Восточнословацкий культурный интердиалект

Восточнослова́цкий культу́рный интердиале́кт (также восточнословацкий интердиалект, восточнословацкий культурный диалект, восточнословацкий культурный язык; словацк. kultúrna východoslovenčina, kultúrna východná slovenčina, východoslovenská kultúrna slovenčina) — один из трёх региональных вариантов словацкой наддиалектной формы, сформировавшийся в XVI—XVIII веках на территории Восточной Словакии. Наряду с восточнословацким интердиалектом отмечались также такие интердиалектные формации, как западнословацкий и среднесловацкий интердиалекты (в Западной Словакии и Средней Словакии соответственно).

Восточнословацкий интердиалект сложился в результате сложного взаимодействия местных говоров восточнословацкого диалекта и чешского языка. Занимая переходную ступень между чешским литературным языком и восточнословацким диалектом, интердиалект уже не был тождественен диалектной речи, отличаясь от последней структурой и областью функционирования. Для подобных переходных формаций, употреблявшихся в период до кодификации словацкого литературного языка, в словацкой лингвистической литературе применяется термин «культурный язык» (словацк. kultúrna slovenčina), в традиции советской и российской лингвистики эти переходные формации называют «интердиалектами» или «культурными интердиалектами».

Образование восточнословацкого интердиалекта представляло собой стихийный процесс формирования местной надрегиональной формы. Ему предшествовал процесс усиления междиалектных контактов носителей говоров восточнословацкого диалекта, в результате которого происходило взаимопроникновение диалектных черт и складывалась смешанная разговорная формация. На основе народно-разговорной речи с активным включением в неё элементов чешского литературного языка формировался восточнословацкий культурный язык, вошедший в обиход образованной части населения Восточной Словакии.

Использовавшийся первоначально как средство устного общения восточнословацкий интердиалект постепенно стал проникать из устной сферы в словацкую письменность. В XVIII веке на языке, в основе которого лежали восточнословацкие диалектные и интердиалектные формы, уже издавались книги с применением венгерской орфографии. Письменные тексты, созданные на восточнословацком интердиалекте, в большей мере отражают местные диалектные особенности, нежели тексты на западнословацком и среднесловацком культурных языках. Восточнословацкий интердиалект включал меньшее число богемизмов, при этом его отличием было наличие польских и, реже, украинских заимствований.

История

Развитие интердиалектной формации в Восточной Словакии в ряде случаев отличалось от развития западнословацкого и среднесловацкого культурных интердиалектов. Это было связано прежде всего с меньшей интеграцией восточных областей с остальной территорией Словакии. В середине XV века в период пребывания войск Яна Искры в Восточной Словакии заметно расширилось использование чешского литературного языка, а после его ухода из Словакии распространение чешского снизилось. Письменный памятник конца XV века — письмо разбойников городскому совету города Бардеёв — написан на восточнословацком диалекте, смешанном с польскими и украинскими языковыми элементами. Восточнословацкий культурный интердиалект формируется на рубеже XVI—XVII веков, испытывая сильное влияние местных говоров. Встречаются в этот период также памятники с влиянием польского языка, прежде всего на территориях, граничащих с польскими землями. Данное влияние было обусловлено давними экономическими связями Восточной Словакии с соседними областями Польши. Так же, как и в Западной и Восточной Словакии от латинского или немецкого словаки с XV века всё чаще переходили к литературно-письменному языку, который им был более понятен — к чешскому, так и в Восточной Словакии местное население стало выбирать близкородственный польский литературный язык. В то же время польский язык употребляется в Восточной Словакии в качестве письменного спорадически и не на всей территории Восточной Словакии.

См. также

Койне

Литература

1. Krajčovič R., Žigo P. Dejiny spisovnej slovenčiny. — Bratislava: Vydavateľstvo Univerzity Komenského, 2006. — 252 S. — ISBN 80-223-2158-3.
2. Pauliny E. Dejiny spisovnej slovenčiny od začiatkov po súčasnosť. — Bratislava: Slovenské pedagogické nakladateľstvo, 1983. — 256 S.
3. Short D. Slovak // The Slavonic Languages / Comrie B., Corbett G. — London, New York: Routledge, 1993. — P. 533—592. — ISBN 0-415-04755-2.
4. Смирнов Л. Н. Формирование словацкого литературного языка в эпоху национального возрождения (1780—1848) // Национальное возрождение и формирование славянских литературных языков. — М.: «Наука», 1978. — С. 86—157.
5. Смирнов Л. Н. Словацкий литературный язык эпохи национального возрождения. — М.: Институт славяноведения РАН, 2001. — 204 с. — ISBN 5-7576-0122-1.
6. Смирнов Л. Н. Западнославянские языки. Словацкий язык // Языки мира. Славянские языки. — М.: Academia, 2005. — С. 274—309. — ISBN 5-87444-216-2.

Отрывок, характеризующий Восточнословацкий культурный интердиалект

– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.