Восточноафриканский шиллинг

Восточноафриканский шиллинг
Территория обращения
Эмитент	Британская Восточная Африка
Официально	Занзибар Итальянское Сомали Эритрея Эфиопия Британский Сомалиленд Аден Сомали Сомали Танганьика Танзания Танзания Уганда Уганда Кения Кения
Производные и параллельные единицы
Дробные	Цент (1⁄100)
Кратные	Фунт (20)
Монеты и банкноты
Монеты	1, 5, 10, 50 центов, 1 шиллинг
Банкноты	1, 5, 10, 20, 100, 200, 1000, 10 000 шиллингов
История
Введена	1921 год
Валюта-предшественник	Восточноафриканский флорин
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр	Валютный совет Восточной Африки

Восточноафриканский шиллинг (англ. East African shilling) — денежная единица Британской Восточной Африки и многих других территорий в 1921—1967 годах.

История

Восточноафриканский шиллинг введён в 1921 году, заменив восточноафриканский флорин в соотношении: 1 флорин = 2 шиллинга. Восточноафриканский шиллинг был приравнен к английскому шиллингу, равному ¹⁄₂₀ фунта стерлингов. Эмиссия шиллинга производилась находившимся в Лондоне Валютным советом Восточной Африки.

Первоначально, в 1921 году, шиллинг был выпущен на территории Колонии и протектората Кения, в оккупированной британскими войсками Германской Восточной Африке (c 1922 года — подмандатная территория Танганьика) и в Протекторате Уганда.

В 1936 году шиллинг был введён в обращение в Султанате Занзибар, сменив обращавшиеся там индийскую рупию и занзибарскую рупию в соотношении: 1 рупия = 1¹⁄₂ шиллинга.

В 1940 году, с вступлением британских войск на территорию Итальянской Восточной Африки, начат выпуск шиллинга на территории восстановившей свою независимость Эфиопии, а в 1941 году и на остальных территориях Итальянской Восточной Африки: отвоёванной британской колонии Британское Сомали и итальянских колоний Итальянская Эритрея и Итальянское Сомали. В Эфиопии шиллинг обращался параллельно с вновь выпущенным в обращение эфиопским быром, на всей территории бывшей Итальянской Восточной Африки параллельно с шиллингом использовались также итальянская лира, лира Итальянской Восточной Африки, талер Марии-Терезии. Использовался также египетский фунт. 21 марта 1941 года был установлен курс: 1 восточноафриканский шиллинг = 24 лиры, 1 египетский фунт = 20¹⁄₂ шиллингов, 1 индийская рупия = 1¹⁄₂ шиллинга, 1 талер Марии Терезии = 45 лир.

В Эфиопии шиллинг находился в обращении до февраля 1946 года, затем банкноты были выкуплены правительством Великобритании. В Итальянском Сомали шиллинг в 1950 году был заменён на сомало 1:1.

В 1951 году в колонии и протекторате Аден, где восточноафриканский шиллинг обращался параллельно с индийской рупией, шиллинг был объявлен единственным законным платёжным средством. Шиллинг использовался в обращении также в йеменских княжествах, входивших в образованую в 1959 году Федерацию Арабских Эмиратов Юга, в 1962 году — Федерацию Южной Аравии и в 1963 году — Протекторат Южной Аравии. В 1965 году шиллинг был заменён на южноаравийский динар в соотношении: 1 динар = 20 шиллингов.

В 1960 году была провозглашена независимость Сомали, в состав которого вошли Британский Сомалиленд и Итальянское Сомали. В 1962 году восточноафриканский шиллинг и сомало заменены на сомалийский шиллинг 1:1.

После провозглашения независимости Танганьики (в 1961 году), Уганды (1962), Занзибара (1963) и Кении (1964) Валютный совет Восточной Африки продолжал выполнять роль эмиссионного центра, но в 1960 году он был переведён из Лондона в Найроби, а в состав совета были включены представители независимых государств. В 1966 году были учреждены самостоятельные центральные банки в Кении, Танзании и Уганде, приступившие к выпуску национальных валют, имевших одинаковый паритет к фунту стерлингов — 20 шиллингов за 1 фунт стерлингов. В Кении новой единицей стал кенийский шиллинг, выпуск которого начался 14 сентября 1966 года. Восточноафриканские шиллинги обменены на кенийские шиллинги 1:1. В Кении чеканка собственных монет начата в 1967 году, до 10 апреля 1967 года законным платёжным средством являлись монеты Управления денежного обращения Восточной Африки. В Танзании с 14 июня 1966 года был введён танзанийский шиллинг, обмен производился 1:1. Монеты в восточноафриканских шиллингах находились в обращении до 10 апреля 1969 года. В Уганде 15 августа 1966 года введён угандийский шиллинг, обмен производился 1:1. Восточноафриканские банкноты утратили силу законного платёжного средства во всех трёх странах 14 сентября 1967 года.

Монеты и банкноты

Чеканились монеты в 1, 5, 10, 50 центов, 1 шиллинг.

Выпускались банкноты в 1, 5, 10, 20, 100, 200, 1000, 10 000 шиллингов. До 1958 года на банкнотах в 20 шиллингов и более указывался одновременно номинал в фунтах (20 шиллингов — 1 фунт, 100 шиллингов — 5 фунтов, 1000 шиллингов — 50 фунтов, 10 000 шиллингов — 500 фунтов).

Литература

• Бутаков Д.Д., Золотаренко Е.Д., Рыбалко Г.П. Валюты стран мира: Справочник / Под ред. С. М. Борисова, Г. П. Рыбалко, О. В. Можайскова. — 5-е изд., перераб. и доп. — М.: Финансы и статистика, 1987. — 383 с.
• Cuhaj G., Michael T., Miller H. Standard Catalog of World Coins 1901-2000. — 39-е изд. — Iola: Krause Publications, 2011. — 2345 с. — ISBN 978-1-4402-1172-8.
• Cuhaj G.S. Standard Catalog of World Paper Money. General Issues 1368—1960. — 12-е изд. — Iola: Krause Publications, 2008. — 1223 с. — ISBN 978-0-89689-730-4.

Отрывок, характеризующий Восточноафриканский шиллинг

Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.