Византийская империя

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Восточная Римская Империя»)
Перейти к: навигация, поиск
(Восточная) Римская империя
лат. Imperium Romanum, Romania
греч. Βασιλεία Ῥωμαίων, Ῥωμανία
Империя

395 — 1204[1]

1261[2] — 1453[3]

Флаг империи в XIV веке Герб Палеологов

Изменение границ Византийской Империи
Столица Константинополь (500 г.; 800 000), (700-1200 гг.; 500 000), (1453 г.; 50 000)
Язык(и) латынь, среднегреческий
Религия православие
Денежная единица солид, византийская монета, дукат
Площадь 3 500 000 км² в VI веке при Юстиниане I, 440 000 км² (1281 год)
Население 35 млн ч(VI век), XII век - 10 млн ч, 5 млн ч(1281 год)
Форма правления абсолютная монархия
Династия больше 20 династий
Преемственность
Римская империя
Османская империя
Предшественники:
Преемники:
Римская империя
Латинская империя
Никейская империя
Трапезундская империя
Эпирский деспотат
Османская империя
Кипрское королевство
Венецианская республика
Княжество Готия
Морейский деспотат
Королевство Фессалоники
Ахейское княжество
Герцогство Афинское
Наксосское герцогство
Киликийское царство
Второе Болгарское царство
К:Появились в 395 годуК:Появились в 1261 годуК:Исчезли в 1204 годуК:Исчезли в 1453 году

История Греции

Доисторическая Греция
(до XXX в. до н. э.)
Эгейская цивилизация
(XXX—XII до н. э.)
Западноанатолийская цивилизация
Минойская цивилизация
Кикладская цивилизация
Элладская цивилизация
Микенская цивилизация
Древняя Греция
(XI — 146 до н. э.)
Тёмные века (XI—IX вв. до н. э.)
Архаический период (VIII—VI вв. до н. э.)
Классический период (V—IV вв. до н. э.)
Эллинистический период (323 — 146 гг. до н. э.)
Греция в составе Римской державы
Римская Греция (146 до н. э. — 330 н. э.)
Средневековье и Новое время
(330—1832)
Византийская империя (330—1453)
Герцогство Афинское (1204—1458)
Османская Греция (1458—1832)
Современная Греция
(после 1821)
Война за независимость (1821—1832)
Монархия (1832—1924)
Республика (1924—1935)
Монархия (1935—1973)
Диктатура И. Метаксаса (1936—1941)
Оккупация (1941—1944)
Гражданская война (1944—1949)
Хунта (1967—1974)
Республика (после 1974)
Тематические статьи
Военная история
Греческие имена
Греческий язык
Греческая литература

Византи́йская импе́рия, Византи́я, Восточная Римская империя (395[4]1453) — государство, сформировавшееся в 395 году вследствие окончательного раздела Римской империи, после смерти императора Феодосия I, на западную и восточную части. Менее чем через восемьдесят лет после раздела Западная Римская империя прекратила своё существование, оставив Византию исторической, культурной и цивилизационной преемницей Древнего Рима на протяжении почти десяти столетий истории Поздней Античности и Средневековья[5][6].

Название «Византийская» Восточная Римская империя получила в трудах западноевропейских историков уже после своего падения, оно происходит от первоначального названия Константинополя — Виза́нтий (греч. Βυζάντιον, лат. Byzantivm), куда римский император Константин I перенёс в 330 году столицу Римской империи, официально переименовав город в «Новый Рим»[7]. Сами византийцы называли себя римлянами — по-гречески «ромеями»[7], а свою державу — «Римской („Ромейской“) империей» (на среднегреческом (византийском) языке — Βασιλεία Ῥωμαίων, Васили́я Роме́он) или кратко «Романией» (Ῥωμανία, Романи́я). Западные источники на протяжении большей части византийской истории именовали её «империей греков» из-за преобладания в ней с VII века греческого языка, эллинизированного населения и культуры. В Древней Руси Византию обычно называли «Греческим царством», а её столицу — Царьградом.

Бессменной столицей и цивилизационным центром Византийской империи был Константинополь[8], один из крупнейших городов средневекового мира. Наибольшие владения империя контролировала при императоре Юстиниане I (527565), вернув себе на несколько десятилетий значительную часть прибрежных территорий бывших западных провинций Рима и положение самой могущественной средиземноморской державы. В дальнейшем под натиском многочисленных врагов государство постепенно утрачивало земли. После славянских, лангобардских, вестготских и арабских завоеваний империя занимала лишь территорию Греции и Малой Азии. Некоторое усиление в IXXI веках сменилось серьёзными потерями в конце XI века, во время нашествия Сельджуков, и поражения при Манцикерте, усилением при первых Комнинах, после распада страны под ударами крестоносцев, взявших Константинополь в 1204 году, очередным усилением при Иоанне Ватаце, восстановлением империи Михаилом Палеологом, и, наконец, окончательной гибелью в середине XV века под натиском османов.





Терминология

Жители Византийской империи именовали свою страну «Римской империей», «Империей римлян» (лат. Imperium Romanum, лат. Imperium Romanorum; греч. Βασιλεία τῶν Ῥωμαίων, греч. Ἀρχὴ τῶν Ῥωμαίων).

Первое использование термина «Византийская» по отношению к восточной Римской империи было зафиксировано в 1557 году, когда немецкий историк Иероним Вольф опубликовал свою работу «Corpus Historiæ Byzantinæ». Термин происходит от древнегреческого названия города Константинополь — Византий (греч. Βυζάντιον, лат. Byzantium). Издание в Париже между 1648 и 1711 годами фундаментального двадцатичетырёхтомного собрания византийских исторических сочинений[9] (называемого также: «Byzantine du Louvre» — Византийский Лувр)[10], а также издание в 1680 году «Истории Византии» Шарля Дюканжа способствовали дальнейшей популяризации термина среди французских авторов, таких как Шарль Луи де Монтескье[11][12]. Тем не менее, до середины XIX века он не получил широкого распространения в западном обществе. В англоязычной историографии, в частности, первый случай упоминания «Византийской империи» отмечен только в 1857 году в работе Джорджа Финлея[13].

История

О предыстории смотрите — История Анатолии.

Разделение Римской империи на Восточную и Западную

B 330 году римский император Константин Великий объявил своей столицей город Византий, переименовав его в «Новый Рим» (Константинополь — неофициальное название). Марксистские историки объясняли это тем, что с конца III века в результате кризиса рабовладельческого способа производства стало сильнее проявляться экономическое и политическое обособление восточных областей Римской империи от западных. Вследствие предшествующего многовекового исторического развития они отличались более высоким уровнем развития экономики и центр экономической и политической жизни империи всё больше перемещался на Восток[14].

Новая столица находилась на важнейшем торговом пути из Чёрного моря в Средиземное, по которому осуществлялся подвоз хлеба. В Риме постоянно появлялись всё новые претенденты на трон. Победив соперников в изнурительных гражданских войнах, Константин хотел создать столицу, изначально и всецело подвластную ему одному. Этой же цели призван был послужить и глубокий идейный переворот: ещё недавно подвергавшееся в Риме преследованиям, в царствование Константина I христианство было объявлено одной из официальных религий. Благодаря Амвросию Медиоланскому и Феодосию I Константинополь стал столицей христианской империи: христианство стало государственной религией.

Окончательное разделение Римской империи на Восточную и Западную произошло в 395 году после смерти Феодосия I Великого. Несмотря на общий государственный латинский язык, в первые века существования главным отличием Византии от Западной Римской империи было преобладание на её территории греческой (эллинистической) культуры. Различия нарастали, и в течение двух столетий государство окончательно приобрело свой индивидуальный облик[15].

Становление самостоятельной Византии

Становление Византии как самостоятельного государства можно отнести к периоду 330518. В этот период через границы на Дунае и Рейне на римскую территорию проникали многочисленные варварские, преимущественно германские племена.

Положение на Востоке было не менее тяжёлым, и можно было ожидать подобного же финала после того, как в 378 году вестготы одержали победу в знаменитой битве у Адрианополя, император Валент был убит и король Аларих подверг опустошению всю Грецию. Но вскоре Аларих ушёл на запад — в Испанию и Галлию, где готы основали своё государство, и опасность с их стороны для Византии миновала. В 441 году на смену готам пришли гунны. Их вождь Аттила несколько раз начинал войну, и лишь уплатой большой дани удавалось от него откупиться. В битве народов на Каталаунских полях (451) Аттила потерпел поражение, но спустя год напал на Италию; столкнувшись с сопротивлением жителей и эпидемией в своём войске, принял предложение римского папы Льва I о выплате дани и отступил[16].

Во второй половине V века опасность пришла со стороны остготов — Теодорих Великий разорил Македонию, угрожал Константинополю, но и он ушёл на запад, завоевав Италию и основав на развалинах Рима своё государство.

В христианстве боролись и сталкивались многообразные течения: арианство, несторианство, монофизитство. В то время как на Западе папы, начиная с Льва Великого (440461), утверждали папскую монархию, на Востоке патриархи Александрии, в особенности Кирилл (422444) и Диоскор (444451), пытались установить папский престол в Александрии. Кроме того, в результате этих смут всплывали на поверхность старые национальные распри и сепаратистские тенденции. С религиозным конфликтом тесно сплетались политические интересы и цели.

С 502 года персы возобновили свой натиск на востоке, славяне и булгары начали мигрировать к югу от Дуная. Внутренние смуты достигли крайних пределов, в столице велась напряжённая борьба партий «зелёных» и «синих» (по цветам команд колесниц). Наконец, прочная память о римской традиции, поддерживавшая мысль о необходимости единства римского мира, беспрестанно обращала умы на Запад. Чтобы выйти из этого состояния неустойчивости, нужна была мощная рука, ясная политика с точными и определёнными планами. Такую политику проводил Юстиниан I.

VI век. Император Юстиниан

В 518 году после смерти императора Анастасия на трон взошёл начальник гвардии Юстин — выходец из македонских крестьян. Власть была бы весьма затруднительна для этого неграмотного старика, если бы возле него не оказалось племянника Юстиниана. С самого начала правления Юстина фактически у власти стоял его родственник Юстиниан — также уроженец Македонии, но получивший прекрасное образование и обладавший великолепными способностями. В 527 году, получив всю полноту власти, Юстиниан приступил к исполнению своих замыслов по восстановлению империи и упрочению власти единого императора. Он добился союза с господствующей церковью. При Юстиниане император сам устанавливал официальное исповедание, а язычников, самаритян и еретиков заставляли переходить в официальное исповедание под угрозой лишения гражданских прав и даже смертной казни.

До 532 года он был занят подавлением выступлений в столице и отражением натиска персов, но вскоре основное направление политики переместилось на запад. Варварские королевства ослабли за прошедшие полстолетия, жители призывали к реальному восстановлению империи, наконец, даже сами короли германцев признавали законность претензий Византии на сюзеренитет. В 533 году армия под предводительством Велизария нанесла удар по государствам вандалов в Северной Африке. Следующей целью стала Италия — тяжёлая война с Остготским королевством (см. Византийско-готские войны) продолжалась 20 лет и закончилась победой.

Вторгшись в королевство вестготов в 554 году, Юстиниан завоевал и южную часть Испании. В результате территория империи увеличилась почти вдвое. Но эти успехи потребовали слишком большого расхода сил, чем не замедлили воспользоваться персы, славяне, авары и гунны, которые, хотя и не завоевали значительных территорий, но подвергли разорению многие земли на востоке империи.

Византийская дипломатия также стремилась обеспечить во всём внешнем мире престиж и влияние империи. Благодаря ловкому распределению милостей и денег и искусному умению сеять раздоры среди врагов империи она приводила под византийское владычество варварские народы (сельджуков, хазар, фракийцев, фригийцев и др. тюркские кочевые племена), бродившие на границах монархии, и делала их безопасными. Она включала их в сферу влияния Византии путём проповеди христианства. Деятельность миссионеров, распространявших христианство от берегов Чёрного моря до плоскогорий Абиссинии и оазисов Сахары, была одной из характернейших черт византийской политики.

Помимо военной экспансии, другой важнейшей задачей Юстиниана была административная и финансовая реформы. Экономика империи была в состоянии тяжёлого кризиса, управление поражено коррупцией. С целью реорганизации управления Юстинианом были проведены кодификация законодательства и ряд реформ, которые, хотя и не решили проблему кардинально, но, несомненно, имели положительные последствия. По всей империи было развёрнуто строительство — крупнейшее по масштабам со времён «золотого века» Антонинов. Новый расцвет переживала культура.

После Юстиниана. VI—VII века

Однако величие было куплено дорогой ценой — экономика была подорвана войнами, население обнищало, и преемники Юстиниана (Юстин II (565—578), Тиверий II (578—582), Маврикий (582602)) были вынуждены основное внимание уделять уже обороне и перенести направление политики на восток. Завоевания Юстиниана оказались непрочными — в конце VI—VII вв Византия потеряла значительную часть завоёванных областей на Западе, сохранив за собой несколько разъединённых территорий в Италии, крупные острова в западном Средиземноморье и Карфагенский экзархат.

В то время как вторжение лангобардов отняло у Византии половину Италии, в 591 году в ходе войны с Персией была завоёвана Армения, на севере продолжалось противостояние со славянами и обосновавшимися в 560-е годы на Дунае аварами. Но уже в начале следующего, VII века, персы возобновили боевые действия и добились значительных успехов вследствие многочисленных смут в империи.

В 610 году сын карфагенского экзарха Ираклий сверг императора Фоку и основал новую династию, которая оказалась способной противостоять опасностям, угрожающим государству. Это был один из самых тяжёлых периодов в истории Византии — персы завоевали Египет, Сирию и часть Малой Азии и угрожали Константинополю, авары, славяне и лангобарды атаковали границы со всех сторон. Ираклий одержал ряд побед над персами, перенёс войну на их территорию, после чего смерть шаха Хосрова II и ряд восстаний заставили их отказаться от всех завоеваний и заключить мир. Но сильнейшее истощение обеих сторон в этой войне подготовило благоприятную почву для арабских завоеваний.

В 626 году Константинополь был осаждён аварами, славянами и союзными им персами. Сообщение об этом событии старогрузинской рукописи («Осада Константинополя скифами, кои суть русские») и старославянских рукописей XV—XVII веков позволяет предположить, что часть осаждающих составляли славяне лесной полосы Среднего Поднепровья[17]. Попытка взять город провалилась, между аварами и славянами вспыхнули разногласия, и они были вынуждены отступить.

В 634 году халиф Омар вторгся в Сирию. В 635 арабы захватили Дамаск. Решительная битва между Византией и Арабским халифатом за контроль над Сирией состоялась 20 августа 636. Хотя и встречаются явно завышенные оценки, согласно которым византийский император Ираклий собрал 200-тысячную армию (по другим данным даже 400 тысяч) для отвоевания Сирии, в реальности численность византийской армии при реке Ярмуке (Йармуке) была заметно меньше 100 тысяч чел. (Большаков 1993: 54). Исход битвы решили природные условия: песчаная буря дезориентировала византийцев. Войско византийцев было многонациональным. Помимо латиноязычных народов Балкан и греков, под знамёна императора встали армяне и христиане Ближнего Востока. Мусульмане-арабы одержали победу. Ираклий отступил в Константинополь. В течение следующих 40 лет были потеряны Египет, Северная Африка, Сирия, Палестина, Верхняя Месопотамия, причём зачастую преимущественно несторианское и миафизитское население этих областей, измученное войнами, считало арабов, которые в первое время проводили политику религиозной терпимости и существенно снижали налоги, своими освободителями. Арабы создали флот и даже осаждали Константинополь. Но новый император, Константин IV Погонат (668685), отразил их натиск. Несмотря на пятилетнюю осаду Константинополя (673678) с суши и с моря, арабы не смогли его захватить. Греческий флот, которому недавнее изобретение «греческого огня» обеспечило превосходство, вынудил мусульманские эскадры к отступлению и нанёс им в водах Силлеума поражение. На суше войска халифата были разбиты в Азии. Из этого кризиса империя вышла более сплочённой и монолитной, национальный состав её стал более однородным, религиозные различия главным образом ушли в прошлое, так как монофизитство и несторианство получили основное распространение в утраченных ныне Сирии, Египте и Северной Африке. К концу VII века территория Византии составляла уже не более трети державы Юстиниана. Ядро её составляли земли, населённые греками или эллинизированными племенами, говорившими на греческом языке, греки служили на флоте, греческий язык, всегда бывший основным языком церкви Византии, стал и государственным. В то же время началось массовое возвращение яфетидов (эллинов), называемое некоторыми историками «заселением Балканского полуострова славянскими племенами». В VII веке они расселились на значительной территории в Мёзии, Фракии, Македонии, Далмации, Истрии, части Греции и даже были переселены в Малую Азию, сохранив при этом свой язык, быт, культуру. Изменился этнический состав населения и в восточной части Малой Азии: кроме армянского появились поселения персов, сирийцев, арабов.

В VII веке были проведены существенные реформы в управлении — вместо эпархий и экзархатов империя была разделена на фемы, подчинённые стратигам. Новый национальный состав государства привёл к тому, что среднегреческий язык стал государственным, даже титул императора стал звучать по-гречески — василевс (en:Basileus). В администрации старинные латинские титулы или исчезают, или эллинизируются, а их место занимают новые названия — логофеты, стратеги, эпархи, друнгарии. В армии, где преобладают азиатские и армянские элементы, греческий язык становится языком, на котором отдаётся приказ. И хотя Византийская империя до последнего дня продолжала называться Римской империей, тем не менее, латинский язык вышел из употребления (за исключением окраин империи и полукочевых народов, продолжавших говорить на народной латыни, на основе которой возникли кириллические румынский язык и далматинский язык в Иллирии и, впоследствии утвердившийся в бывшей Дакии после отступления с Балкан при сельджукском завоевании валахов и другого латиноязычного населения на ранее славянские земли за Дунаем, румынский язык).

VIII век

В начале VIII века временная стабилизация вновь сменилась чередой кризисов — войны с болгарами, арабами, непрерывные восстания. Наконец Лев Исавр, взошедший на престол под именем императора Льва III и основавший Исаврийскую династию (717867), сумел остановить распад государства и нанёс решающее поражение арабам. После полувекового правления два первых Исавра сделали империю богатой и цветущей, несмотря на чуму, опустошившую её в 747 году, и несмотря на волнения, вызванные иконоборчеством. Поддержка иконоборчества императорами Исаврийской династии была обусловлена как религиозными, так и политическими факторами. Многие византийцы в начале VIII века были недовольны избытком суеверия и в особенности тем местом, какое занимало поклонение иконам, вера в их чудотворные свойства, соединение с ними человеческих поступков и интересов; многих беспокоило то религиозное зло, которое таким образом причинялось христианству. Одновременно императоры стремились ограничить растущее могущество церкви. Кроме того, отказываясь от почитания икон, исаврийские императоры рассчитывали сблизиться с арабами, не признающими изображений. Политика иконоборчества привела к раздорам и смутам, одновременно усилив раскол в отношениях с Римской церковью. Восстановление иконопочитания произошло только в конце VIII века благодаря императрице Ирине — первой женщине-императрице, но уже в начале IX века политика иконоборчества была продолжена.

IX—X века

В 800 году Карл Великий объявил о восстановлении Западной Римской империи, что для Византии стало чувствительным унижением. Одновременно Багдадский халифат усилил свой натиск на востоке.

Война с арабами, возобновлённая в 804 году, привела к двум серьёзным поражениям: к захвату острова Крит мусульманскими пиратами (826), которые начали отсюда почти безнаказанно опустошать восточное Средиземноморье, и к завоеванию Сицилии североафриканскими арабами (827), которые в 831 году овладели городом Палермо.

Договор 810 года, признававший за Карлом Великим титул императора, означал серьёзные территориальные потери в Италии, где Византия сохранила только Венецию и земли на юге полуострова.

Особенно грозной была опасность со стороны болгар, с тех пор как хан Крум расширил пределы своей империи от Гема до Карпат. Никифор попытался разбить его, вторгшись в Болгарию, но на обратном пути потерпел поражение и погиб (811), а болгары, вновь захватив Адрианополь и остальные крепости на подступах, появились у стен Константинополя (813). Уничтожив военную мощь Византии в 811 и 813 годах, Крум решил взять Константинополь при помощи огромной армии и осадных машин. Лишь его внезапная смерть спасла империю.

Императором Львом V Армянином (813820) и двумя императорами Фригийской династии — Михаилом II (820829) и Феофилом (829842) — была возобновлена политика иконоборчества. Снова на целых полвека империя оказалась во власти смут.

В 821823 годах произошла одна из самых крупных гражданских войн в Византийской империи - восстание Фомы Славянина.

Со второй половины IX века заметное значение для Византии начали приобретать взаимоотношения с зарождающимся на севере от империи государством русов. Впервые русы отметились походом на Константинополь в 860 году. Император тотчас-же (860-862 г.г.) направил дипломата и богослова Константина «Философа» и его брата - монаха Мефодия с миссионерскими целями ко двору хазарского кагана, т.к. Хазарский каганат служил в то время важным буфером между Византией и варягами-русами. Вскоре после успешногоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2746 дней] набега русов произошло так называемое Первое Крещение РусиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2746 дней], место и обстоятельства которого достоверно не установлены.

В 863 году Константин «Философ» и его брат Мефодий были направлены с новой христианской просветительской миссией, теперь уже к славянам в Великую Моравию.

Период смут закончился в 867 году приходом к власти македонской династии. Василий I Македонянин (867886), Роман I Лакапин (919944), Никифор II Фока (963969), Иоанн I Цимисхий (969976), Василий II Болгаробойца (9761025) — императоры и узурпаторы — обеспечили Византии 150 лет процветания и могущества. Были завоёваны Болгария, Крит, юг Апеннин, совершались успешные военные походы против арабов глубоко в Сирию. Границы империи расширились до Евфрата и Тигра, Иоанн Цимисхий доходил до Иерусалима.

По данным Повести временных лет в 907 году русский князь Олег совершил успешный поход на Константинополь и заключил первый русско-византийский торговый договор. В 941 году князь Игорь был разгромлен под стенами Константинополя, однако после мирные отношения возобновились. Новый правитель Руси, княгиня Ольга, нанесла визит в столицу Византии и крестилась там. Сын княгини, князь Святослав, в 970—971 годах воевал с Византией за Болгарию, потерпев поражение от императора Иоанна ЦимисхияК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3962 дня].

При его сыне, киевском князе Владимире Византии удалось крестить Русь в 988 году, взамен отдав Владимиру в жёны Багрянородную царевну Анну, сестру императора Василия II. Между Византией и Древнерусским государством был заключён военный союз, который действовал до 1040-х годов. На Русь вместе с латинизированным христианством стала проникать и распространяться византийская культура.

XI век. Временное усиление империи

Византийская империя к 1025 году
Территориальное деление Византийской Империи в 1025 году

В 1019 году, завоевав Болгарию[18], несколько позже часть Армении и часть Иберии, Василий II отпраздновал великим триумфом наибольшее усиление империи со времён, предшествующих арабским завоеваниям. Завершали картину блестящее состояние финансов и расцвет культуры.

Однако одновременно начали появляться первые признаки слабости, что выражалось в усилении феодальной раздробленности. Знать, контролировавшая огромные территории и ресурсы, часто успешно противопоставляла себя центральной власти.

Упадок начался после смерти Василия II, при его брате Константине VIII (10251028) и при дочерях последнего — сначала при Зое и её трёх последовательно сменивших друг друга мужьях — Романе III (10281034), Михаиле IV (10341041), Константине Мономахе (10421054), с которым она разделяла трон (Зоя умерла в 1050), и затем при Феодоре (10541056). Ослабление проявилось ещё более резко после прекращения Македонской династии.

В результате военного переворота на престол взошёл Исаак Комнин (10571059); после его отречения императором стал Константин X Дука (10591067). Затем к власти пришёл Роман IV Диоген (10671071), которого сверг Михаил VII Дука (10711078); в результате нового восстания корона досталась Никифору Вотаниату (10781081). В течение этих кратких правлений анархия всё возрастала, внутренний и внешний кризис, от которого страдала империя, становился всё более тяжёлым.

Нынешняя Италия тех времён была потеряна к середине XI века под натиском норманнов, но основная опасность надвигалась с востока — в 1071 году Роман IV Диоген потерпел поражение от сельджуков под Манцикертом (Армения), и от этого поражения Византия так и не смогла оправиться. В 1054 году произошёл официальный разрыв между христианскими церквями, что усугубило до предела натянутые отношения. За следующие два десятилетия турки заняли всю Анатолию; империя не могла создать достаточно большую армию, чтобы остановить их. В 1080 году на отколовшейся от Византийской империи Киликии было образовано независимое Киликийское армянское государство[19]. В отчаянии император Алексей I Комнин (1081—1118) в 1095 году попросил папу римского оказать военную помощь. Отношения с Западом и предопределили события 1204 года (захват крестоносцами Константинополя и распад страны), а восстания феодалов подрывали последние силы страны.

В 1081 году на престол вступила династия Комнинов (10811204) — представители феодальной аристократии. Сельджуки оставались в Иконии (Конийский султанат); на Балканах при помощи разраставшейся Венгрии славянские народы создали почти независимые государства; наконец, Запад также представлял собой серьёзную опасность в свете честолюбивых политических планов, порождённых первым крестовым походом, и экономических претензий Венеции.

XII век. Эпоха Комнинов, эпоха Ангелов

Правление Алексея Комнина

В 1081 году молодой византийский военачальник Алексей Комнин (император в 1081—1118 годах) овладел Константинополем и захватил императорский трон. Состояние империи было критическим. На востоке сельджуки подошли к берегам Мраморного моря, в то время как на западе сицилийские норманны готовили вторжение в Грецию. Земли на берегах Дуная подвергались постоянным набегам печенегов. Благодаря напряжению всех имеющихся ресурсов Алексею удалось справиться с внешними врагами: сельджуки были оттеснены с берегов Мраморного моря, норманны — с большими потерями отбиты от стен приморских крепостей, печенеги — отброшены обратно к Дунаю. Императору также удалось сломить сопротивление представителей старой элиты, которые организовали против него ряд заговоров. Несмотря на определённые успехи, положение империи оставалось сложным: гражданские войны конца XI века и постоянные внешние угрозы в начале правления Алексея негативно влияли на экономику Византии и на положение её подданных.

Ситуация начала меняться после начала Крестовых походов. В 1097 году император добился от проходящих через Константинополь участников Первого Крестового Похода вассальной клятвы, согласно которой крестоносцы должны были передать завоёванные земли византийцам. Клятва эта полностью выполнена не была, однако победы крестоносцев в Малой Азии в сочетании с быстрыми действиями императорской армии позволили Алексею захватить ряд ключевых крепостей и подчинить своей власти плодородные долины на западе полуострова. Договорённости с крестоносцами позволили императору претендовать на Антиохию, которая была захвачена одним из вождей похода, норманном Боэмундом Тарентским. Напряжение между норманнами и византийцами вылилось в новую войну (1107—1109 годы), которая закончилась поражением норманнов под Диррахием и подписанием Девольского мирного договора. Согласно тексту договора (в том виде, в каком он сохранен Анной Комниной), Боэмунд объявлял себя вассалом византийского императора и отказывался от притязаний на Антиохию.

Победа под Диррахием отодвинула норманнскую угрозу на второй план. В последние годы своего правления Алексей Комнин вновь боролся с заговорами внутренних противников и лично принимал участие в кампаниях против сельджуков. В 1116 году в битве близ Филомилия Алексей разбил войско сельджуков и на некоторое время ограничил набеги кочевников на восточные границы империи. Политика по постепенному вытеснению сельджуков вглубь Малой Азии была позже продолжена его сыном Иоанном.

Внешнеполитическим успехам Алексея способствовали его внутренние преобразования. Император построил новую власть вокруг своей семьи. В начале XII века все ключевые посты в государстве занимали либо родственники императора, либо люди, связанные с ним многолетней совместной службой. Для укрепления экономики Алексей провёл финансовую реформу, выпустив новую монету, и упорядочил налогообложение. Помимо этого император заключил договор с Венецией. Этот договор открыл для республики святого Марка новые торговые рынки и ускорил развитие коммерческих связей между Константинополем и рынками латинских городов. Император также активно занимался строительной деятельностью.

Правление Иоанна и Мануила

Иоанн II Комнин (император в 1118—1143 годы) вёл активную экспансионистскую политику. Отвоевал у турок часть византийских территорий, завоёванных ими раннее. Принудил Антиохийское княжество к принесению вассальной клятвы (последняя была формальной). В 1142 г. Иоанн Комнин намеревался вновь идти войной на Антиохию с целью получения реального контроля над антиохийским княжеством, но смерть не позволила ему реализовать этот план. Укрепление государства и армии позволило Комнинам отразить наступление норманнов на Балканы, отвоевать у сельджуков значительную часть Малой Азии, установить суверенитет над Антиохией. Мануил I принудил Венгрию признать суверенитет Византии (1164) и утвердил свою власть в Сербии. Но в целом положение продолжало оставаться тяжёлым. Особенно опасным было поведение Венеции — бывший чисто греческий город стал соперником и врагом империи, создавал сильную конкуренцию её торговле. В 1176 византийская армия была разгромлена турками при Мириокефалоне. На всех границах Византия была вынуждена перейти к обороне.

Политика Византии в отношении крестоносцев заключалась в связывании их предводителей вассальными узами и возврате с их помощью территорий на востоке, но особого успеха это не принесло. Отношения с крестоносцами постоянно ухудшались. Как многие из их предшественников, Комнины мечтали восстановить свою власть над Римом, будь то посредством силы или путём союза с папством, и разрушить Западную империю, факт существования которой всегда представлялся им узурпацией их прав.

Особенно старался осуществить эти мечты Мануил I. Казалось, что Мануил стяжал империи несравненную славу во всём мире и сделал Константинополь центром европейской политики; но когда он умер в 1180 году, Византия оказалась разорённой и ненавидимой латинянами, готовыми в любой момент напасть на неё. В то же время в стране назревал серьёзный внутренний кризис.

Кризис ХIII века

После смерти Мануила I вспыхнуло народное восстание в Константинополе (1181 год), вызванное недовольством политикой правительства, покровительствовавшего итальянским купцам, а также западноевропейским рыцарям, поступавшим на службу к императорам. Отношения с Западом резко ухудшились в 1182 году, когда в Константинополе произошла резня латинов: массовый погром в отношении купцов-католиков с огромным количеством жертв. Страна переживала глубокий экономический кризис: усилились феодальная раздробленность, фактическая независимость правителей провинций от центральной власти, пришли в упадок города, ослабли армия и флот. Кипр, Трапезунд, Фессалия, после прихода к власти династии Ангелов, фактически не подчинялись центральной власти. Начался распад империи. В 1187 году отпала Болгария; в 1190 году Византия была вынуждена признать независимость Сербии.

Когда же в 1192 году дожем Венеции стал Энрико Дандоло, возникла мысль, что наилучшим средством как для разрешения кризиса и удовлетворения накопившейся ненависти латинян, так и для обеспечения интересов Венеции на Востоке было бы завоевание Византийской империи. Враждебность папы, домогательства Венеции, озлобление всего католического мира после резни латинов — всё это вместе взятое предопределило тот факт, что четвёртый крестовый поход (1202—1204) обратился вместо Палестины уже против Константинополя. Истощённая, ослабленная натиском славянских государств, Византия оказалась неспособной сопротивляться крестоносцам.

Латинская империя

В 1204 году армия крестоносцев захватила Константинополь. При этом погибло огромное количество памятников искусства, город был разграблен[20][21]. Византия распалась на ряд государств — Латинскую империю и Ахейское княжество, созданные на территориях, захваченных крестоносцами, и Никейскую, Трапезундскую и Эпирскую империи — оставшиеся под контролем греков. Латиняне подавляли в Византии греческую культуру, засилье венецианских торговцев мешало возрождению византийских городов.

Никейская империя

Положение Латинской империи было очень шатким — ненависть греков и нападения болгар сильно ослабили её. Болдуин II проживал в Константинополе на средства, выпрошенные у папы и у Людовика Святого, отбирал украшения из церквей и монастырей и занимал деньги у венецианских банкиров, которым предоставил все экономические средства страны. У него не было войска, гарнизон в Константинополе держали венецианцы, само существование Латинской империи зависело от того, придут ли в опасный момент европейцы, чтобы спасти её. Между преемниками Асеня происходили междоусобные войны, и болгарский царь Константин Тих не был в состоянии воспрепятствовать планам Никейского императора.

Весной 1261 года император Никейской империи Михаил Палеолог заключил союз с Генуей, которой предоставил обширные торговые права, в ущерб венецианцам, и выговорил помощь генуэзского флота для завоевания Константинополя. Он послал в Европу опытного генерала Алексея Стратигопула, который вошёл в переговоры с греческим населением в ближайших окрестностях Константинополя, получил точные сведения о том, что происходит в городе среди латинян, и, по истечении срока перемирия, двинулся к Константинополю, откуда венецианский гарнизон только что был переведён на суда, с целью напасть на генуэзцев.

Реставрация империи

В ночь на 25 июля 1261 года Алексей Стратигопул подкрался к стенам Константинополя, без шума вступил в город и завладел им почти без сопротивления. Император Болдуин спасся бегством в Эвбею. Только венецианцы и часть латинян пытались защищаться в Галате, но Стратигопул поджёг эту часть города и лишил латинян всякой точки опоры, они поспешили также сесть на суда и спасаться бегством. 15 августа 1261 года Михаил Палеолог, разгромив Латинскую империю, торжественно вошёл в Константинополь, объявил о восстановлении Византийской империи и короновался в храме святой Софии.

В 1337 к ней присоединился Эпир. Но Ахейское княжество — единственное жизнеспособное образование крестоносцев в Греции — просуществовало до начала XV в., когда было завоёвано деспотом Мореи. Восстановить Византийскую империю в её целости было уже невозможно. Михаил VIII Палеолог (12611282) попытался это осуществить, и хотя ему не удалось полностью воплотить в жизнь свои устремления, тем не менее, его усилия, практические дарования и гибкий ум делают его последним значительным императором Византии.

Пред лицом внешней опасности, угрожавшей империи, было необходимо, чтобы она сохраняла единство, спокойствие и силу. Эпоха Палеологов, напротив, была полна восстаний и гражданских смут.

В Европе самыми опасными противниками Византии оказались сербы. При преемниках Стефана Немани — Стефане Уроше I (12431276), Стефане Драгутине (12761282), Стефане Уроше II Милутине (12821321) — Сербия так расширила свою территорию за счёт болгар и византийцев, что стала самым значительным государством на Балканском полуострове.

XIV—XV века. Кризис и падение

Постоянно усиливалось давление османов во главе с тремя крупными военачальниками — Эртогрулом, Османом (12891326) и Урханом (13261359). Несмотря на некоторые удачные попытки Андроника II остановить их, в 1326 Бурса пала перед османами, превратившими её в свою столицу. Затем была взята Никея (1329), за ней — Никомедия (1337); в 1338 османы достигли Босфора и вскоре перешли его по приглашению самих же византийцев, настойчиво добивавшихся их союза в гражданской войне. В 1352—1354 году османы заняли полуостров Галлиполи и приступили к завоеваниям в Европе. Это обстоятельство привело к тому, что императорам пришлось искать помощи на западе. Иоанну V (1369) и затем Мануилу II (1417) пришлось по политическим соображениям возобновить переговоры с Римом, а Иоанн VIII, чтобы предотвратить османскую опасность, предпринял отчаянную попытку — император лично явился в Италию (1437) и на Флорентийском соборе подписал с Евгением IV унию, которая полагала конец разделению церквей (1439). Но простое население не приняло католицизм, и эти попытки примирения лишь усугубили внутренние раздоры.

Наконец завоевания османов начали угрожать самому существованию страны. Мурад I (13591389) завоевал Фракию (1361), которую Иоанн V Палеолог вынужден был за ним признать (1363); затем он захватил Филиппополь, а вскоре и Адрианополь, куда перенёс свою столицу (1365). Константинополь, изолированный, окружённый, отрезанный от остальных областей, ожидал за своими стенами смертельного удара, казавшегося неизбежным. Тем временем османы завершили завоевание Балканского полуострова. У Марицы они разбили южных сербов и болгар (1371); они основали свои колонии в Македонии и стали угрожать Фессалоникам (1374); они вторглись в Албанию (1386), разбили Сербскую империю и после битвы на Косовом поле превратили Болгарию в османский пашалык (1393). Иоанн V Палеолог был вынужден признать себя вассалом султана, платить ему дань и поставлять ему контингенты войск для захвата Филадельфии (1391) — последнего оплота, которым ещё владела Византия в Малой Азии.

Баязид I (13891402) действовал в отношении Византийской империи ещё более энергично. Он блокировал со всех сторон столицу (13911395), а когда попытка Запада спасти Византию в битве при Никополе (1396) потерпела неудачу, он попытался штурмом взять Константинополь (1397) и одновременно вторгся в Морею. Нашествие Тимура и сокрушительное поражение, нанесённое Тимуром османам при Ангоре (Анкаре) (1402), дали империи ещё двадцать лет отсрочки.

Но в 1421 г. Мурад II (14211451) возобновил наступление. Он атаковал, хотя и безуспешно, Константинополь, который энергично сопротивлялся (1422); он захватил Фессалоники /Салоники/ (1430), купленные в 1423 венецианцами у византийцев; один из его полководцев проник в Морею (1423); сам он успешно действовал в Боснии и Албании и заставил государя Валахии (Молдавского княжества) платить дань.

Византийская империя, доведённая до крайности, владела теперь, помимо Константинополя и соседней области до Деркона и Селимврии, лишь несколькими отдельными областями, рассеянными по побережью: Анхиалом, Месемврией, Афоном и Пелопоннесом, который, будучи почти полностью отвоёван у латинян, стал как бы центром греческой нации. Несмотря на героические усилия Яноша Хуньяди, который в 1443 разбил османов при Яловаце, несмотря на сопротивление Скандербега в Албании, турки упорно преследовали свои цели. В 1444 в сражении при Варне обернулась поражением последняя серьёзная попытка восточных христиан противостоять османам. Афинское герцогство подчинилось им, княжество Морея, завоёванное османами в 1446, вынуждено было признать себя данником; во второй битве на Косовом поле (1448) Янош Хуньяди потерпел поражение. Оставался лишь Константинополь — неприступная цитадель, которая воплощала в себе всю империю. Но и для него близился конец. Мехмед II, вступая на трон (1451), твёрдо намеревался овладеть им.

Падение Константинополя

К началу XV века Византия представляла собой крохотное государство на задворках Европы. Ради её завоевания никто не решался штурмовать древние стены Константинополя. Но всем уже было понятно, что это лишь затишье перед грядущей бурей. Поход Тамерлана дал Византии несколько лет отсрочки, но изменить её судьбу было уже невозможно. На востоке появился новый могучий враг — турки-османы. К власти над турками пришел новый и энергичный правитель — Мехмед II, который задался мечтой покорить вечный город.

5 апреля 1453 года турки начали осаду Константинополя, священного для византийцев города.

Ещё раньше султан построил на Босфоре Румелийскую крепость (Румелихисар), которая перерезала коммуникации между Константинополем и Чёрным морем, и одновременно послал экспедицию в Морею, чтобы помешать греческим деспотам Мистры оказать помощь столице. Против турецкой армии, состоявшей из примерно 180 тыс. человек, император Константин XI Палеолог смог выставить едва лишь 7000 солдат, из которых по крайней мере треть составляли иностранцы; византийцы, враждебно относившиеся к церковной унии, заключённой их императором, не испытывали желания воевать. Тем не менее, несмотря на мощь турецкой артиллерии, первый приступ был отбит (18 апреля).

Мехмеду II удалось провести свой флот в бухту Золотой Рог и таким образом поставить под угрозу другой участок укреплений. Однако штурм 7 мая опять не удался. Но в городском валу на подступах к воротам св. Романа была пробита брешь. Перед решающим сражением произошел разлад среди турок. Многие выступали за снятие осады. Тем временем в Константинополе Константин XI произнес торжественную речь, в которой призывал солдат сражаться до последнего, напомнил, что они являются потомками древнего Рима и Греции. Это слегка воодушевило солдат. Все понимали, что скоро произойдет решающее сражение.

В ночь с 28 мая на 29 мая 1453 года началась последняя атака. Дважды османы были отбиты; тогда Мехмед бросил на штурм янычар. В то же время генуэзец Джустиниани Лонго, бывший вместе с императором душой обороны, получил серьёзное ранение и оказался вынужден покинуть свой пост. Это дезорганизовало защиту. Император продолжал доблестно сражаться, но часть вражеского войска, овладев подземным ходом из крепости — так называемой Ксилопортой, напала на защитников с тыла. Это был конец. Константин Драгаш сбросил с себя символы императорской власти и бросился в гущу битвы. Погиб в бою.

30 мая 1453 года, в восемь часов утра, Мехмед II торжественно вступил в столицу и приказал переделать центральный собор города — собор Святой Софии — в мечеть. Последние остатки некогда великой империи — Морея и Трапезунд — попали под османское владычество в 1460 и 1461 году соответственно. Османская империя двинулась на Европу.

Попытки восстановления

В 1459 году папа римский Пий II созвал в Мантуе собор для обсуждения Крестового похода с целью освобождения Константинополя. Но поход так и не состоялся.

С падением Византии на востоке в молодом Московском княжестве стала распространяться теория «Москва — Третий Рим». Её правители считали себя как духовными, так и политическими преемниками павшей Византии. Чтобы закрепить за собой этот титул был заключен брак между Русским князем Иваном III Васильевичем и Софией Палеолог.

Население и языки Византии

Национальный состав населения Византийской империи, особенно на первом этапе её истории, был крайне пёстрым: греки (до 10 млн ч.), италийцы (италики), сирийцы, копты(до 4 млн ч.), армяне(4 млн ч.), евреи(до 6 млн ч. в 550 году н.э.), эллинизированные малоазийские племена, фракийцы, иллирийцы, даки, южные и северные славяне (яфетиды). С сокращением территории Византии (начиная с конца VI века) часть народов осталась вне её пределов, увеличилась доля армянского населения (в следствии присоединения к империи новых армянских провинций) и их влияние,так же в империю вторгались и расселялись новые народы (готы в IVV веках, славяне в VIVII веках, арабы в VIIIX веках, печенеги, половцы в XIXIII веках и др.). В VIXI веках в состав населения Византии входили этнические группы, из которых в дальнейшем сформировалась итальянская народность. Государственный язык Византии в IVVI веках — латинский, с VII века до конца существования империи — греческий. Большинство правящей элиты имели греческое и армянское происхождение. Между VI-XI веками, из более чем 50 императоров,около 30 (60%) императоров были армянами.

Государственное устройство

От Римской империи Византия унаследовала монархическую форму правления с императором во главе. С VII в. глава государства чаще именовался автократор (греч. Αὐτοκράτωρ — самодержец) или василевс (греч. Βασιλεὺς — букв. царь).

Византийская Империя состояла из двух префектур — Восток и Иллирик, во главе каждой из которых стояли префекты: префект претории Востока (лат. Praefectus praetorio Orientis) и префект претории Иллирик (лат. Praefectus praetorio Illyrici). В отдельную единицу был выделен Константинополь во главе с префектом города Константинополя (лат. Praefectus urbis Constantinopolitanae).

Длительное время сохранялась прежняя система государственного и финансового управления. Но с конца VI века начинаются существенные изменения. Реформы связаны в основном с обороной (административное деление на фемы вместо экзархатов) и преимущественно греческой культурой страны (введение должностей логофета, стратега, друнгария и т. д.). С X века широко распространяются феодальные принципы управления, этот процесс привёл к утверждению на троне представителей феодальной аристократии. До самого конца империи не прекращаются многочисленные мятежи и борьба за императорский трон.

Двумя высшими военными должностными лицами были главнокомандующий пехоты (лат. magister paeditum) и начальник конницы (лат. magister equitum), позже эти должности были объединены (Magister militum); в столице были два магистра пехоты и конницы (Стратиг Опсикия) (лат. Magistri equitum et paeditum in praesenti). Кроме того существовали магистр пехоты и конницы Востока (Стратиг Анатолика), магистр пехоты и конницы Иллирика, магистр пехоты и конницы Фракии (Стратиг Фракисии).

Византийские императоры

После падения Западной Римской империи (476), Восточная Римская империя продолжала существовать ещё почти тысячу лет; в историографии она с этого времени обычно называется Византией.

Для правящего класса Византии характерна мобильность[22]. Во все времена человек из низов мог пробиться к власти. В некоторых случаях ему было даже легче: например, была возможность сделать карьеру в армии и заслужить воинскую славу. Так, например, император Михаил II Травл был необразованным наёмником, был приговорён к смерти императором Львом V за мятеж, и его казнь была отложена лишь из-за празднования Рождествa (820); Василий I был крестьянином, а затем объездчиком лошадей на службе у знатного вельможи. Роман I Лакапин был также выходцем из крестьян, Михаил IV, до того как стать императором, был менялой, как и один из его братьев[22].

Армия

Хотя Византия унаследовала свою армию от Римской империи, её структура приближалась к фаланговой системе эллинских государств. К концу существования Византии она стала в основном наёмной и отличалась довольно низкой боеспособностью. Зато в деталях была разработана система воинского управления и снабжения, публикуются труды по стратегии и тактике, широко применяются разнообразные технические средства, в частности для оповещения о нападении врагов выстраивается система маяков. В отличие от старой римской армии сильно возрастает значение флота, которому изобретение «греческого огня» помогает завоевать господство в море. У Сасанидов перенимается полностью бронированная конница — катафрактарии. В то же время исчезают технически сложные метательные орудия, баллисты и катапульты, вытесненные более простыми камнемётами.

Переход к фемной системе набора войска обеспечил стране 150 лет успешных войн, но финансовое истощение крестьянства и его переход в зависимость от феодалов привели к постепенному снижению боеспособности. Система комплектования была изменена на типично феодальную, когда знать была обязана поставлять воинские контингенты за право владения землёй.

В дальнейшем армия и флот приходят во всё больший упадок, а в самом конце существования империи представляют собой чисто наёмные формирования. В 1453 году Константинополь с населением в 60 тыс. жителей смог выставить лишь 5-тысячную армию и 2,5 тыс. наёмников. С X века константинопольские императоры нанимали технологически развитых и сильных в военном деле южных и северных русов, а также воинов из соседних варварских тюркских племён. С X века этнически смешанные варяги играли значительную роль в тяжёлой пехоте, а лёгкая конница комплектовалась из тюркских кочевников.

После того, как эпоха походов викингов подошла к концу в начале XI века, наёмники из Скандинавии (а также из завоёванных викингами Нормандии и Англии[23]) устремились в Византию через Средиземное море. Будущий норвежский король Харальд Суровый несколько лет воевал в варяжской гвардии по всему Средиземноморью. Варяжская гвардия храбро обороняла Константинополь от крестоносцев в 1204 году и была разгромлена при взятии города.

Культура и общество

Большое культурное значение имел период правления императоров от Василия I Македонянина до Алексея I Комнина (8671081). Существенные черты этого периода истории заключаются в высоком подъёме византинизма и в распространении его культурной миссии на юго-восточную Европу. Трудами знаменитых эллинистов и византийцев-фессалоникийцев Кирилла и Мефодия появилась славянская азбука — глаголица, что привело к возникновению у славян собственной письменной литературы, связанной с ними общими корнями принадлежности к яфетидам. Патриарх Фотий положил преграды притязаниям римских пап и теоретически обосновал исконное право Константинополя на церковную независимость от Рима (см. Разделение церквей).

В научной сфере этот период отличается необыкновенной плодовитостью и разнообразием литературных предприятий. В сборниках и обработках этого периода сохранился драгоценный исторический, литературный и археологический материал, заимствованный от утраченных теперь писателей.

См. также Византийский быт.

Экономика

В состав государства входили богатые земли с большим количеством городов — Египет, Малая Азия, Греция. На первоначальном этапе развития Византия была сверх урбанизированной империей по средневековым меркам — в четырех крупнейших городах Империи проживало 1,5 млн человек(Константинополь, Антиохия, Александрия и Эдесса). В городах ремесленники и торговцы объединялись в сословия. Принадлежность к сословию была не повинностью, а привилегией, вступление в него было обставлено рядом условий. Установленные эпархом (градоначальником) условия для 22 сословий Константинополя были сведены в X веке в сборник постановлений Книгу эпарха[24].

Несмотря на коррумпированную систему управления, очень высокие налоги, рабовладельческое хозяйство и придворные интриги, экономика Византии длительное время была самой сильной в Европе. Торговля велась со всеми бывшими римскими владениями на западе и с Индией (через Сасанидов и арабов) на востоке. Даже после арабских завоеваний империя была очень богата. Но финансовые затраты также были очень велики, а богатство страны вызывало сильную зависть. К XIII веку численность городского населения едва составляла 100 тыс человек, из них половина — в Константинополе. Упадок торговли, вызванный привилегиями, предоставленными итальянским купцам, захват Константинополя крестоносцами и натиск турок привели к окончательному ослаблению финансов и государства в целом.

В начальный период истории государства основу экономики составляло производство и таможенная структура. 85—90 процентов производства во всей Евразии (за исключением Индии и Китая) приходилось на Восточную Римскую империю. В империи делалось абсолютно всё: начиная от продуктов народного потребления (масляные лампы, оружие, доспехи, примитивные лифты, зеркала, некие другие предметы, связанные с косметикой), которые теперь довольно широко представлены во всех музеях мира, до уникальных произведений искусства, в других областях мира не представленных вовсе — иконопись, живопись и так далее.

Наука, медицина, право

Византийская наука на протяжении всего периода существования государства находилась в тесной связи с античной философией и метафизикой. Основная деятельность учёных находилась в прикладной плоскости, где был достигнут ряд замечательных успехов, таких как строительство Софийского собора в Константинополе и изобретение греческого огня. В то же время, чистая наука практически не развивалась ни в плане создания новых теорий, ни с точки зрения развития идей античных мыслителей. Начиная с эпохи Юстиниана и до конца первого тысячелетия научное знание находилось в сильном упадкеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4581 день], однако впоследствии византийские учёные вновь проявили себя, особенно в астрономии и математике, уже опираясь на достижения арабской и персидской наукиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3593 дня].

Медицина

Медицина была одной из немногих отраслей знания, в которой был достигнут прогресс по сравнению с античностью. Влияние византийской медицины сказывалось как в арабских странах, так и в Европе в эпоху Возрождения.

В последнее столетие существования империи, Византия сыграла важную роль в распространении древнегреческой литературы в Италии эпохи раннего Ренессанса. Основным центром изучения астрономии и математики к тому времени стала академия Трапезунда.

Право

Реформы Юстиниана I в области права оказали большое влияние на развитие юриспруденции. С принятием христианства византийское уголовное право было в значительной степени заимствовано на Руси.

Значение Византийской империи

Византия создала блестящую культуру, может быть, самую блестящую, какую только знали средние века, бесспорно единственную, которая до XI в. существовала в христианской Европе. Константинополь оставался в течение многих столетий единственным великим городом христианской Европы, не знавшим себе равных по великолепию. Своей литературой и искусством Византия оказывала значительное влияние на окружавшие её народы. Оставшиеся от неё памятники и величественные произведения искусства показывают нам весь блеск византийской культуры. Поэтому Византия занимала в истории средних веков значительное и, надо сказать, заслуженное место[25].

«Греческий проект»

Во второй половине XVIII века в Российской империи времён Екатерины II существовал проект возрождения Византии, так называемый «Греческий проект». Российская империя тогда вела войны с Османской империей, и план предусматривал, в случае безоговорочной победы над турками и взятия Константинополя, создание новой «Византийской империи». Императором этой возрождённой Византии должен был стать Константин Павлович, великий князь, сын наследника Павла Петровича (будущего Павла I) и внук Екатерины. Вольтер призывал Екатерину дойти в войне с турками до Стамбула, вновь превратить его в Константинополь, разрушить Турцию, спасти балканских христиан. И даже дал практический совет: для большего сходства с подвигами древности использовать в степных боях против турок колесницы. Однако взятия Константинополя не произошло, и о плане впоследствии забыли.

См. также

Напишите отзыв о статье "Византийская империя"

Примечания

  1. Захват Константинополя крестоносцами
  2. Восстановление империи, объявленное императором Михаилом Палеологом
  3. Завоевание Константинополя турками
  4. Дата образования Византии как отдельного государства довольно спорна; существует большой разброс мнений: Наиболее распространённая дата — 330 год н. э. — основание Константином Великим Константинополя; также встречаются даты: 1) конец III века (начало раздельного управления Римской Империей при Диоклетиане); середина IV века (превращение Константинополя в полноправную столицу, время Констанция II); 395 год (разделение Империи на Западную и Восточную); 476 год (гибель Западной империи); середина VI века (правление императора Юстиниана I); середина VII века (эпоха после войн Ираклия I с персами и арабами). См.: Дашков С. Б. Императоры Византии. М., 1996. С. 8.
  5. Halsall, Paul [www.fordham.edu/halsall/byzantium/index.html Byzantium]. Fordham University (1995). Проверено 21 июня 2011. [www.webcitation.org/618ULqYZz Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  6. Millar 2006, pp. 2, 15; James 2010, С. 5: «But from the start, there were two major differences between the Roman and Byzantine empires: Byzantium was for much of its life a Greek-speaking empire oriented towards Greek, not Latin culture; and it was a Christian empire.»
  7. 1 2 [books.google.com/books?id=aJI0pXhxfY8C&printsec=frontcover&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false История человечества (русскоязычная версия), ЮНЕСКО, т. 3, стр. 273]
  8. История Византии в трёх томах, Институт истории (Академия наук СССР), издательство «Наука», СССР, 1967 г., т. 1, стр. 67
  9. см. «Byzantinae historiae scriptoribus ad omnes per orbem eruditor protreptikon» (фр.)
  10. [orthodoxwiki.org/Byzantine Byzantine]
  11. Fox, [www.romanity.org/htm/fox.01.en.what_if_anything_is_a_byzantine.01.htm What, If Anything, Is a Byzantine?]
  12. John Rosser, 2011, с. 1.
  13. John Rosser, 2011, с. 2.
  14. Всемирная история : в 10 т. Т. 3. / Отв. ред. Н. А. Сидорова ; Гл. ред. Е. М. Жуков. — М. : Госполитиздат, 1957. — 896 с. — С. 84.
  15. Wells 1922, Chapter 33.
  16. Гумилёв Л. Н. [books.google.ru/books?id=idzMAAAAQBAJ&pg=PT17 Открытие Хазарии]. — М.. — С. 17. — 858 с.
  17. Я. Е. Боровский. [www.russiancity.ru/fbooks/f2.htm Византийские, старославянские и старогрузинские источники о походе русов в VII в. на Царьград]// Древности славян и Руси. М.: Наука, 1988, с.114—119.
  18. John F. Haldon. [books.google.com/books?id=0NLi4oCPZ6oC&pg=PA20&dq=1019+bulgaria Byzantium at war: AD 600—1453]. Osprey Publishing, 2002. С. 20.
  19. Алексей Сукиасян // История Киликийского армянского государства и права (XI—XIV вв.) [www.armenianhouse.org/suqiasyan/cilicia/intro.html] // Введение. стр. 5—24 (333) Ереван — 1969 г.
  20. Походы крестовые // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  21. [bse.sci-lib.com/article064008.html Константинополь] — статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
  22. 1 2 Гийу А. Византийская цивилизация / Пер. с франц. Д. Лоевского; Предисл. Р. Блока. — Екатеринбург: У-Фактория, 2005. — 552 с ISBN 5-94799-474-7
  23. Особенно массовым был приток англосаксов на службу в Варяжской гвардии императора после нормандского завоевания Англии.
  24. История Средних веков в 2 т. под ред. С. П. Карпова том 1 стр. 170
  25. Диль, 1947, с. 179.

Литература и документально-исторические фильмы

Труды византийских историков:

  • Прокопий Кесарийский. Война с готами. — М., 1996. — 336 с. — ISBN 5-85551-143-X.
  • Прокопий Кесарийский. Война с готами. О постройках. — М., 1996. — 304 с. — ISBN 5-85551-145-6.
  • Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. — М., 1993. — 576 с. — ISBN 5-02-009494-3.
  • Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана. — М., 1996. — 256 с. — ISBN 5-85551-141-3.
  • Феофилакт Симокатта. История. — М., 1996. — 232 с. — ISBN 5-85551-141-1.
  • Византийские историки: Дексипп, Евнапий, Олимпиодор, Малх, Пётр Патриций, Менандр, Кандид, Нонн, Феофан: Фрагменты.
  • Иоанн Малала. Хронография. Кн. 13—14. — Белгород, 2014.
  • Феофан. Летопись. — М., 1884.
  • Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. — СПб., 2009.
  • Лев Диакон. История. — М., 1988.
  • Константин Багрянородный. Об управлении империей. — М., 1991. — 496 с. — ISBN 5-02-008637-1.
  • Никифор Вриенний. Исторические записки.
  • Анна Комнина. Алексиада. — СПб., 1996.
  • Никита Хониат. История. — СПб., 1860.
  • Михаил Пселл. Хронография. — М., 1978.
  • Византийские историки о падении Константинополя в 1453 году. — СПб., 2006.
  • Никифор Патриарх. Краткая история.
  • Георгий Акрополит. История. — СПб., 2013.
  • Георгий Амартол. Хроника. — М., 2000.
  • Георгий Пахимер. История. — СПб., 1862.
  • Иоанн Киннам. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов. — СПб., 1859.
  • Псамафийская хроника; Иоанн Камениата. Взятие Фессалоники. — М., 1959.
  • «Лев Преступник»: Царствование императора Льва 5-го Армянина в византийских хрониках 9 в. — СПб., 2014.
  • Симеон Метафраст. Описание мира от бытия и летовник. — СПб., 1905.

Современные исследования:

  • [ec-dejavu.ru/o/Orthodoxy_Aver.html Аверинцев С. Византийский культурный тип и православная духовность] // Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. СПб., 2004, с. 426—444.
  • Бибиков М. В. Византийская историческая литература. — СПб., 1998. — 320 с. — ISBN 5-89329-055-7.
  • Браунворт Л. Забытая Византия, которая спасла Запад / Пер. с англ. — М., 2012. — 416 с. — ISBN 978-5-271-41620-0.
  • Византийский временник. Т. 1—25. — СПб. (Пг., Л.), 1894—1927.
  • Византийский временник: Новая серия. Т. 1—73. — М., 1947—2014.
  • Византийский словарь. В 2 т. / Сост., общ. ред. К. А. Филатова. Авторы: С. Ю. Акишин, Г. В. Баранов, А. Е. Голованов и др. — СПб.: Амфора, Издательство РХГА, Издательство Олега Абышко, 2011.
  • Византия: Утраченная империя / Byzantium: The Lost Empire (1997) — документальный сериал Discovery Channel
  • Гаген С. Я. Византийское правосознание 4—15 вв. — М., 2012. — 304 с. — ISBN 978-5-93295-985-5.
  • Гийу А. Византийская цивилизация / Пер. с фр. — Екатеринбург, 2005. — 552 с. — ISBN 5-9709-0114-8.
  • Дашков С. Б. Византийские императоры. — М., 1997. — 368 с. — ISBN 5-87305-002-3.
  • История Византии. В 3 т. / Редколл.: Сказкин С. Д. и др. — М., 1967. — 528+480+512 с.
  • Каждан А. П. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000012/index.shtml Византийская культура (X—XII вв.)]. — СПб.: Алетейя, 2006. — 284 с. — (Византийская библиотека. Исследования). — 1 000 экз. — ISBN 5-89329-040-2.
  • Каплан М. Византия / Пер. с фр. — М., 2011. — 416 с. — ISBN 978-5-9533-2070-2.
  • Карышковский, Пётр Осипович Лев Диакон о Тмутараканской Руси // Византийский временник, № 42 (1960)
  • Культура Византии. В 3 т. — М., 1984—1991.
  • Курбатов Г. Л. История Византии: Историография. — Л., 1975. — 256 с.
  • Курбатов Г. Л. История Византии: От античности к феодализму. — М., 1984. — 208 с.
  • Левченко М. В. История Византии: Краткий очерк. — М.; Л., 1940. — 272 с.
  • Норвич Д. История Византии / Пер. с англ. — М., 2010. — 552 с. — ISBN 978-5-17- 050648-4.
  • Острогорский Г. История Византийского государства / Пер. с нем. — М., 2011. — 896 с. — ISBN 978-5-91362-358-1.
  • [elar.usu.ru/bitstream/1234.56789/2262/1/adsv-11-13.pdf Степаненко В. П. Политическая обстановка в Закавказье в первой половине XI в.] (недоступная ссылка — история)
  • Удальцова З. В. Византийская культура. — М.: Наука, 1988. — 288 с. — (Из истории мировой культуры). — 50 000 экз. — ISBN 5-02-008917-6.
  • Хэлдон Д. История византийских войн / Пер. с англ. — М., 2007. — 464 с. — ISBN 978-5-9533-1952-2.
  • Mango C. A. The Oxford History of Byzantium. — Oxford University Press, 2002. — ISBN 0-19-814098-3.
  • Rosser J. Historical Dictionary of Byzantium. — Scarecrow, 2011. — ISBN 0-8108-7567-5.

Ссылки

  • [www.byzantium.ru Византия — история, культура и искусство]
  • [byzantion.ru/ История и культура государства ромеев]
  • [vizantia.info Византийский урок]
  • [video.yandex.ru/users/rublev-museum/view/2/ Ульянов Олег Германович. Византийское наследие Святой Горы Афон // Публичная лекция в Московском Доме Национальностей 9 апреля 2009 г.]
  • [www.templiers.info/web/a01.php?page=080426a Луговой О. М. «Крестоносцы-наемники в Византии». Исследование участия скандинавов в крестовых походах и связанные с этим случаи их найма в византийскую армию.]
  • [www.academia.edu/4368408/_Byzantinische_System_von_Massnahmen_der_Lange_russisch_ Белобров В. А. Византийская система мер длины]

Отрывок, характеризующий Византийская империя

Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.
– Славно идут, – сказал кто то в свите Багратиона.
Голова колонны спустилась уже в лощину. Столкновение должно было произойти на этой стороне спуска…
Остатки нашего полка, бывшего в деле, поспешно строясь, отходили вправо; из за них, разгоняя отставших, подходили стройно два баталиона 6 го егерского. Они еще не поровнялись с Багратионом, а уже слышен был тяжелый, грузный шаг, отбиваемый в ногу всею массой людей. С левого фланга шел ближе всех к Багратиону ротный командир, круглолицый, статный мужчина с глупым, счастливым выражением лица, тот самый, который выбежал из балагана. Он, видимо, ни о чем не думал в эту минуту, кроме того, что он молодцом пройдет мимо начальства.
С фрунтовым самодовольством он шел легко на мускулистых ногах, точно он плыл, без малейшего усилия вытягиваясь и отличаясь этою легкостью от тяжелого шага солдат, шедших по его шагу. Он нес у ноги вынутую тоненькую, узенькую шпагу (гнутую шпажку, не похожую на оружие) и, оглядываясь то на начальство, то назад, не теряя шагу, гибко поворачивался всем своим сильным станом. Казалось, все силы души его были направлены на то,чтобы наилучшим образом пройти мимо начальства, и, чувствуя, что он исполняет это дело хорошо, он был счастлив. «Левой… левой… левой…», казалось, внутренно приговаривал он через каждый шаг, и по этому такту с разно образно строгими лицами двигалась стена солдатских фигур, отягченных ранцами и ружьями, как будто каждый из этих сотен солдат мысленно через шаг приговаривал: «левой… левой… левой…». Толстый майор, пыхтя и разрознивая шаг, обходил куст по дороге; отставший солдат, запыхавшись, с испуганным лицом за свою неисправность, рысью догонял роту; ядро, нажимая воздух, пролетело над головой князя Багратиона и свиты и в такт: «левой – левой!» ударилось в колонну. «Сомкнись!» послышался щеголяющий голос ротного командира. Солдаты дугой обходили что то в том месте, куда упало ядро; старый кавалер, фланговый унтер офицер, отстав около убитых, догнал свой ряд, подпрыгнув, переменил ногу, попал в шаг и сердито оглянулся. «Левой… левой… левой…», казалось, слышалось из за угрожающего молчания и однообразного звука единовременно ударяющих о землю ног.
– Молодцами, ребята! – сказал князь Багратион.
«Ради… ого го го го го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»; другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Велено было остановиться и снять ранцы.
Багратион объехал прошедшие мимо его ряды и слез с лошади. Он отдал казаку поводья, снял и отдал бурку, расправил ноги и поправил на голове картуз. Голова французской колонны, с офицерами впереди, показалась из под горы.
«С Богом!» проговорил Багратион твердым, слышным голосом, на мгновение обернулся к фронту и, слегка размахивая руками, неловким шагом кавалериста, как бы трудясь, пошел вперед по неровному полю. Князь Андрей чувствовал, что какая то непреодолимая сила влечет его вперед, и испытывал большое счастие. [Тут произошла та атака, про которую Тьер говорит: «Les russes se conduisirent vaillamment, et chose rare a la guerre, on vit deux masses d'infanterie Mariecher resolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux ceda avant d'etre abordee»; а Наполеон на острове Св. Елены сказал: «Quelques bataillons russes montrerent de l'intrepidite„. [Русские вели себя доблестно, и вещь – редкая на войне, две массы пехоты шли решительно одна против другой, и ни одна из двух не уступила до самого столкновения“. Слова Наполеона: [Несколько русских батальонов проявили бесстрашие.]
Уже близко становились французы; уже князь Андрей, шедший рядом с Багратионом, ясно различал перевязи, красные эполеты, даже лица французов. (Он ясно видел одного старого французского офицера, который вывернутыми ногами в штиблетах с трудом шел в гору.) Князь Багратион не давал нового приказания и всё так же молча шел перед рядами. Вдруг между французами треснул один выстрел, другой, третий… и по всем расстроившимся неприятельским рядам разнесся дым и затрещала пальба. Несколько человек наших упало, в том числе и круглолицый офицер, шедший так весело и старательно. Но в то же мгновение как раздался первый выстрел, Багратион оглянулся и закричал: «Ура!»
«Ура а а а!» протяжным криком разнеслось по нашей линии и, обгоняя князя Багратиона и друг друга, нестройною, но веселою и оживленною толпой побежали наши под гору за расстроенными французами.


Атака 6 го егерского обеспечила отступление правого фланга. В центре действие забытой батареи Тушина, успевшего зажечь Шенграбен, останавливало движение французов. Французы тушили пожар, разносимый ветром, и давали время отступать. Отступление центра через овраг совершалось поспешно и шумно; однако войска, отступая, не путались командами. Но левый фланг, который единовременно был атакован и обходим превосходными силами французов под начальством Ланна и который состоял из Азовского и Подольского пехотных и Павлоградского гусарского полков, был расстроен. Багратион послал Жеркова к генералу левого фланга с приказанием немедленно отступать.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый страх, и он не мог ехать туда, где было опасно.
Подъехав к войскам левого фланга, он поехал не вперед, где была стрельба, а стал отыскивать генерала и начальников там, где их не могло быть, и потому не передал приказания.
Командование левым флангом принадлежало по старшинству полковому командиру того самого полка, который представлялся под Браунау Кутузову и в котором служил солдатом Долохов. Командование же крайнего левого фланга было предназначено командиру Павлоградского полка, где служил Ростов, вследствие чего произошло недоразумение. Оба начальника были сильно раздражены друг против друга, и в то самое время как на правом фланге давно уже шло дело и французы уже начали наступление, оба начальника были заняты переговорами, которые имели целью оскорбить друг друга. Полки же, как кавалерийский, так и пехотный, были весьма мало приготовлены к предстоящему делу. Люди полков, от солдата до генерала, не ждали сражения и спокойно занимались мирными делами: кормлением лошадей в коннице, собиранием дров – в пехоте.
– Есть он, однако, старше моего в чином, – говорил немец, гусарский полковник, краснея и обращаясь к подъехавшему адъютанту, – то оставляяй его делать, как он хочет. Я своих гусар не могу жертвовать. Трубач! Играй отступление!
Но дело становилось к спеху. Канонада и стрельба, сливаясь, гремели справа и в центре, и французские капоты стрелков Ланна проходили уже плотину мельницы и выстраивались на этой стороне в двух ружейных выстрелах. Пехотный полковник вздрагивающею походкой подошел к лошади и, взлезши на нее и сделавшись очень прямым и высоким, поехал к павлоградскому командиру. Полковые командиры съехались с учтивыми поклонами и со скрываемою злобой в сердце.
– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.