Германская Восточно-Азиатская крейсерская эскадра

Германская Восточно-Азиатская крейсерская эскадра (нем. Ostasiengeschwader, называлась также просто «крейсерской эскадрой» — Kreuzergeschwader) — эскадра военно-морского флота Германской империи, предназначавшаяся для обеспечения интересов Германии в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Существовала под этим названием с 1894 по 1914 год.

Формирование эскадры

Ещё в XVIII веке Восточная Азия вошла в сферу торговых интересов немецких предпринимателей. В 1859 году, ещё до создания Германской империи прусский король послал в Тихий океан эскадру из четырёх военных кораблей. Присутствие прусских кораблей в китайских территориальных водах было официально оформлено пекинским договором 1861 года. C 1870-х годов объединённая Германская империя развернула активную колониальную политику; но изначально Германия придавала наибольшее значение своим владениям в Африке, где в 1885—1893 существовала Африканская крейсерская эскадра, а на Дальнем Востоке в это время Германия оставила только две канонерские лодки.

После Японо-китайской войны 1894—1895 годов Германия вновь проявила интерес к этому региону. В 1896 году адмирал Тирпиц, приехав в Китай, выбрал в качестве подходящего места для военно-морской базы область Цзяочжоу на Шаньдунском полуострове; однако договориться с китайским правительством об аренде удалось не сразу. В 1897 году вопрос решился, благодаря так называемому инциденту Цзюйе: в Цзяочжоу были убиты два немецких миссионера, и германское правительство направило туда эскадру под командованием контр-адмирала Отто фон Дидерихса и, под предлогом защиты христиан, выдвинуло Китаю ультиматум о передаче этой территории в аренду на 99 лет. Город Циндао, столица новой германской колонии, стал базой Германской Восточно-Азиатской эскадры, а фон Дидерихс — её первым командиром.

Начало Первой мировой войны

В 1914 году Восточно-Азиатской эскадрой командовал вице-адмирал Максимилиан фон Шпее. В состав сил Шпее входили броненосные крейсера «Шарнхорст» (флагманский) и «Гнейзенау», лёгкие крейсера «Эмден», «Нюрнберг», «Лейпциг», четыре мореходные канонерские лодки типа «Илтис», три речные канонерки, минный заградитель «Лаутинг» и два эсминца: «Таку» и S-90. Их экипажи имели хорошую подготовку, но корабли были уже устаревшими и не могли противостоять превосходящим силам британского флота. Поэтому в случае войны они должны были, избегая вступать в сражения, действовать на коммуникациях противника, топя транспорты и торговые суда.

Война застала фон Шпее на острове Понапе (Каролинские острова) — он совершал рейд по германским колониям в Тихом океане. Предвидя возможность скорой блокады Циндао японским флотом, он принял решение всем крупным кораблям эскадры собраться у Марианских островов. В Циндао остались только канонерские лодки и миноносцы. 13 августа состоялся совет командиров кораблей. Фон Шпее принял решение идти к берегам Чили, так как чилийское правительство всегда поддерживало Германию, и там можно было рассчитывать на обеспечение топливом и ремонт. Однако Карл фон Мюллер, командир крейсера «Эмден», считал, что больший ущерб противнику можно нанести, действуя в Индийском океане и предложил отправить свой крейсер в самостоятельное плавание в этот район. Его предложение было принято.

Рейд «Эмдена»

Крейсер «Эмден», действуя в Индийском океане, захватил 23 торговых судна принадлежавших Великобритании и её союзникам. 23 сентября «Эмден» произвёл артиллерийский обстрел порта Мадрас на восточном побережье Индостана. В результате обстрела были подожжены нефтехранилища, британцы потеряли около 5000 тонн нефтепродуктов. Действия «Эмдена» имели большой международный резонанс и нанесли существенный урон не только судоходству Великобритании, но и её авторитету в регионе. В дальнейшем командование германского флота даже планировало разжигание в Индии антибританской революции при участии «Эмдена», однако впоследствии план был отменён.

У острова Пенанг (в Малаккском проливе, в британской колонии Малайя) 28 октября «Эмдену» удалось проникнуть в порт: на судне поставили фальшивую четвертую трубу, из-за чего его сначала приняли за британский крейсер «Ярмут». После входа в гавань на «Эмдене» подняли германский флаг, после чего была произведена торпедная атака на стоявший в порту русский крейсер «Жемчуг». После двух попаданий «Жемчуг» затонул. Его команда не была готова к нападению: под паром находился только один котел, поэтому крейсер не мог дать ход и успел лишь выпустить несколько снарядов, из которых ни один не попал в цель. Выходя из порта, «Эмден» потопил преследовавший его французский эсминец «Мушкет».

Рейд «Эмдена» закончился 9 ноября: он был потоплен у Кокосовых островов в бою с австралийским крейсером «Сидней».

Конец Восточно-Азиатской эскадры

Расставшись с «Эмденом», Восточно-Азиатская эскадра направилась к островам Самоа, надеясь обнаружить там противника. Фон Шпее приложил все усилия к тому, чтобы не попасться английским перехватчикам, для чего запретил передавать сообщения по радио и даже выбрасывать с кораблей мусор. 22 сентября корабли фон Шпее обстреляли город Папеэте во Французской Полинезии. Затем эскадра прибыла к острову Пасхи, где к ней присоединились крейсера «Лейпциг» и пришедший из Атлантики «Дрезден». Интересно, что на острове немецкие моряки успели подружиться с находившимися там английскими археологами, которые ещё не знали о начавшейся войне. 1 ноября у берегов Чили они встретили английскую эскадру из четырёх кораблей под командованием адмирала Кристофера Крэдока. В состоявшемся сражении германская эскадра одержала полную победу, потопив два корабля. При этом потери немцев составили всего двое раненых.

Согласно указанию из Берлина, фон Шпее должен был, пройдя Атлантический океан с юга на север, попытаться прорваться сквозь британскую блокаду в Северном море и присоединиться к основным силам германского флота. Но он решил напасть на Порт-Стэнли, базу британского флота на Фолклендских островах, где его, очевидно, должны были ждать крупные силы англичан. Существует версия, что англичане, которым к тому моменту был известен германский военно-морской код, послали фон Шпее фальшивый приказ о нападении на Порт-Стэнли. Кроме того, известно, что он получил ложное сообщение об уходе английской эскадры из Южной Атлантики в Африку для участия в подавлении восстания буров. Так или иначе, шансы на успех у немцев были только если бы они отправились в Порт-Стенли сразу после боя у Коронеля. Однако они задержались из-за плохой погоды и поисков топлива, для чего им пришлось захватить британский корабль с грузом угля.

7 декабря в Порт-Стэнли прибыла английская эскадра под командованием адмирала Стэрди. В неё, специально для борьбы с броненосными крейсерами фон Шпее, были включены линейные крейсера «Инвинсибл» и «Инфлексибл». Подошедшие на следующий день германские корабли были встречены эскадрой из восьми превосходящих их в скорости и вооружении судов. В бою, состоявшемся 8 декабря, были потоплены крейсера «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Лейпциг» и «Нюрнберг». Погиб и сам фон Шпее с двумя сыновьями. Уйти удалось лишь крейсеру «Дрезден» и госпитальному судну «Зейдлиц». «Зейдлиц» вскоре пришёл в нейтральную Аргентину, где и был интернирован, а «Дрезден» вернулся в Тихий океан, где был уничтожен около чилийского побережья 14 марта 1915 года в бою с английскими крейсерами «Кент» и «Глазго».

Ввиду того, что после войны Германия потеряла все свои колонии, в том числе и порт Циндао, взятый японцами 7 ноября 1914 года, история германской Восточно-Азиатской эскадры на этом закончилась.

Командующие эскадрой

• контр-адмирал Пауль Хоффманн --- 25 ноября 1894 - 1896
• контр-адмирал Альфред фон Тирпиц --- 15 июня 1896 - 29 марта 1897
• контр-адмирал/вице-адмирал Отто фон Дидерихс --- 11 июня 1897 - 1899
• контр-адмирал Генрих, принц Прусский --- 14 апреля 1899 - 1900
• вице-адмирал Эмиль Феликс фон Бендеманн --- 17 февраля 1900 - 1902
• вице-адмирал Рихард фон Гайсслер --- 15 февраля 1902 - 1903
• контр-адмирал/вице-адмирал Курт фон Приттвиц-унд-Гаффрон --- 15 ноября 1903 - 1905
• контр-адмирал Альфред Бройзинг --- 11 ноября 1905 - 1907
• контр-адмирал/вице-адмирал Карл фон Кёрпер --- 13 мая 1907 - 1909
• контр-адмирал/вице-адмирал Фридрих фон Ингеноль --- 18 мая 1909 - 1910
• контр-адмирал Эрих Гюлер --- 6 июня 1910 - 21 января 1911
• контр-адмирал Гюнтер фон Крозигк --- 25 марта 1911 - 1912
• контр-адмирал/вице-адмирал Максимилиан граф фон Шпее --- 4 декабря 1912 - 8 декабря 1914

Литература, ссылки

Больных А. Г. Морские битвы Первой мировой: Схватка гигантов. — М.: АСТ, 2000 [militera.lib.ru/h/bolnyh1/01.html]

Лихарев Д. В. Адмирал Дэвид Битти и британский флот в первой половине XX века. — СПб.: 1997. [militera.lib.ru/bio/liharev/02.html]

[www.mobimag.ru/ShowArticle.php?id=987 Военная радиоигра в начале XX века]

[www.tmru.bizland.com/ANT/85/08.html Игорь Боечин. СЮРПРИЗ ДЛЯ АДМИРАЛА]

Отрывок, характеризующий Германская Восточно-Азиатская крейсерская эскадра

Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.