

Самая мощная колонна под командованием самого Нобуо прошла перевал Нагано и 17 сентября 1579 года атаковала 7 деревушек, лежавших за перевалом, выделив на каждую из них отдельный отряд, . Но поднявшиеся в горы ниндзя нанесли внезапный удар сверху по тылам занятой наступлением армии.

Они (воины из Иги) представляли собой сильную армию, так как находились в родной провинции и умело оценивали преимущества, которые предоставляла им местность. Они создали укрепления, стреляли из ружей и луков, использовали мечи и копья, сражаясь плечом к плечу. Они прижали противника и отрезали его от входа в горный проход. Армия Нобуо была столь занята атакой, что потеряла дорогу, и люди из Иги под прикрытием тени, которую давали горы на западе, легко одолели их. Затем пошел дождь, и они перестали видеть дорогу. Бойцы Иги, воспользовавшись этим и зная, что некоторые ещё сидят в засаде в горах, издали боевой клич. Группы местных воинов, услышав сигнал, поднявшись со всех сторон, начали атаку. Буси Исэ смешались во мраке и рассеялись во всех направлениях. Они бросились бежать и были зарублены, кто в узких проходах, кто на крутых скалах. Их преследовали даже на топких рисовых полях и окружили… Вражеская армия сильно ослабела. Некоторые убивали друг друга по ошибке. Другие покончили жизнь самоубийством. И даже неизвестно, сколько тысяч людей полегло здесь.

— Из японской летописи «Иранки»

Самой южной колонной командовал известный по битве за замок Маруяма Такигава Сабуробэй. Она шла через перевал Онибоку-гоэ и, попав в засаду ниндзя, была разгромлена.

Между этими отрядами двигалась третья колонна под командованием Нагано Сакэдая и Акиямой Укэдаю. Во время атаки на деревню Исэдзи на её тылы с горных склонов напали ниндзя из заранее подготовленной засады. Зажатые среди скал самураи не смогли увернуться от града камней и были уничтожены.

В результате похода армия Нобуо потеряла больше половины личного состава, не добившись никаких успехов. Однако именно это поражение привлекло внимание отца Китабатакэ Нобуо Оды Нобунаги, который и стал готовить третье нападение.

Кампания Оды Нобунаги

В отличие от своих предшественников, Ода Нобунага не стал сразу нападать на провинцию Ига, а решил сначала выработать тактику боевых действий. Главным козырем ниндзя являлось их искусство вести партизанско-диверсионную войну, когда небольшие отряды совершают внезапные ночные атаки и нападения из засады с горных круч или лесных чащ, наносят большие потери и в случае ответного удара противника отступают в горы и леса, где прячутся до своего следующего нападения. Ода Нобунага пришёл к выводу о необходимости окружения отрядов ниндзя: лишив их возможности тактических отступлений, навязать открытый позиционный бой, в котором численно уступающие противнику госи Иги потерпели бы неизбежное поражение. Для выполнения своего плана Ода Нобунага решил заманить отряды ниндзя в разбросанные по всей Иге мелкие крепости и свести войну к осадным действиям, которые были довольно трудоёмки, однако давали, в отличие от маневренной войны, все шансы на победу. Ещё одной задумкой Оды Нобунаги стал одновременный удар сразу по нескольким направлениям, что вынуждало ниндзя делиться на более мелкие отряды для прикрытия всех перевалов. И если для Оды Нобунаги выделение войск сразу на несколько направлений не составляло особых трудностей, то распыление немногочисленных сил ниндзя снижало их боевую эффективность.

После второго нападения на провинцию Ига наступила годовая пауза, связанная с другими военными кампаниями (например, разгромом монастыря Исияма Хонган-дзи в 1580 году). 27 сентября 1581 года армия Оды Нобунаги вошла на территорию Иги по шести тактическим направлениям из трёх областей (провинции Исэ на востоке, уезда Кога на севере и провинции Ямато на западе). Общая численность армии Нобунаги для нападение на Игу составляла 46 000 человек. Для того времени это была внушительная сила — например, всё население Иги в те времена достигало 90 000 человек. Армия объединившихся перед внешней угрозой госи Иги насчитывала 4000 человек, из которых 600—700 воинов являлись профессиональными ниндзями. В армии Оды Нобунаги тоже были ниндзя, в основном из других районов Японии. В соответствии с планом военной кампании события развивались так:

1. Отряд в 10 000 человек под командованием Оды Нобуо наступал на провинцию Ига из приморской Исэ через деревню Исэдзи. Непосредственное командование осуществляли знаменитые полководцы Оды Нобунаги: Ода Нобудзуми, Фурута Хёбу и Ёсида Горо, а также имеющие опыт войны против ниндзя Иги вассалы Оды Нобуо — Такигава Сабуробэй Кадзумасу, Нагано Сакэдаю и Хиоки Дайдзэнрё. После достижения деревни Исэдзи отряд в свою очередь разделился на 3 группы. Задачами этих групп был поставлен захват 3 местных деревень и нескольких близлежащих крепостей. Группа под командованием Такигавы заблокировала замки Танэнама-но сё и Кунимияма, а группы Нагано и Хиоки ворвались в долину Ао и осадили крепость в местечке Касивао. Ниндзя сделали упор на внезапные ночные нападения, нанеся войскам Оды Нобуо большие потери, однако в открытых боях за деревни и крепости потерпели полное поражение.

2. Отряд в 14 000 человек вошёл в Игу с севера из уезда Кога через деревню Цугэ. Данным отрядом командовали Тамба (Нива) Городзаэмон Нагахидэ, Такигава Сэген, Такигава Гидаю, Вакабэ Саке и Тодо Сегэн. Как в случае с отрядами Оды Нобуо, войска Тамба Нагахиде подверглись постоянным ночным нападениям. В результате солдаты перестали спать ночью и через несколько дней были полностью измотаны.

3. Отряд в 7 000 человек вёл наступление из уезда Кога через деревню Таматаки. Он действовал западнее второго отряда, и перед ним стояла задача захвата города Уэно. Возглавляли отряд Гамо Удзисато, Вакидзака Ясудзи и «казначей» Ямаока. По данным средневековой летописи «Иранки» ещё на территории Кока отряд вступил в столкновение с бандой местного госи Мотидзуки Тетаро, являвшегося союзников ниндзя Иги. В разыгравшемся сражении Мотидзуки Тётаро убил командира одной из колонн Уманоути Дзаэмон-но дзё, однако в конечном итоге проиграл из-за численного перевеса войск Нобунаги.

4. Отряд в 2 300 человек из Кога вошёл в провинцию Ига через местечко Тараро. Командовали отрядом Хори Хидэмаса и Тарао Мицухиро. Сферой действия отряда была определена северо-западная часть Иги. В отличие от других отрядов, он не встретил никакого сопротивления, так как местные госи отступили и сконцентрировались в хорошо укреплённом монастыре Каннон-дзи на горе Хидзи-яма к западу от Уэно.

5. Отряд в 10 000 человек через местечко Нагатани (Хасэ) проник в Игу с юга провинции Ямато. Им командовали Асано Нагамасой, Синдзё Суруга-но Ками, Икомой Ута Цумури, Мори Ики-но Ками, Тодой Дандзё Сёносукэ, Савой Гэнсиро, Акиямой Сакондаю и Ёсино Мияути Сёхо. Данный отряд заблокировал принадлежащий Момоти Тамбе замок Касивабара. Гарнизоном командовал Такано, специалист в ночных нападениях и мастер школы ниндзюцу Кусуноки-рю. Для срыва намеченной на следующий день атаки Такано осуществил ложное ночное нападение. В крепости была сымитирована активность, воины зажгли множество факелов и стали ими размахивать. Солдаты Оды Нобунаги, испуганные ночными нападениями, надели доспехи, построились в боевой порядок и так простояли всю ночь. Запланированный на утро приступ пришлось отложить из-за усталости воинов.

6. Отряд из 3000 человек проник в Игу из провинции Ямато через деревню Касама. Направление удара этого отряда шло северней пятого отрада. Им командовали Цуцуи Дзюнкэй (имевший репутацию опытного полководца) и его племянник Цуцуи Садацугу. Целью отряда была главная цитадель госи провинции Ига, монастырь Каннон-дзи.

Армия Оды Нобунаги начала опустошение провинции Ига (А. М. Горбылев сравнивает действия Оды Нобунаги с тактикой «выжженой земли»), устраивая повальную резню местного населения, уничтожая деревни и поджигая леса, но пока не трогая за́мки. Ниндзя прибегнули в ответ к привычной им тайной маневренной войне: нападали ночью на лагеря, днём из заранее подготовленных засад (например при прохождении самураями Оды Нобунаги ущелий обрушивали на них груды камней). И хотя ниндзя уничтожили множество передовых и тыловых отрядов, нанесли большие потери основным силам противника, эти тактические победы не могли изменить исход войны: многочисленные войска Оды Нобунаги заняли провинцию Ига и отбросили войска ниндзя за стены замков. И хотя в отличие от войск Нобунаги госи Иги до этого времени не несли серьёзных потерь, стало ясно, что они проиграли: отрезанные друг от друга и окружённые в замках отряды ниндзя не могли прорвать осаду многократно превосходящих сил противника и теперь были обречены на смерть.

Основные силы ниндзя были заблокированы в Каннон-дзи — монастыре крепостного типа на горе Хидзи-яма на северо-востоке Иги. В сочетании с несколькими мелкими монастырями-крепостями гора представляла собой сильный оборонительный узел. Первую попытку штурма предприняли Гамо, Ямаоки и Цуцуи. Пока отряд в 1000 человек штурмовал главные ворота, остальные самураи Гамо Удзисато попытались по штурмовым лестницам забраться на стены. В разгар ожесточённого боя отряд ниндзя (по одной версии использовавший подкоп, по другой спрятавшийся ещё до осады вне крепости) нанёс внезапный удар с тыла, который и решил исход приступа. В бою погибли два малолетних сына Гамоу Удзисато, убитые Момода Тобэй и Ёкояма Дзинсукэ, а семь ниндзя (Момода Тобэй, Ёкояма Дзинсукэ, Фукукита Сёгэн, Мори Сиродзаэмон, Матии Киёбэй, Ямада Кансиро и ещё один неизвестный ниндзя) за проявленный героизм стали носить прозвище «7 копий с горы Хидзи-яма». Однако, снять осаду крепости из-за подошедших подкреплений Оды Нобунаги ниндзя не смогли. Вскоре ниндзя нанесли ответный удар, напав ночью на лагерь известного своей жестокостью в отношении местного населения Цуцуи Дзюнкэй. Во время атаки ветер погасил факелы, а сорвавшиеся с привязи кони усилили панику. В отличие от ниндзя, самураи Оды Нобунаги оказались неготовы вести бой в темноте, перестали видеть противника, в панике начали наносить удары вслепую друг по другу и через час были уничтожены прекрасно ориентирующимися в темноте и опознававшими друг друга по специальным меткам на одежде ниндзя. Цуцуи Дзюнкэй ночевал вдали от своего лагеря и поэтому уцелел.

После недели тяжёлых боёв были взяты штурмом почти все крепости ниндзя. Освободившиеся силы немедленно направлялись к Каннон-дзи, где в конечном итоге сконцентрировалась группировка войск Оды Нобунаги в 30 000 человек. При установившейся сухой погоде и сильном ветре Каннон-дзи и остальные храмы-монастыри Хидзи-яма были обстреляны зажигательными смоляными снарядами, когда у нидзя закончилась вода, храмы сгорели дотла. Часть гарнизона сгорела внутри монастыря, остальные погибли при попытке прорыва в горы. В начале ноября гора Хидзи-яма была захвачена.

В конце ноября после долгой осады был захвачен последний пункт сопротивления ниндзя Иги — родовой замок рода Момоти Касивабара, гарнизоном которого командовал знаменитый дзёнин (в трёхступенчатой иерархии ниндзя высшее руководство) Момоти Тамба.

Все [воины Нобунаги] продвигались как один через горы провинции Ига, и монастыри по всей провинции были полностью разрушены огнём… Такигава и Хори Кударо (командиры отрядов Нобунаги) лично спешивались с лошадей и сумели уничтожить не одного умелого воина. Они заняли много районов и наказывали всех своими руками… Во время наступления на монастырь Кикё-дзи одним взмахом меча были преданы смерти тысячи людей, включая [дзёнина] Хаттори. Помимо этого, многие были вырезаны и уничтожены до конца… Остатки бежали в горы Касуга-яма, что на границе с [провинцией] Ямато и рассеялись там. Но Цуцуи Дзюнкэй преследовал их через горы, наводя о них справки и разыскивая беглецов… Точное количество зарезанных и разорённых до сих пор неизвестно.

— Из японской летописи «Иранки»

И хотя внешне казалось, что госи Иги полностью истреблены, однако в горах провинции спряталось немало ниндзя. Когда Ода Нобунага решил лично проверить результаты геноцида, он чуть не погиб во время покушения в синтоистском храме Итиномия. Во время этого покушения, поскольку подойти ближе им помешали контрразведчики Нобунаги, ниндзя стреляли с дальнего расстояния из «больших ружей» (ружей или маленьких пушек). Охрана и окружение Нобунаги потеряли много людей, но он сам не пострадал.

Последствия

Итогом войны стала потеря независимости провинции Ига и переход её под полный контроль центрального правительства. Восстание имело для ниндзя двоякие последствия. С одной стороны, вынужденное бегство со своей исторической родины ниндзя привело к распространению школ ниндзюцу Ига-рю по всей Японии. Стоит отметить, что и до восстания отдельные отряды ниндзя поступали на службу к местным феодалам вне своей родины, но именно после войны это стало массовым явлением.

Часть ниндзя примкнула к клану Косити из провинции Ямато и клану Рюдзёдзи из провинции Ямасиро, другая часть поселилась в провинциях Тамба, Кавати и Кии, в княжестве Фукусима (где создали школу нин-дзюцу Фукусима-рю), в княжестве Кага (где на основе Ига-рю сформировалась новая школа «искусства быть невидимым» Этидзэн-рю), а поступившие на службу к семье Маэда ниндзя создали «Ига-моно годзюнин-гуми» — «Отряд Ига-моно в 50 человек». По мнению А. М. Горбылева, на фоне практически полного разорения провинции Ига прямые потери самих ниндзя оказались незначительными. В составе армии местных феодалов провинции Ига собственно ниндзя составляли 600—700 человек. По данным исторических документов часть из них бежала в другие районы страны, часть замаскировалась под обычных крестьян, часть пошла в разбойники (например, Исикава Гоэмон). А. М. Горбылев приходит к выводу, что на фоне глобального уничтожения местных госи, крестьян и буддийских монахов потери ниндзя были единичными. В качестве доказательства своей позиции Горбылев приводит такой исторический факт: через год после окончания войны Хаттори Хандзо смог за несколько часов собрать в Иге 200 ниндзя. По мнению А. А. Маслова, кампания Оды Нобунаги показала, что специализирующиеся на неожиданных нападениях и являющиеся мастерами диверсионно-партизанской войны небольшими отрядами ниндзя в открытом бою сражались хуже обычных самураев. Они также плохо разбирались в вопросах стратегии крупномасштабных долговременных военных операций. Уничтожение самой мощной коалиции кланов ниндзя в средневековой Японии привело к их исчезновению в качестве самостоятельной силы на политической арене страны. Ниндзя потеряли свою земельную базу, а вместе с тем и политическое единство.

Литература

• Горбылев, А. М. Тэнсё Ига-но ран. // Путь невидимых: подлинная история ниндзюцу.. — Харвест, 2002. — 496 с. — ISBN 985-13-0621-5.
• Маслов, А. А. Восстание ниндзя // Школа ниндзя. Тайны воинов тьмы. — Феникс, 2004. — 176 с. — ISBN 5-222-05472-1.

Отрывок, характеризующий Восстание ниндзя в Ига

Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.