Восстание форта «Красная Горка»

Восстание форта «Красная Горка»
Основной конфликт: Гражданская война в России Гражданская война на Балтийском море Оборона Петрограда
Бубликов Н. Е. Линейные корабли «Андрей Первозванный» и «Петропавловск» ведут огонь по мятежному форту «Красная Горка». 1919 год.
Дата	12 — 18 июня 1919 года
Место	Финский залив, форт «Красная Горка», батарея «Серая Лошадь»
Итог	Подавление восстания
Противники
Белое движение Белое движение (до 16 июня) Великобритания Великобритания (с 15 июня) РСФСР РСФСР
Командующие
Н. М. Неклюдов У. Кован, А. Эгар И. В. Сталин А. П. Зеленой[нет в источнике]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
Силы сторон
? человек пулемёты орудия Тральщик «Китобой» 1-я эскадра лёгких крейсеров ВМФ Великобритании Особый отряд быстроходных катеров, с подчинением Форин-офису Великобритании ДОТ (Действующий отряд кораблей) в составе: линкор «Петропавловск» броненосец «Андрей Первозванный» крейсер «Олег» Группа сторожевых кораблей (эскадренные миноносцы, тральщики) 2100 морских десантников 2 полка 7-й армии бронепоезд броневики
Потери
неизвестно нет 375 арестовано (большинство из них были убиты) крейсер «Олег»

Восста́ние фо́рта «Кра́сная Го́рка» и батаре́и «Се́рая Ло́шадь» — эпизод Гражданской войны на северо-западе России, вооружённое выступление гарнизонов фортов «Красная Горка» и «Серая Лошадь» против советской власти в июне 1919 года. Было подавлено кораблями Красного Балтфлота, морским десантом и частями РККА. Командовал подавлением восстания И. В. Сталин.

Обзор общего положения на северо-западе Советской России в канун восстания

Весна 1919 года была неудачной для советской власти на северо-западе России. В результате контрнаступлений латвийской и эстонской армий Красной армии пришлось оставить ранее захваченные области этих лимитрофных государств. В мае с территории Эстонии перешёл в наступление белогвардейский Северный корпус русских добровольцев. Корпусу удалось оттеснить слабые морально и технически части 7-й армии красных до линии Копорский залив — Гатчина. Система береговых фортов южного берега Финского залива, в которую входили форты «Красная Горка», «Обручев» и батарея «Серая Лошадь», оказалась к началу июня в прифронтовой полосе. В Финском заливе находилась сковывавшая действия красного Балтфлота 1-я эскадра лёгких крейсеров ВМФ Великобритании, направленная туда после поражения Германии в Первой мировой войне.

В самом Петрограде жители голодали. Некоторые командиры Красной армии состояли в тайных контрреволюционных организациях. В городе усиливалась антибольшевистская эсеровская пропаганда. Во всём северо-западном регионе полыхали восстания недовольных продразвёрсткой и мобилизацией в Красную армию крестьян.

Состояние частей 7-й армии было удручающим из-за перебоев со снабжением и голода, неудач на фронте, недостаточного внимания со стороны центральных политорганов и измен командиров. Дезертирство было значительным. Некоторые части переходили на сторону белых. Так, 12 июня в результате действий заговорщиков на сторону белых перешли 1-й и 2-й Кронштадтские и 105-й стрелковый полки, которые обороняли непосредственные подступы к форту «Красная Горка». Это послужило катализатором восстания.

Подготовка восстания

Восстание на форте было тщательно и заблаговременно подготовлено. О глубокой и успешной конспирации свидетельствуют отчёты комиссарских проверок фортов Кронштадтской крепости, произведённые в мае непосредственно перед началом восстания. В докладе от 24 мая Комитету Обороны Петрограда о результатах проверки на форте говорилось:

Крепость может на форт положиться как на вполне надёжную опору…Признаков, наталкивающих на подозрение к измене, не наблюдалось нигде.

— Комиссар Кронштадтской морской базы Н. М. Лудри

Политотдел 7-й армии 31 мая рапортовал о состоянии советских частей, отмечая:

Особенно сознательна дисциплина артиллеристов на Красной горке.

—

На фортах служило много бывших офицеров Русской императорской армии, которые входили в контрреволюционную подпольную организацию «Национальный центр». «Центр» же тесно работал с английскими дипломатическими представителями, находящимися в Петрограде, а те, в свою очередь, с морскими офицерами британской эскадры, нелегально посещавшими Петроград со специальными миссиями. По планам «Центра» восстание на фортах Финского залива должно было стать всеобщим, а возглавить его должны были бывшие офицеры. Многие матросы на фортах были распропагандированы против большевиков эсерами, которые вели среди них усиленную агитацию и даже проводили на форте митинги с вынесением эсеровских резолюций начиная с конца 1918 года. Эти «эсерствующие» матросы должны были стать опорой бывших офицеров.

Руководителем восстания был комендант форта бывший поручик Николай Неклюдов. В его подготовке участвовали начальник 12-й батареи форта Куприянов, помощник коменданта форта Лащилин, Делль, бывшие офицеры, члены партии эсеров Гримм, Алимов, Городецкий, меньшевик Просёлков, коммунист Урбанс и другие. Советские источники предполагают участие в подготовке восстания начальника артиллерии Кронштадтской крепости бывшего полковника А. В. Будкевича, который позднее был арестован и расстрелян по делу «Национального центра».

Ход восстания

Восстание на форте «Красная Горка»

12 июня красноармейские части, защищавшие непосредственные подступы к форту, перешли на сторону белых. На их замену красное командование выставило надёжные коммунистические отряды. Один из таких отрядов численностью 250 человек был придан красногорскому гарнизону для его усиления. Это встревожило заговорщиков. К тому же, произошёл какой-то сбой, так как 12 июня на форте было проведено собрание, которое постановило арестовать Николая Неклюдова и ряд других заговорщиков. На собрании присутствовали лица, сообщившие всё заговорщикам, — красноармеец, выполнявший роль денщика Неклюдова и секретарь коллектива Урбанс.

13 июня в 4 часа 30 мин. Неклюдов прибыл в преданную ему пулемётную команду и объявил, что форт окружён белыми, которые предлагают гарнизону сдаться. Также он сообщил, что коммунисты против капитуляции и что поэтому их нужно нейтрализовать. Пулемётная команда арестовала всех коммунистов форта (25 чел.), коммунистический отряд, прибывший в форт накануне, во главе с его комиссаром И. В. Юклявским (250 чел.), и «сочувствующих» (100 чел.).

Около 8 часов утра Неклюдов послал от имени форта две радиограммы: первую на финскую военную базу в Биорке о том, что форт перешёл на сторону белых и полностью отдаёт себя в распоряжение финского командования; вторую в адрес кронштадтского гарнизона с ультиматумом о переходе на сторону восставших, угрожая в противном случае открыть артиллерийский огонь. По ультиматуму всем кораблям и фортам Кронштадского укрепрайона предлагалось немедленно присоединиться к восставшим, в знак чего поднять белые флаги. Не получив ответа ни на одну радиограмму, форт примерно в 15.00 (по другим сведениям, в 14.00), начал обстреливать Кронштадт из своих орудий. Форт «Красная Горка» имел 10 двенадцатидюймовых орудий, которые могли обстреливать гавань, город и другие форты. Обстрел, однако, был неприцельным и значительного ущерба не принёс.

Для подавления восстания был организован отряд кораблей, состоявший из линкоров «Петропавловск» и «Андрей Первозванный», крейсера «Олег» и эскадренных миноносцев «Гавриил», «Свобода» и «Гайдамак», которые осуществляли разведку и охранение линкоров и крейсера. 13 июня вечером корабли Балтфлота вышли в море и начали интенсивный обстрел форта и прилегающих позиций, продолжавшийся в течение 14 и 15 июня (линкор «Петропавловск» начал обстреливать форт ещё стоя у стенки Кронштадта днём 13 июня). Корабли маневрировали в секторе, не простреливаемом всеми крупнокалиберными орудиями форта. В обстреле форта участвовала также батарея десятидюймовых орудий форта «Риф». Всего кораблями было выпущено по форту 738 снарядов калибра 12 дюймов и 408 8-дюймовых снарядов (линкоры), 750 снарядов 130-мм (крейсер «Олег») и 145 100-мм (эсминцы). К вечеру огонь по форту вели уже не шесть, а семь кораблей. В обстреле участвовал также эсминец «Всадник».

Из моряков Балтфлота было составлено три отряда добровольцев для высадки десанта, общей численностью 2 100 человек. Они и два полка 7-й армии с приданными бронепоездом, бронеплощадкой и броневиками должны были атаковать форт с суши. В подавлении восстания была задействована авиация — гидропланы бомбили форт и совершали разведывательные вылеты.

Форт отстреливался из 12-дюймовых орудий и по маневрирующим кораблям, и по наступающим сухопутным частям, но эффективность огня была низкой. Не получив никакой поддержки, восставшие оставили форт к вечеру 15 июня. К 23 часам на форт вошёл красный бронепоезд и красноармейские и флотские части. Восставшие отступили на деревню Коваши, предварительно расстреляв многих коммунистов и всех чекистов форта (14 человек).

16 июня, получив известия о восстании и не зная, что оно к этому времени было уже подавлено, командующий английской эскадрой начал предпринимать действия для поддержки восстания и для блокирования кораблей Балтфлота в его базе, чтобы они не могли более предпринимать активные действия против форта. В Кронштадт была послана радиограмма:

18 часов 55 минут 16/VI-1919. Всем. Настоящим сообщаю, что жизни команд всех выходящих из Кронштадта судов, которые добровольно сдадутся моим силам, будут гарантированы. Все переходящие суда должны выкинуть белый флаг. Орудия должны быть направлены к носу и корме и закреплены по-походному. Скорость 10 узлов.

— Адмирал, командующий морскими силами.

Но было уже поздно. Командир отряда быстроходных торпедных катеров А. Эгар (en:Augustine William Shelton Agar) предпринял активные усилия для помощи восставшим, как только получил на то разрешение от своего командования. Так, ночами 15 и 16 июня его отряд выходил в море в попытке атаковать красные крупнотоннажные корабли, маневрирующие в заливе, но вылазки были неудачными. Только 17 июня англичанам удалось нанести урон Балтийскому флоту — в ночь на 18 июня быстроходный торпедный катер Эгара потопил торпедой красный крейсер «Олег». После этой потери активность кораблей Красного Балтийского флота резко снизилась, и они выходили из Кронштадта только изредка. Форт «Риф» подвергся налёту английского аэроплана, сбросившего 2 бомбы, однако ущерба и жертв не было.

Восстание на батарее «Серая Лошадь»

13 июня, одновременно с восстанием форта «Красная Горка», на батарее «Серая Лошадь» началось восстание, подготовленное офицером Оглоблиным. Коммунисты и комиссар батареи были арестованы, но команда вела себя пассивно и на сторону восставших не перешла, заняв выжидательную позицию и забаррикадировавшись на одном из бастионов.

На сторону восставших перешёл тральщик «Китобой», переоборудованный в сторожевой корабль, под командой мичмана В. И. Сперанского, который в тот день нёс дежурство у батареи. Корабль был вооружён двумя 75-мм орудиями. При переходе на сторону восставших «Китобой» был вначале обстрелян артиллерией форта и батареи, а затем, после того как он спустил красный флаг и поднял Андреевский, — кораблём «Якорь», своего собственного красного дивизиона. «Китобой», однако, получил всего лишь одну маленькую пробоину на палубе. На следующий день «Китобой» ушёл к форту «Красная горка», а оттуда был направлен с сообщением для британской эскадры о восстании, при этом англичане захватили корабль и повели себя с ним как с военным трофеем, абсолютно не считаясь с тем, что он нёс Андреевский флаг. Только 17 июня «Китобой» был передан «Русскому морскому штабу», а действия английской эскадры по оказанию помощи восставшим фортам были запоздалыми и нерешительными.

Орудия батареи принимали участие в обстреле Кронштадта и кораблей Балтфлота, причём, из-за отказа команды, артиллерийский огонь вели только офицеры. В ночь на 16 июня восстание было подавлено, восставшие оставили батарею, не повредив орудия и сооружения.

Вслед за Красной Горкой ликвидирована Серая Лошадь. Орудия на них в полном порядке. Идёт быстрая проверка всех фортов и крепостей. Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остаётся лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на всё моё благоговение перед наукой.

— И. В. Сталин, телеграмма 16 июня 1919 года

Восстание на форте «Обручев»

Командиры форта «Обручев» находились на связи с Николаем Неклюдовым и, получив от последнего информацию о начале восстания, также арестовали всех коммунистов форта и сочувствующих советской власти. Но привлечь на свою сторону команду форта им не удалось. Гарнизон форта, получив информацию о реальном положении, освободил всех арестованных коммунистов и на их место посадил всех заговорщиков.

Причины неудачи восстания

Восстание потерпело неудачу в силу следующих причин:

1. Хотя восстание готовилось тщательно и загодя, непосредственной причиной восстания послужили внешние обстоятельства, которые вынудили заговорщиков действовать раньше времени и не по плану, в результате чего восстание на фортах не было всеобщим.
2. Восставшие на фортах были изолированы от других фортов, принявших участие в восстании, и от внешнего мира. Они не смогли наладить связь со своими союзниками, в результате чего британская эскадра и белый Северный корпус узнали о восстании и начали предпринимать действия для поддержки восставших только к 16 июня — дню, когда восстание было ликвидировано.
3. Красное командование верно оценило опасность, которая угрожала в случае захвата фортов противником, и, несмотря на скрытое противодействие контрреволюционеров, служивших в РККА и РККФ, предприняло масштабные и, самое главное, энергичные меры для ликвидации восстания. Уже в день начала восстания отряд из мощнейших кораблей Балтийского флота вышел в море для его подавления, а на следующий день были сформированы сухопутные отряды из краснофлотцев и красноармейцев для штурма форта.

Итоги

В результате неудачного восстания командование Петроградского оборонительного района обратило на форты пристальное внимание. Гарнизоны фортов были усилены коммунистическим элементом и в последующем эти форты превратились в настоящие опорные пункты обороны побережья Финского залива, что сыграло свою роль при отражении осеннего наступления Северо-Западной армии на Петроград.

В результате ареста заговорщиков на фортах ЧК удалось выйти на Петроградскую организацию «Национального центра», которая впоследствии была разгромлена.

Как вспоминал в своих мемуарах, вышедших в 1928 году, английский моряк-разведчик А. Эгар:

Форт сдался, потеряв все надежды на помощь с суши или с моря. Если бы восставшие знали, что помощь близка и что обстрела со стороны кронштадтских судов больше не будет, быть может, получилась бы совершенно иная картина. Если бы эта крепость, командующая над выходами в Невскую губу, находилась в наших руках, то общее стратегическое положение могло бы измениться и все последующие события в Балтике и в России могли принять совершенно иные очертания

— Морской сборник. — Л.: Изд. РККА, 1929. — № 1. — С. 110.

См. также

• Красная Горка (форт)
• Петроградская оборона
• Серая Лошадь (батарея)
• Незабываемый 1919-й (фильм)

Литература

• «Красная Горка» и «Серая Лошадь» / Еремеев Л. М. // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• Елизаров М. А., Елизарова О. М. Сколько сторон у баррикады? Менталитет революционных моряков 1919 года (история мятежа на форте Красная Горка) // Вестник Гуманитарного ф-та СПб. гос. ун-та телекоммуникаций им. проф. М. А. Бонч-Бруевича. — 2005. — № 2. — С. 134—144. (0,83/0,42 п. л.).
• Корнатовский Н. А. [militera.lib.ru/h/kornatovsky_na/index.html Борьба за Красный Петроград]. — М.: АСТ, 2004. — 606 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 5-17-022759-0.
• Пухов А. [militera.lib.ru/h/puhov_a/index.html Балтийский флот в обороне Петрограда. 1919 год]. — М.—Л.: Военмориздат НКВМФ СССР, 1939. — 140 с.
• Боголюбов Н. А., мичманъ. «Китобой». На страже чести Андреевского флага // Морскiя записки, издаваемыя Обществомъ Офицеровъ Россiйскаго Императорскаго Флота въ Америке : Сб. — N. Y.: Raussen Language Division, 1965. — Vol. XXII. — Вып. 59, № I. — С. 13—54.
• Адмирал флота Исаков, И. С. [www.nortfort.ru/kgorka/foto_191.html Красная горка. Сталинская операция 13—16 июня 1919 года]. — М.: Воениздат, 1946.
• Гусаров А. Ю. Ораниенбаум. Три века истории. — СПб., 2011. — ISBN 978-5-93437-329-1.

Ссылки

• [www.navy.su/daybyday/june/16/index.htm 16 июня 1919 г. Подавлено восстание фортов «Красная Горка» и «Серая Лошадь»] (рус.). Военно-морской флот России. Проверено 21 ноября 2011. [www.webcitation.org/67Vxg3KqK Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Восстание форта «Красная Горка»

– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.