Восход луны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Восход луны
Moonrise
Жанр

Фильм нуар

Режиссёр

Фрэнк Борзейги

Продюсер

Чарльз Хаас

Автор
сценария

Чарльз Хаас
Теодор Штраус (роман)

В главных
ролях

Дэйн Кларк
Гэйл Расселл

Оператор

Джон Л. Расселл

Композитор

Уильям Лава

Кинокомпания

Republic Pictures

Длительность

90 мин

Страна

США США

Язык

английский

Год

1948

IMDb

ID 0040607

К:Фильмы 1948 года

«Восход луны» (англ. Moonrise) — фильм нуар режиссёра Фрэнка Борзейги, вышедший на экраны в 1948 году.

Фильм стал для Борзейги «смелым опытом погружения в мрачные психологические водовороты фильма нуар, и одной из его лучших работ. Картина красиво поставлена и полна визуально великолепных сцен, и лишь слабости сценария не дали возможность признать этот фильм классикой»[1].

«Это был последний фильм Борзейги на целое десятилетие — отсутствие киноработ в этот период подтолкнуло некоторых критиков и искусствоведов предположить, что Борзейги попал в чёрный список, но это совершенно не соответствует действительности. Причина заключалась в том, что тот тип фильмов, на котором он специализировался, просто перестали снимать»[1].





Создатели фильма и исполнители главных ролей

Режиссёр фильма Фрэнк Борзейги был дважды удостоен премии Оскар за постановку мелодрам «Седьмое небо» (1927) и «Плохая девчонка» (1931)[2]. Многие его фильмы сочетают романтизм и духовность, или рассказывают о влюблённых, которым угрожают опасности и несчастья, часто, в период беспокойных социально-политических событий, таких как Первая мировая война, Великая депрессия и подъём фашизма[3]. Среди других памятных фильмов Борзейги — антивоенные драмы «Прощай, оружие» (1932) по Эрнесту Хемингуэю и «Три товарища» (1938) по Э.М. Ремарку, антинацистская драма «Смертельный шторм» (1940) и религиозная нуаровая драма «Странный груз» (1940), а также популярная музыкальная комедия «Сестра его дворецкого» (1943) с Диной Дурбин[4].

Актёр Дэйн Кларк сыграл главные роли в низкобюжджетных фильмах нуар «Кнут» (1948), «Ответный огонь» (1950) и «Стрелок на улицах города» (1950), а также в мелодраме «Украденная жизнь» (1946) с Бетт Дэвис в главной роли, но в основном играл роли второго плана[5]. Гэйл Расселл известна ролями в фильмах нуар «Калькутта» (1947) с Аланом Лэддом, «У ночи тысяча глаз» (1948) с Эдвардом Г. Робинсоном и «Разделительная линия» (1950), а также в вестернах «Ангел и негодяй» (1947) с Джоном Уэйном и «Семь человек с этого момента» (1956)[6].

Сюжет

Фильм начинается со сцены приведения в исполнения смертного приговора путём повешения. Тень повешенного отражается на кровати ребёнка, оказываясь потом тенью от игрушки в детской кроватке…

Действие фильма происходит в небольшом городке в Виргинии. Школьники издеваются над своим одноклассником Дэнни Хокинсом (Дэйн Кларк), оскорбляя его тем, что его отца повесили за убийство и внушая ему мысль, что в его жилах течёт «дурная кровь». Особенно усердствовал в этом сын местного банкира, Джерри Сайкс (Ллойд Бриджес).

Однажды, уже после окончания школы, Дэнни решает пойти на танцы в местном парке, расположенном недалеко от большого лесного болота. Там Дэнни сталкивается с Джерри, который снова обзывает его сыном убийцы. Между ними начинается драка, в ходе которой Джерри берёт большой камень, пытаясь ударить соперника. Однако Дэнни, вспомнив обо всех перенесённых им издевательствах, выхватывает камень и бьёт им Джерри по голове, разбивая ему череп. Затем Дэнни оттаскивает бесчувственное тело Джерри в укромное место и быстро уходит, забыв на месте преступления свой карманный нож.

Дэнни возвращается на танцплощадку и приглашает на танец подружку Джерри, молодую учительницу Гилли Джонсон (Гэйл Расселл), в которую влюблён. Дэнни уговаривает отвезти её на машине домой, не дожидаясь Джерри. На скользкой дороге Дэнни теряет контроль над собой и разгоняется. В этот момент у него возникает видение, что Джерри бросает в него камень, после чего на огромной скорости он вылетает с дороги. Они выбираются из машины, и Дэнни провожает Гилли домой, по дороге признаваясь ей в любви. Гилли поначалу говорит, что обручена с Джерри, однако под напором Дэнни тает, они обнимаются и целуются. У Гилли и Дэнни с этого момента начинается роман.

Дэнни приходит на болото к своему чернокожему пожилому другу Мозесу Джонсону (Рекс Инграм). Они с собаками направляются охотиться на енота вдоль болот. Дэнни начинает опасаться, что они могут наткнуться на труп Джерри. Когда Мозес находит разлагающееся тело Джерри, Дэнни настолько взволнован, что на замечает, как местный глухонемой дурачок Билли нашёл потерянный им нож и хочет ему его отдать. Шериф Клем Отис (Эллин Джослин) начинает опрашивать всех жителей городка, убеждённый в том, что скоро найдёт убийцу. В частности, он интересуется у Дэнни его школьным конфликтом с Джерри и отношениями Дэнни и Гилли, которую считают невестой Джерри. Надеясь отвезти от себя подозрения из-за ножа, Дэнни пытается выкрасть из местного магазинчика точно такой же нож, который он потерял во время убийства. Однако продавец замечает интерес Дэнни к ножу, и в присутствии шерифа говорит, что год назад он уже продавал ему точно такой же.

Приехавший в город ревизор обнаруживает в банке Сайкса недостачу в 2 тысячи долларов, и подозрение в краже падает на Джерри, который задолжал крупную сумму вокалисту местного ансамбля Кену Уильямсу. Когда шериф спрашивает Дэнни, не видел ли тот, чтобы Кен уходил со сцены во время танцев, когда убили Джерри, тот отвечает, что во время выступления ансамбля было несколько десятиминутных перерывов, во время которых он мог выйти из зала. На следующий день шериф с женой встречает Дэнни и Гилли на местной ярмарке. Гилли говорит Дэнни, что после того, как Билли нашёл пропавший нож, шериф приходил к ней и расспрашивал её оо отношениях с Джерри и Дэнни. В этот момент они катаются на чёртовом колесе, и когда Дэнни видит, как шериф также садится на этот аттракцион, нервы у Дэнни не выдерживают, он вылезает из своего кресла и с большой высоты прыгает вниз.

Сильно поранив ногу, Дэнни добирается до избушки Мозеса. Внутри избушки он видит спокойно отдыхающего Билли, и в порыве отчаяния чуть было не душит его. Из разговора с Мозесом становится ясно, что после того, как Дэнни зло толкнул ногой обнаружившую труп собаку, он догадался, что это Дэнни убил Джерри. Ведь Дэнни очень любил собак и никогда не делал ничего подобного по отношению к ним. Мозес говорит, что он никогда ничего не расскажет властям, однако убеждён, что Дэнни в итоге всё расскажет сам.

Услышав приближение шерифа с помощниками, Дэнни бежит к своей бабушке, которая живёт в отдалённом доме среди болот. Из разговора с бабушкой выясняется, что отец Дэнни был казнён после того, как застрелил врача, отказавшегося оказать помощь его больной жене, после чего та умерла. Дэнни берёт ружьё отца и идёт на могилу своих родителей, вероятно, решив покончить с собой, однако, осознав, что на нём нет никакого проклятия «дурной крови», он решает сдаться властям.

Когда подоспевший шериф видит, что Дэнни готов всё рассказать сам, он отказывается от использования наручников, и позволяет тому дойти до полицейского участка «как человеку».

В ролях

Реакция критики

Газета «Нью-Йорк таймс» в 1949 году написала о фильме:

"Древний спор о том, как лучше донести историю — с помощью слов или с помощью зрительных образов — снова встаёт на повестку дня в картине «Восход луны». В случае с романом Теодора Штрауса, книга заметно превосходит фильм. И не потому, что создатели фильма испортили источник. А скорее потому, что автор романа из каждого слова и каждой идеи очень точно сложил изысканную мозаику, разработав объемные образы персонажей, переживающих настоящее напряжение, ненависть и страсть в настоящем, жестоком обществе. Но тот ужасный груз травли, вины и одиночества, который испытывает герой фильма, на которого идёт охота, обозначен в фильме лишь по касательной. Кроме нескольких персонажей, актёры «Восхода луны» — это всего лишь общество теней, которое летаргически движется к своему неумолимому финалу… Фрэнк Борзейги поставил эту мелодраму в неторопливом темпе, сохраняя мрачное настроение истории, и этот темп не меняется, за исключением пары эпизодов, вызывающих учащённое сердцебиение, в которых главный герой дико несётся сквозь ночь после убийства, а также когда его преследуют на болотах лающие собаки. Но «Восход луны» — это туманная история, наполненная главным образом неинтересными людьми[7].

Журнал «Time Out» написал:

«Наверное, самый выдающийся фильм Борзейги, „Восход луны“ — это тягостная история о сыне убийцы, доведённом до насилия окружающими, постоянно твердящими ему о его прошлом. Фильм стал идеальным ответом тем критикам, которые высмеивали Борзейги как „простого“ романтика, воспевающего волшебство любви. Глубоко меланхоличный, фильм (по роману Теодора Штрауса) создаёт ощущение физической реальности с помощью приглушённого света и суровых обстоятельств, с которыми его любовники в бегах не могут совладать: их „седьмое небо“ на заброшенной усадьбе носит лишь временный характер»[8].

Дейв Керр написал в «Чикаго ридер»:

« „Восход луны“ — это последний шедевр Фрэнка Борзейги и один из его самых известных фильмов, хотя во многих смыслах это и очень не типичная для него работа. Сделанный на весьма среднем бюджете для студии „Рипаблик пикчерс“ — студии сериалов и ковбоев — фильм демонстрирует богатый и изощрённый экспрессионистский стиль; использование теней и напряжённых ракурсов делает его не похожим ни на один другой фильм в каноне Борзейги. Общественные коллизии, которые мучают духовно настроенных влюблённых Борзейги в его ранних фильмах, здесь стали психологическими. Молодой человек (Дейн Кларк) борется с преодолением своей „дурной крови“ — его отец был казнённым убийцей… Более ранний, неудачный фильм „Нежная улыбка“ (1941) с его образом блокируемого, но постоянно присутствующего прошлого, выглядит как сырой набросок этого конечного успеха»[9].

Деннис Шварц в 2005 году написал о фильме:

«Это один из лучших фильмов, если не лучший у режиссёра-ветерана Фрэнка Борзейги, известного своими романтическими мелодрамами („Прощай, оружие“, „Седьмое небо“). Этот малобюджетный гуманистический фильм о социальном конфликте был необычным выбором для студии „Рипаблик“, которая известна своими сериалами, экшнами и вестернами. Этот фильм стал последним у Борзейги вплоть до „Фарфоровой куклы“ 1958 года… Красота фильма заложена в визуальной неотразимости постановки Борзейги, превращая фильм в психологическое исследование, где главный герой борется с внутренним конфликтом между мирным и гневным божественным началом. Метущийся молодой человек в конце концов преодолевает свою былую плохую карму, потому что находит любовь и поддержку у добрых людей, а также цели, в которые можно верить. Духовные идеалы, такие как любовь, преобразующая жизнь человека — это именно те вещи, которые сам режиссёр ценил очень высоко в реальной жизни»[10].

Напишите отзыв о статье "Восход луны"

Примечания

  1. 1 2 Bruce Eder. Статья на сайте www.allmovie.com/artist/frank-borzage-p82529
  2. [www.imdb.com/name/nm0097648/awards?ref_=nm_awd Frank Borzage - Awards - IMDb]
  3. [www.imdb.com/name/nm0097648/bio?ref_=nm_ov_bio_sm Frank Borzage - Biography - IMDb]
  4. [www.imdb.com/search/title?at=0&role=nm0097648&sort=user_rating,desc&title_type=feature IMDb: Highest Rated Feature Films With Frank Borzage]
  5. [www.imdb.com/search/title?at=0&role=nm0163816&sort=user_rating,desc&title_type=feature IMDb: Highest Rated Feature Films With Dane Clark]
  6. [www.imdb.com/search/title?at=0&role=nm0751149&sort=user_rating,desc&title_type=feature IMDb: Highest Rated Feature Films With Gail Russell]
  7. [www.nytimes.com/movie/review?res=9A06E0DA153FE33BBC4F53DFB5668382659EDE Movie Review - Moonrise - 'Moonrise' New Film at the Globe - NYTimes.com]
  8. [www.timeout.com/london/film/moonrise-1948 Moonrise | review, synopsis, book tickets, showtimes, movie release date | Time Out London]
  9. [www.chicagoreader.com/chicago/moonrise/Film?oid=1073960 Moonrise | Chicago Reader]
  10. [homepages.sover.net/~ozus/moonrise.htm moonrise]

Ссылка

  • [www.imdb.com/title/tt0040607/ Восход луны] на сайте IMDB
  • [www.allmovie.com/movie/moonrise-v33281 Восход луны] на сайте Allmovie
  • [www.rottentomatoes.com/m/moonrise/ Восход луны] на сайте Rotten Tomatoes
  • [www.afi.com/members/catalog/DetailView.aspx?s=&Movie=25650 Восход луны] на сайте Американского киноинститута

Отрывок, характеризующий Восход луны

– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.