Восточно-сирийский обряд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Восточно-сирийский (в русской литературе часто — восточно-сирский) богослужебный обряд — богослужебный обряд, сохранившийся в дохалкидонской Ассирийской церкви Востока и в некоторых отделившихся от неё Восточнокатолических церквах (Халдейской, Сиро-Малабарской), а также среди части маронитов, оказал он влияние и на преобладающий среди маронитов обряд. Отличается многочисленными особенностями в литургике, структуре таинств, церковном календаре.





История

Восточно-сирийский обряд сложился в первые века христианства на территории Парфянской, а затем Сасанидской империи, на его развитие в силу ряда причин повлиял кафедральный обряд города Эдессы в восточной Сирии (сейчас Урфа в Турции). Предание Ассирийской церкви связывает её рождение с историей заочного общения Христа с правителем Эдессы Авгарем (см. Спас Нерукотворный), которого уже после Пятидесятницы крестил Фаддей, апостол от 70 (в местной транскрипции Аддаи). Вслед за этим из Палестины в Индию отправился апостол Фома, по пути проповедуя в Месопотамии, Ассирии и Персии. Проповедь Фомы в этих странах продолжили Фаддей и Марий (Мари), последнего Ассирийская церковь считает одним из 70 апостолов и первым епископом Ктесифона-Селевкии. С именами Фаддея и Мария (Аддаи и Мари) связывается одна из существующих литургий восточно-сирийского обряда. В последующие века известны многочисленные епархии на территории современных Ирака и Ирана, находившиеся в общении с антиохийскими епископами. Один из ассирийских епископов Иаков Низибийский участвовал в Первом Вселенском соборе в Никее 325 года.

Ассирийская церковь претерпела многочисленные гонения от сасанидских правителей — зороастрийцев, в том числе, из-за того, что в своих подданных-христианах персидские правители видели возможных изменников в пользу уже христианской Римской (а затем Византийской) империи. В связи с этим в 410 году персидские епископы объявили о своей независимости от Антиохийской церкви и избрали своего католикоса — епископа Ктесифона-Селевкии. В 423 году собор в этом городе запретил всякие апелляции к антиохийскому архиепископу, учредив, тем самым, автокефальную Ассирийскую церковь.

К политическим причинам разделения затем прибавились доктринальные. В 449 году Феодосий Младший, во время борьбы с несторианством, изгнал из Эдессы ряд богословов, заподозренных в симпатии к ереси. Несторианские изгнанники нашли прибежище в Низибии, уже на персидской территории, где вокруг них сложилась богословская школа, ориентированная на традиционную антиохийскую и относившаяся с пиететом к наследию Диодора Тарсийского, Феодора Мопсуестийского и Нестория. Под влиянием этой школы в ответ на торжество миафизитов в Византии в 484 году собор епископов в Бет-Лапате впервые объявил о доктринальных различиях между ними и мелькитской (имперской, то есть Православной) церковью. В течение двух последующих веков в Ассирийской церкви происходило самостоятельное развитие её христологии и литургии, став одной из причин её изолированного положения в христианском мире.

В течение VII—XIV веков ассирийские христиане вели активную миссионерскую деятельность на Востоке — в Индии, Тибете, Монголии, Китае, Средней Азии. Одновременно происходили контакты с Православной и Католической церквами, тем более, что, в отличие от миафизитов, формального анафематствования между Церковью Востока и воспринимавшимися ею как Церковь Запада православными и католиками никогда не было. Разорительное вторжение Тамерлана и практически одновременные гонения в Китае подорвали влияние Ассирийской церкви, сведя её к ряду разрозненных общин в Персии и на Ближнем Востоке, Южной Индии, на Кипре, Сокотре.

Кипрские несториане в 1445 году присоединились к Римской церкви и приняли римский обряд, к XVII веку христианство было вытеснено с Сокотры. Индийские христиане без споров вступили в унию с Римом после прибытия португальцев. Последние стремились к насаждению латинской иерархии и римского обряда. В результате в 1599 году среди индийских христиан произошёл раскол: сохранившие унию с Римом (Сиро-малабарская католическая церковь) сохранили восточно-сирийский обряд, хотя с течением времени восприняли многочисленные черты римского обряда. Отвергшие союз с Римом вступили в общение уже не с Ассирийской церковью, а сирийскими монофизитами, восприняли их христологию и западно-сирийский обряд[1]. С ходом времени отвергшие унию с Римом малабарские христиане пережили череду расколов, приведших к образованию целого ряда индийских церквей западно-сирийского обряда, крупнейшими из которых являются миафизитские Маланкарская сиро-яковитская церковь и Маланкарская православная сирийская церковь, а также восточно-католическая Сиро-маланкарская католическая церковь.

Ассирийская церковь Востока, члены которой проживали на территории современных Ирана, Ирака и Турции, а также отделившаяся от них Халдейская католическая церковь, вступившая в унию с Римом, сохранили восточно-сирийский обряд в последующие века. В силу политических событий XIX—XX веков значительная часть христиан восточно-сирийского обряда рассеялись по миру: епархии упомянутых Церквей находятся в США, Канаде, России (айсоры) и т. д.

В силу многовековой оторванности христиан восточно-сирийского обряда от остального христианского мира этот обряд сохранил многочисленные местные особенности, собственный сирийский язык, а также черты, исчезнувшие в ходе исторического развития в других поместных Церквах. Собственно говоря, в настоящее время можно говорить о собственно ассирийском (Ассирийская церковь Востока), халдейском (Халдейская католическая церковь) и малабарском (Сиро-малабарская католическая церковь) обрядах, но различия между ними оказываются минимальными по сравнению с особенностями, свойствеными этим трём Церквам в целом.

Особенности литургии

Литургия у несториан всегда велась и до сих пор ведется исключительно на сирийском языке, вне зависимости от этнической принадлежности прихожан[2]

Три восточно-сирийские литургии и дни их совершения

В восточно-сирийском обряде с V века сохраняются три литургии: апостолов Фаддея и Мария (Аддаи и Мари), Феодора Мопсуестийского и Нестория.

В Великие понедельник, вторник и среду совершается литургия преждеосвященных даров[5]. Рукопись XIII века упоминает о ещё трёх литургиях, приписанных Варсуме, Нарсесу и Диодору Тарсийскому, но в последующее время они вышли из употребления[1].

В настоящее время все три литургии совершаются по вышеуказанному календарю в Ассирийской церкви Востока и Халдейской католической церкви. Сиро-малабарская католическая церковь в соответствии с постановлениями Диамперского собора (1599 год) отказалась от использования двух анафор, приписываемых еретикам; с этого момента единственной литургией в этой Церкви остаётся литургия Фаддея и Мария[6].

Приготовление Даров

Для восточно-сирийского обряда характерно употребление для евхаристии квасного хлеба, хотя в Халдейской католической церкви под влиянием римского обычая стал использоваться пресный хлеб. Ассирийское предание утверждает, что апостолы Фаддей и Марий сохранили и привезли с собой частицу Тела Христова с Тайной вечери, и в связи с этим при каждой закваске будущего евхаристического хлеба в муку и елей добавляется частица от хлеба, освящённого на предыдущей литургии. Таким образом, Ассирийская церковь утверждает, что на каждой её литургии в предложенных Дарах буквальным образом присутствует частица хлеба Тайной вечери[1].

Литургия оглашенных и преданафоральная часть

Первая часть всех трёх восточно-сирийских литургий (то есть литургия оглашенных) одинакова. Схематично её можно представить в следующем виде:

Согласно каноническим правилам евхаристический канон даже при сослужении других пресвитеров читает только священник. Кто именно из сослужащих священников будет предстоять престолу, определяется архидиаконом (в Церкви Востока почётный титул старшего из священников и непосредственного помощника епископа) после отпуста оглашенных; избранный для совершения евхаристии священник шествует с остановками от вимы в алтарь и приступает к престолу[7] :

    • Офферторий (хлеб и вино помещаются на алтарь) и антифон Святых Таин (Unitha d' razi)
    • Никео-Цареградский Символ веры (В восточно-сирийском обряде есть отличие от православного и католического текстов — «воплотившегося от Духа Святого, и вочеловечившегося, и воспринятого и рождённого Девой Марией» — возможный след несторианского учения, до крайнего предела разделявшего Божественную и человеческую природы во Христе. В Халдейской и Сиро-малабарской церквах под влиянием римского обряда было добавлено Filioque). В традиционном варианте Символ веры помещается непосредственно перед евхаристическим каноном, как в византийском обряде; в Халдейской и Сиро-малабарской церквах под римским влиянием он был перемещён сразу после чтений, как на мессе, но после литургических реформ XX века возвращён на историческое место.
    • Коленопреклоненная молитва (Kushapa, аналог тайной молитвы перед великим входом на православной литургии и римского Confiteor) и диалог с прочими священниками и диаконами:

Служащий священник: Молитесь обо мне, отцы, братия и владыки мои, чтобы Бог дал мне силу и возможность совершить это Таинство, к которому я приступил, и чтобы принято было сие приношение от рук немощи моей за меня, за вас и за всё тело Святой Соборной Церкви, благодатию Его и щедротами Его вовеки. Аминь.
Клир: Христос да услышит молитвы твои и да соделает благоприятным жертвоприношение твое; да примет приношение твое, и да почтит священство твое, и да подаст нам через посредство твое прощение прегрешений наших и оставление грехов наших, благодатию Своею и щедротами Своими вовеки[8]

С этого момента начинаются различия в текстах трёх литургий.

    • Главопреклоненная молитва (G’hantha), целование мира, поминовение живых и усопших по диптиху[1].

Евхаристический канон

Основная статья: Литургия Фаддея и Мария, литургия Феодора Мопсуестийского, литургия Нестория

Литургии восточно-сирийского обряда имеют необычную структуру евхаристического канона, позволяющую выделить их в особенную литургическую семью. Главной особенностью является положение интерцессии (ходатайственной молитвы) между анамнесисом и эпиклезой в литургиях Феодора Мопсуестийского и Нестория, а в литургии Фаддея и Мария присутствуют две интерцессии — между санктусом и анамнесисом (первая) и после эпиклезы (вторая)[3].

Таким образом, анафора апостолов Фаддея и Мария имеет уникально-сложную структуру: вступительный диалог — префация — санктус — интерцессия 1 — анамнесис — эпиклеза — интерцессия 2[9]. Схожую сложную конструкцию евхаристического канона с двумя интерцессиями исследователи находят только в исторической римской мессе согласно сакраментарию папы Геласия (V век), но впоследствии первая интерцессия выпала из мессы. Предполагается, что римская месса папы Геласия и литургия Фаддея и Мария представляли собой некий переходный момент в формировании канона, только римский канон развивался и далее, а восточно-сирийская литургия, в силу оторванности Ассирийской церкви от остального христианского мира, зафиксировала эту сложную структуру[9]. Более поздние анафоры Феодора Мопсуестийского и Нестория схематически выглядят так: вступительный диалог — префация — санктус — анамнесис — интерцессия — эпиклеза. В этих двух евхаристических канонах первая интерцессия уже выпала, а вторая окончательно заняла своё уникальное по сравнению с литургиями других поместных Церквей место перед эпиклезой[9].

Единственная интерцессия литургий Феодора Мопсуестийского и Нестория гораздо пространнее; для примера приводится отрывок из литургии Нестория:

И приносим Тебе сию жертву живую, святую, благоприятную, преславную и безкровную, за всех тварей и за святую, апостольскую и соборную Церковь, которая существует от концов до концов земли, чтобы Ты сохранил её безмятежною и неприкосновенною от всяких соблазнов и чтобы не было в ней нечистоты, ни пятна, ни порока или чего-либо подобного… И за всех епископов во всяком месте и стране, которые проповедуют правое слово истинной веры. И за всех священников, которые отправляют священство перед Тобою в правде и истинной святости… И за всех, которые похвально просвещают святую Церковь Твою делами правды[3]

Далее поминаются земные власти и следует молитва о прекращении войн, о благорастворении воздухов, о путешествующих, узниках, гонимых, сосланных «на отдаленные острова для постоянного мучения», за ненавидящих и врагов, за помышляющих злое[3].

Ещё одной особенностью евхаристического канона в литургии Фаддея и Мария является отсутствие в письменном тексте анамнесиса установительных слов («Приимите, ядите, сие есть Тело Мое…Сия есть Кровь Моя Нового завета»)[9]. Существует несколько противоречащих друг другу гипотез, объясняющих отсутствие в восточно-сирийских анафорах слов Христа на Тайной вечере. Ряд восточных литургистов видели в этом свидетельство о том, что по мнению Ассирийской церкви освящение Даров происходит во время эпиклезы, и необходимости в установительных словах нет. Эта гипотеза хорошо укладывается в контекст многовековой православно-католической полемики о времени пресуществления (преложения) Даров, но, учитывая изолированность Ассирийской церкви от остального христианского мира, трудно предполагать осведомлённость и осознанное участие этой Церкви в указанной полемике[3].

Другая версия, напротив, предполагает, что установительным словам Христа придавалось столь важное сакральное значение, что из соображений «тайного учения» (disciplina arcana) они никогда не записывались, но передавались исключительно в устной традиции[9]. Для подтверждения этой гипотезы необходимо установить, произносились ли в древности ассирийскими священниками установительные слова. Различные источники отвечают на этот вопрос и положительно, и отрицательно, в связи с чем, данная версия остаётся лишь рабочей гипотезой[9]. Различные современные служебники восточно-сирийского обряда содержат или не содержат установительные слова. Только в 2001 году Католическая церковь признала анафору Фаддея и Мария, не содержащую установительных слов, достаточной для освящения Даров[10]. Примечательно, что в анамнесисе литургий Феодора Мопсуестийского и Нестория установительные слова присутствуют на обычном месте[3].

Необычна и эпиклеза литургии Фаддея и Мария: она, как и в византийских литургиях, является нисходящей (то есть в ней содержится прошение о снисхождении Святого Духа), но в ней нет в явном виде молитвы о преложении Даров:

И да приидет, Господи, Дух Твой Святой, и да почиет на сем приношении Твоих рабов, которое они приносят, и благословит и освятит его, чтобы оно было нам, Господи, во очищении грехов и оставлении прегрешений[3]

В литургиях Феодора Мопсуестийского и Нестория молитва о преложении Даров присутствует (у Нестория в точности содержится формула из литургии Иоанна Златоуста: «преложив Духом Твоим Святым»)[3].

Причащение

  • После евхаристического канона и главопреклоненной молитвы освящённый Хлеб преломляется на две части, одна из них остаётся на дискосе, другая обмакивается в потир. Затем первая часть крестообразно благословляется второй частью, после чего они вновь помещаются вместе на дискос. Обряд соединения Тела и Крови Христовых сопровождается молитвой:
Разделенные, освященные, совершенные, исполненные, соединенные и смешанные одно с другим преславные, святые, животворящие и божественые эти Таинства … да будут нам, Господи, в очищение грехов, и оставление прегрешений, и в великую надежду воскресения из мертвых и новой жизни в Царстве Небесном, нам и Святой Церкви Христа, Господа нашего, здесь и во всякой стране…[11]
  • «Отче наш»
  • Возглас «Святая святым» и ответ верных: «Один Отец свят, один Сын свят, один Дух свят»[12]
  • Духовенство и миряне причащаются под двумя видами, причём мирянам Тело преподаёт священник, а Кровь — диакон. Во время причащения поётся особенный «антифон вимы»
  • переменная молитва благодарения,
  • переменный антифон и отпуст[1].

Суточный круг богослужений

Суточный богослужебный круг включает в себя вечерню и утреню (по уставу совершаются ежедневно в приходских храмах), а также полунощницу, первый, третий, шестой и девятый часы (только в монастырях). При совершении всех служб суточного круга Псалтирь должна прочитываться ежедневно в полном объёме[1].

В Ассирийской церкви Востока вечерня совершается ежедневно, существует вседневная и воскресная (праздничная) вечерни. Последняя включает в себя:

Вседневная вечерня гораздо короче и состоит из Трисвятого, вечернего антифона, «Аллилуйя» и процессии с антифоном мученикам[13].

На утрене полагается ежедневное чтение 109, 110, 103, 112, 92, 148, 150 и 116 псалмов, в праздничные дни (но не в воскресения) к ним добавляется 146 и 1 псалмы, в воскресные дни — Великое славословие и песнь вавилонских отроков. В целом чин утрени схож с вечерней (естественно без вечернего гимна)[1].

Переменные антифоны и гимны вечерни и утрени определяются праздничным днём и днём недели, а точнее порядковым номером дня в двухнедельном цикле. Две недели этого цикла называются соответственно первой (Qdham — буквально «передняя») и второй (Wathar-буквально «задняя»). Названия недель связаны с порядковым номером того из двух хоров, который начинает петь службу в эту неделю, а сборник переменных антифонов и гимнов двухнедельного цикла так и называется «Книга первой и второй недель» (Kthawa daqdham wadhwathar)[1].

Таинства

Не существует регламентированного количества и состава таинств Ассирийской церкви. К таинствам безусловно относятся крещение и следующее непосредственно за ним миропомазание, евхаристия и священство. Исповеди в привычном понимании (устного исповедения грехов) в Ассирийской церкви нет, но существуют покаянный чин, иногда рассматриваемый в качестве таинства. Единого мнения о причислении брака к таинствам не сложилось. Для доведения числа таинств до семи некоторыми богословами к крещению, миропомазанию, евхаристии, священству и покаянию добавляются крестное знамение и святая закваска — малка (специфический обряд, связанный с приготовлением пресного хлеба для будущей евхаристии — см. выше).

В католических церквах, отделившихся от Ассирийской (Халдейская и Сиро-малабарская), существует таинство исповеди с чином, заимствованным из римского обряда. Некоторыми исследователями предполагается наличие в древности таинства исповеди и в самой Ассирийской церкви[1].

Церковный календарь

В восточно-сирийском обряде сохранился календарь, в котором год состоит из 364 дней, то есть 52 полных недель. Для компенсации расхождения с солнечным календарём раз в семь лет к году добавляется дополнительная неделя. Благодаря тому, что в литургическом году содержатся только полные недели, большинство праздников привязаны к конкретному дню недели. В частности, праздники в честь наиболее почитаемых святых совершаются в пятницу[14].

В древности литургический год в восточно-сирийском обряде подразделялся на семь периодов (Shawu’i), в настоящее время этих периодов — девять. В зависимости от даты Пасхи наибольшие периоды включают в себя от 6 до 8 недель, наименьшие — от 1 до 4. Периоды называются: период Благовещения, период Богоявления, Великий пост и Страстная седмица, Пасха, период Апостолов, период Лета, период Илии и Креста, Моисеев период и период Осящения Церкви. Воскресения и пятницы внутри каждого временного периода нумеруются по порядку[14].

Период Благовещения

Период Благовещения состоит из 6 недель: четырёх до Рождества Христова (25 декабря) и двух — после этого праздника. Воскресения внутри периода нумеруются по порядку и посвящены соответственно:

В течение всего периода Благовещения совершается праздничная литургия Феодора Мопсуестийского[15]. Праздник Рождества предваряется многодневным постом (с 1 декабря), не имеющим покаянного характера и приближенным по значению к римскому Адвенту. Накануне Рожлества совершается продолжительное всенощное бдение, состоящее из повечерия, ночной службы и утрени[14].

Период Богоявления

Период Богоявления начинается с одноимённого праздника и продолжается до начала Великого поста. В течение всего периода (за исключением четырёх дней, о которых см. ниже) совершается литургия Феодора Мопсуестийского[15]. В зависимости от даты Пасхи продолжительность периода составляет 7-8 недель. Содержание праздника Богоявления идентично византийскому и связано с переживанием события крещения Господня; богослужение Богоявления схоже с рождественским, но совершается литургия Нестория[4]. В отличие от всех прочих периодов года отсчёт недель периода Богоявления ведётся не от воскресений, а от пятниц, так как на последние приходятся важные праздничные дни:

На этот период выпадают три коротких поста:

  • пост Мар Зайи (три дня после шестого воскресенья периода Благовещения),
  • пост девственниц — понедельник после первого воскресенья периода Богоявления,
  • ниневитский пост — понедельник, вторник и среда после пятого воскресенья периода Богоявления; вспоминается покаяние ниневитян после проповеди Ионы; установлен католикосом Иезекиилем (566—581) после эпидемии чумы. В среду ниневитского поста совершается литургия Нестория[4][14].

Великий пост

Предпасхальный пост, включая Страстную седмицу, продолжается семь недель, хотя собственно окончанием Великого поста считается либо Воскресенье Осанн, либо Великая среда. В воскресенья Великого поста совершается литургия Феодора Мопсуестийского; в будние дни первой и четвёртой недель в древности существовал обычай ежедневного совершения литургии преждеосвященных даров, в связи с чем эти недели называются «неделями Таин». В настоящее время литургия преждеосвященных даров совершается в Великие понедельник, вторник и среду[14].

О многочисленных особенностях богослужений на Страстной седмице смотри: Великий понедельник, Великий вторник, Великая среда, Великий четверг, Великая пятница, Великая суббота.

Пасхальный период

Пасхальный период представляет собой стандартные семь недель от Воскресения Христова до Пятидесятницы. В этот период отменяются земные поклоны. Примечательными являются первая пятница по Пасхе, в которую воспоминаются многочисленные мученики, пострадавшие во время гонений царя Шапура II, а также первое воскресенье по Пасхе, называющееся Новым[14].

Период Апостолов

Период Апостолов начинается в Пятидесятницу и продолжается семь недель. В ночь на Пятидесятницу совершается всенощное бдение, одно из немногих из существующих в восточно-сирийском обряде. На праздничной литургии перед причащением совершается чин коленопреклонения — первого с дня Пасхи. Первая пятница после Пятидесятницы называется Пятницей золота, в этот день воспоминается первое из описанных в Деяниях чудо — исцеление хромого апостолами Петром и Иоанном. На период Апостолов выпадает и неподвижный праздник 29 июня в честь апостолов Петра и Павла, заимствованный из византийского обряда[14].

Последующие периоды

Период Лета нормативно продолжается семь недель, но может быть сокращён в случае поздней Пасхи. Его начало совпадает с традиционного персидского Нового года — праздника Нусардель, который в христианской традиции стал «праздником Бога». В этот день совершается воспоминание двенадцати апостолов и отцов Никейского собора[14].

Период Илии и Креста также нормативно должен содержать семь недель, но его продолжительность варьируется в зависимости от даты Пасхи. Центральным событием периода является неподвижный праздник Креста (14 сентября), в который вспоминаются обретение Креста святой Еленой и явление Креста на небе императору Константину. 14 сентября должно непременно попадать в период Илии, в случае ранней Пасхи ради этого сокращается предыдущий период Лета. Четвёртое воскресенье периода также посвящено Обретению Креста, оно должно безусловно праздноваться после 14 сентября. Последняя пятница периода посвящена памяти пророка Илии[14].

Два последних периода — Моисея и Освящения Церкви — охватывают временной интервал между окончанием периода Креста и началом периода Благовещения. Так как первая дата — подвижная и зависит от дня Пасхи, а вторая — неподвижная (за четыре недели до Рождества), продолжительность периодов Моисея и Освящения Церкви не превышает четырёх недель в каждом[14].

Источники

Напишите отзыв о статье "Восточно-сирийский обряд"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Jenner, Henry. [www.newadvent.org/cathen/14413a.htm East Syrian Rite]. The Catholic Encyclopedia. Vol. 14. New York: Robert Appleton Company, 1912.
  2. ↑ Никитин А. Б. [www.krotov.info/history/05/01/nikitin.htm Христианство в Центральной Азии (древность и средневековье)] // // Восточный Туркестан и Средняя Азия. История. Культура. Связи. — М.: Наука, 1984. — С. 121—137.
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Архимандрит Киприан (Керн) [lib.eparhia-saratov.ru/books/10k/kiprian/evharistia/20.html «Евхаристия»]
  4. ↑ 1 2 3 4 5 [web.archive.org/web/20061009222901/www.cired.org/liturgy/nestorius.html The Hallowing Of Mar Nestorius]
  5. ↑ Желтов М. С., Лукашевич А. А. [www.pravenc.ru/text/150085.html Великие понедельник, вторник и среда] // Православная энциклопедия. Том VII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. — С. 444-451. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-010-2
  6. ↑ Католическая энциклопедия. — Москва, 2007. — Т. 3. — ISBN 978-5-91393-016-3.
  7. ↑ Желтов М. С., Никитин С. И. [www.pravenc.ru/text/63974.html Accessus ad altare] // Православная энциклопедия. Том I. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2000. — С. 428-430. — 752 с. — 40 000 экз. — ISBN 5-89572-006-4
  8. ↑ Собрание древних литургий восточных и западных. Анафора: евхаристическая молитва. — М.: Даръ, 2007. — С. 514. — (Духовная академия). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-485-00134-6.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 6 Алымов В. Г. [www.krotov.info/history/04/alymov/alym_13b.html#33 «Лекции по исторической литургике»] // Библиотека Якова Кротова
  10. ↑ Желтов М. С., Ткаченко А. А. [www.pravenc.ru/text/348067.html Евхаристия. Часть 1] // Православная энциклопедия. Том XVII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2008. — С. 533-615. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-030-1
  11. ↑ Собрание древних литургий восточных и западных. — С. 524-525.
  12. ↑ Собрание древних литургий восточных и западных. — С. 527.
  13. ↑ Григорий Вульфенден, Желтов М. С. [www.pravenc.ru/text/158310.html Вечерня] // Православная энциклопедия. Том VIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2004. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-014-5 [www.pravenc.ru/text/.html  — статья в Православной энциклопедии]
  14. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Ткаченко А. А. [www.pravenc.ru/text/155372.html Восточно-сирийский обряд] // Православная энциклопедия. Том IX. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2005. — С. 475-484. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-015-3
  15. ↑ 1 2 [web.archive.org/web/20061009222854/www.cired.org/liturgy/theodore.html Текст анафоры Феодора Мопсуестийского (англ)]
Церкви и литургии восточно-сирийского обряда
Поместные Церкви
Чин литургии


Восточные литургические обряды
Армянский обряд | Византийский обряд | Восточно-сирийский обряд | Западно-сирийский обряд | Коптский обряд | Маронитский обряд | Эфиопский обряд

Отрывок, характеризующий Восточно-сирийский обряд

– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Восточно-сирийский_обряд&oldid=80585730»