Нидерландская революция

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Нидерландская революция
Гибралтарская битва
Дата	1568 — январь 1648
Место	Нидерланды, совр. Бельгия, Гибралтар
Причина	Объявление независимости Республики Соединенных провинций от Испании
Итог	Мюнстерский договор, признание независимости Нидерландских провинций
Противники
Семнадцать провинций Республика Соединенных провинций Испанская империя
Командующие
Вильгельм I Оранский Мориц Оранский Вильгельм II Оранский Эрцгерцог Матвей Франсуа Анжуйский Якоб ван Хемскерк Филипп II Фернандо Альварес, герцог Альба Хуан Австрийский Алессандро Фарнезе Хуан Альварес де Авила
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Война за независимость Нидерландов (Нидерландская революция, Восьмидесятилетняя война, в советской историографии - Нидерландская буржуазная революция) (нидерл. Tachtigjarige Oorlog) — вооружённая борьба Семнадцати провинций за освобождение от испанского владычества. В результате войны была признана независимость Семи Соединённых провинций. Области, ныне известные как Бельгия и Люксембург (те из Семнадцати провинций, которые остались под правлением Габсбургов), получили название Южных Нидерландов. Первым лидером нидерландцев был Вильгельм Оранский. Восьмидесятилетняя война стала одним из первых успешных расколов в Европе и привела к появлению первых современных европейских республик.

Изначально Испании удавалось сдерживать всякого рода ополчения. Однако в 1572 году повстанцы захватили Брилле и вспыхнуло восстание. Северные провинции приобрели независимость, сначала де факто и в 1648 де юре. Во время войны Нидерландская республика быстро росла и крепла, становясь мировой силой благодаря торговым судам, развивающейся экономике и науке, а также культурному росту.

Южные Нидерланды (современная территория Бельгии, Люксембурга и северной Франции) какое-то время оставались под властью Испании. Однако длительное угнетающее господство Испании на юге стало причиной бегства финансовой, интеллектуальной и культурной элиты на север, что способствовало успеху Нидерландской республики. К концу войны в 1648 году большая территория Южных Нидерландов была захвачена Францией, которая под руководством кардинала Ришельё и Людовика XIII вступила в союз с Нидерландской республикой в борьбе против Испании в 1630-х годах.

Первый этап конфликта основывался на борьбе Нидерландов за независимость. Однако в центре уже последующего этапа было официальное объявление де факто независимых Соединенных провинций. Этот этап совпал с подъемом Нидерландской республики как мощной силы и становлением Нидерландской колониальной империи.

Предыстория

Карл V получил в наследство от своей матери Хуаны I Безумной Испанию, а от отца Филиппа I Красивого — Нидерланды. Сам Карл V родился на территории тогдашних Нидерландов, в городе Гент. В 1549 году он издал Прагматическую санкцию, выделившую Семнадцать провинций из состава Священной Римской империи и сделавшую их наследственным владением дома Габсбургов. В 1555 году он отрёкся от Нидерландов в пользу своего сына Филиппа II, а в 1556 году и от испанской короны. Неурожай 1566 года, повышение налогов, нетерпимость к набирающему обороты протестантизму породила реакцию в виде иконоборческого восстания, которое было спровоцировано протестантскими агитаторами. В тот момент штатгальтером Нидерландов была Маргарита Пармская. Однако в 1567 году испанский король отправил в Нидерланды с широкими полномочиями герцога Альбу, чьи «антикризисные» меры буквально взорвали страну.

Налогообложение

В состав Нидерландов входили зажиточные территории, в числе которых была и Фландрия, обладавшая развитой экономикой и долгое время находившаяся под властью французских королей. Мировой империи Карла V принадлежали крупные американские и европейские территории, контроль и защита которых затруднялась огромными размерами империи. Это большое государство почти непрерывно находилось в состоянии войны со своими соседями в Европе, в первую очередь, с Францией в Итальянских войнах и турками в Средиземном море. Также велись войны против протестантских князей в Германии. Нидерланды выплачивали высокие налоги для финансирования этих войн, но они воспринимались как ненужные, а иногда и просто вредные, поскольку были направлены против наиболее важных торговых партнёров.

Протестантизм

В ходе XVI столетия протестантизм быстро распространялся в северной части Европы. Нидерландские протестанты после первоначальных репрессий были приняты властями и к ним стали относиться толерантно. К 1560-м годам протестантская (кальвинистская) община обрела значительное влияние в Нидерландах, хотя в то время была меньшинством. В обществе, зависящем от торговли, свобода и терпимость были основными вопросами. Тем не менее Карл V, а затем Филипп II, считали своим долгом бороться с протестантизмом, который являлся ересью с точки зрения католической церкви. Суровые меры привели к увеличению жалоб в Нидерландах, где органы местного самоуправления приступили к реализации курса на мирное сосуществование. Во второй половине столетия ситуация накалялась. Филипп направил войска для подавления восстания и превращения Нидерландов снова в католический регион. Нидерландские протестанты с их скромным образом жизни выглядели предпочтительнее в сравнении с роскошными, по общему мнению, привычками католического духовенства.

Централизация

Смещение баланса сил в эпоху позднего средневековья означало, что многие из нидерландских администраторов уже не были потомственными аристократами, а происходили из незнатных семей, достигших своего статуса в течение последних веков. В этой коллекции рассеянных аристократических княжеств в союзе и под предводительством бургундских герцогов более, чем когда-либо, выделялось высшее дворянство и их правители. В пятнадцатом веке Брюссель, таким образом, стал де-факто столицей семнадцати провинций.

Ещё в средние века районы Нидерландов, представленные дворянством и торговцами, пользовались значительной автономией при назначении администраторов. Карл V и Филипп II совершенствовали управление империей путём повышения авторитета центральной власти в вопросах права и налогов, что вызвало подозрения среди дворянства и купечества. Одним из примеров этого является захват власти в городе Утрехте в 1528 году, когда Карл V заменил Совет Гильдии мастеров, управлявший городом, собственным наместником, который взял власть во всей провинции Утрехт. Карл приказал построить крупный укреплённый замок Вреденбург для защиты от княжества Гельдерн и контроля за гражданами Утрехта. При правлении Марии Австрийской (1531—1555) традиционная власть наместников и высшей знати была заменена профессиональными юристами в Государственном совете.

Начальный этап (1555—1572)

Прелюдия к восстанию (1555—1568)

В 1556 году Карл передал трон своему сыну Филиппу II. Карла, несмотря на суровые методы, рассматривали в качестве правителя, который нужен Нидерландам. Филипп же вырос в Испании и не говорил ни по-нидерландски, ни по-французски. Во время царствования Филиппа положение в Нидерландах обострилось из-за более высокого налогообложения, подавления протестантизма и централизации власти. Растущий конфликт достиг точки кипения и, в конечном итоге, привел к войне за независимость.

Дворянство в оппозиции

В рамках усилий по созданию стабильного и надёжного правительства Нидерландов Филипп назначил Маргариту Пармскую штатгальтером Нидерландов. Он продолжил политику своего отца при назначении членов высшего дворянства Нидерландов в Государственный совет — руководящий орган семнадцати провинций. Главой этого совета он поставил Антуана Перрено де Гранвеля, который был его доверенным лицом. Тем не менее, уже в 1558 году штаты провинций и генеральный штат Нидерландов стали противоречить пожеланиям Филиппа, возражая против его налоговой политики и требуя вывода испанских войск с юга Нидерландов. При последующих реформах Филипп встретился с сильной оппозицией. Некоторые из наиболее влиятельных вельмож, в том числе граф Эгмонт и Филипп де Монморанси, вышли из состава Государственного совета до тех пор, пока его возглавляет Гранвель. В этот же период, несмотря на ужесточение власти, росли религиозные протесты.

В декабре 1565 г. группой нидерландских дворян был составлен документ, известный как Компромисс дворянПервыми лицами, подписавшими акт Компромисса и инициаторами его были Людовик Нассауский, Николай де Гамм, Бредероде и др., автором же документа считается Сент-Альдегонд. Документ, тайно пущенный по рукам, скоро был покрыт массой подписей — и дворян, и горожан, и католиков, и кальвинистов. Конфедераты клялись, что не посягают ни на славу Божию, ни на королевскую власть; напротив, цель их — «утверждение королевской власти и уничтожение всяких смут, мятежей, партий и заговоров»; они обязывались оставаться в неразрывном союзе и защищать друг друга от гонений и преследований.

Иконоборчество и репрессии. Начало восстания

Атмосфера в Нидерландах была напряжённой в связи с восстанием лидеров кальвинистов, голода после неурожая в 1565 году и экономических трудностей в связи с Северной войной. В начале августа 1566 года монастырская церковь в Стеенворде во Фландрии (в настоящее время в Северной Франции) была разграблена под предводительством проповедника Себастьяна Матте. За этим инцидентом последовал ряд аналогичных беспорядков во Фландрии и вскоре Нидерланды стали ареной массового иконоборческого движения кальвинистов, которые врывались в церкви и другие религиозные здания, оскверняли и разрушали статуи и изображения католических святых по всей стране. По словам кальвинистов, эти статуи представляли собой поклонение идолам. Действия иконоборцев разделили дворянство на два лагеря. Филипп утратил контроль над ситуацией в Нидерландах и отправил армию для подавления мятежа. 22 августа 1567 года Фернандо Альварес де Толедо (герцог Альба) вошел в Брюссель во главе 10-тысячного войска.

Альба приехал с инструкцией Филиппа, которая повелевала, захватив почётнейших граждан страны, отправить их на смертную казнь, конфисковать в казну их имущество и поддерживать католическую веру во всей строгости. Смерть принца Оранского, Эгмонта, Горна и других была заранее решена. Но из трёх вождей Альбе удалось завлечь в свои сети только Эгмонта и Горна и 9 сентября 1567 года арестовать их. Судилище называлось «советом о беспорядках», а от народа получило название «Кровавого совета» (Bloedraad) и вполне оправдывало это прозвище.

В течение трёх месяцев Альба послал на эшафот до 1800 человек; тот, кого привлекали к следствию, был фактически уже осуждён; малейшего подозрения, даже клеветы со стороны врага было для этого достаточно; а более снисходительного приговора, чем смертная казнь и конфискация имущества, суд не выносил. Оранские принцы Вильгельм и Людвиг также были приглашены на суд, но, проявив благоразумие, не явились. Напротив, весною 1568 года они начали из Германии войну. Вначале, однако, они лишь ухудшили ужасное положение своей страны.

Победа, одержанная Людвигом в мае 1568 года в битве при Гейлигерлее, побудила Альбу казнить Эгмонта, Горна и других знатных лиц (в июне), и он отплатил за победу Людвига двумя победами и весьма искусными операциями против Вильгельма, которого с незначительными потерями совершенно вытеснил из страны в октябре 1568 года.

Но Испании мешал тот факт, что она была вынуждена вести войну на разных фронтах одновременно. Борьба против Османской империи в Средиземном море ограничивала военную мощь, развернутую против мятежников в Нидерландах. Уже в 1566 году с помощью французской дипломатии (учитывая франко-османский альянс) Вильгельм I Оранский обратился с просьбой о поддержке к Османской империи. Османская империя предложила прямую военную помощь повстанцам, во-первых, через связь Иосифа Нази с протестантами в Антверпене, а во-вторых, через письмо Сулеймана Великолепного «Лютеранам» во Фландрии с предложением помощи войсками по первой просьбе. Сулейман даже утверждал, что считает себя религиозно близким протестантам, «так как они не поклоняются идолам, верят в единого Бога и воевали против папы и императора». Лозунгом гёзов стал «Лучше турки, чем Папа», и они даже имели красное знамя с полумесяцем, напоминающее турецкое знамя. Турки продолжали оказывать поддержку Нидерландам вместе с французами и англичанами, а также поддерживали протестантов и кальвинистов, как один из способов противостояния Габсбургам в Европе.

В Нидерландах опять началась кровавая расправа; число казней вскоре достигло нескольких тысяч, было конфисковано имущества на 30 миллионов талеров, торговля и промышленность остановились, сотни тысяч людей спасались бегством за границу. После этого начались притеснения с помощью новых налогов: в марте 1569 года государственные чины в Брюсселе должны были дать своё согласие на три декрета, которыми был установлен сбор 1 процента со всего движимого и недвижимого имущества, 5 % с продажи земельной собственности и 10 % с цены любого проданного товара. Этими декретами была остановлена промышленность и политическая катастрофа стала неизбежна. Её не могло предотвратить нечто вроде амнистии, обнародованной 4 июля 1570 года, хотя при этом все эдикты остались в силе, а когда 31 июля 1571 года была предпринята попытка произвести сбор новых налогов, то все лавки закрылись; не было ни купли, ни продажи, прекратились всякая работа и всякое промышленное движение.

Возрождение надежд (1572—1585)

Требования Альбы о введении новых налогов вызвали решительный протест как протестантов, так и католиков. Поддержка повстанцев выросла также за счёт большой группы беженцев, которые бежали из страны во время правления Альбы. 1 апреля 1572 года гёзы под предводительством своего лидера графа де ла Марк неожиданно захватили почти незащищённый город Брилле. Благодаря этому укреплённому городу повстанцы получили плацдарм и, что более важно, знак победы на севере страны. Это был знак для протестантов нижней Голландии восстать ещё раз.

Большинство из наиболее важных городов в провинциях Голландии и Зеландии объявили лояльность по отношению к повстанцам. Заметным исключением являются Амстердам и Мидделбург, которые остались верными католикам до 1578 года. Вильгельм Оранский был поставлен во главе восстания. Он был признан в качестве генерал-губернатора и штатгальтера Голландии, Зеландии, Фрисландии и Утрехта на совещании в Дордрехте в июле 1572 года. Было решено, что власть будет распределена между Оранским и штатами. В связи с растущим влиянием повстанцев в северных провинциях война вступила в решающую фазу.

Также усилились разногласия среди голландцев. С одной стороны там было кальвинистское воинствующее большинство, которое хотело продолжить борьбу с католическим Филиппом II и обратить всех голландских граждан в кальвинизм. С другой стороны существовало католическое меньшинство, которое хотело оставаться верным правителю и его администрации в Брюсселе. Вильгельм Оранский стал центральной фигурой сплочения этих групп во имя общей цели. В конце концов он был вынужден перейти к более радикальным кальвинистам потому, что кальвинисты были наиболее фанатичны в борьбе с испанцами. Он перешёл в кальвинизм в 1573 году.

Гентское умиротворение

Вместо не сумевшего справиться с мятежом герцога Альбы в 1573 году был назначен новый наместник Нидерландов Луис де Рекезенс. Но за три года его правления (он умер в начале 1576 года) испанцам так и не удалось переломить ситуацию в борьбе с повстанцами. В 1575 году Испания объявила о банкротстве, что привело к задержке жалования наёмникам и 4 ноября 1576 года вылилось в мятеж, получивший название «Испанской ярости», в ходе которого испанские солдаты разграбили Антверпен и уничтожили около 8 тысяч его жителей. Эти события укрепили решимость повстанцев Семнадцати провинций взять судьбу в собственные руки.

8 ноября 1576 года между северными (кальвинистскими) и южными (католическими) провинциями Нидерландов было заключено соглашение (Гентское умиротворение), в котором были провозглашены религиозная терпимость и политическое единство для совместной борьбы против испанских сил. В большинстве католических провинций ущерб от иностранных войск являлся главной причиной вступления в открытое противостояние с испанцами, при этом формально власть Филиппа II была сохранена. Тем не менее, отдельные религиозные столкновения продолжались и Испания, используя поставки золота из Нового Света, направила новую армию под командованием Алессандро Фарнезе.

В 1577-1584 гг. существовала кальвинистская Гентская республика, nl:Gentse Republiek.

Аррасская уния и Утрехтская уния

6 января 1579 года, некоторые южные провинции (Артуа, Геннегау и так называемая Валлонская Фландрия), недовольные агрессивным кальвинизмом северных провинций, выразили лояльность испанскому королю и подписали Аррасскую унию, означавшую отказ от соглашений Гентского умиротворения.

23 января 1579 года в ответ на Аррасскую унию Вильгельм I Оранский объединил северные провинции: Голландию, Зеландию, Утрехт, Гронинген и Гельдерн в Утрехтскую унию. Города Южных Нидерландов Брюгге, Гент, Антверпен и Брюссель поддержали Утрехтскую унию Севера и присоединились к ней. Таким образом Семнадцать провинций оказались разделены на восставшие северные и покорившиеся испанскому королю южные.

Акт о клятвенном отречении

Генеральные штаты пытались найти подходящую замену Филиппу II Испанскому в качестве короля. Естественным выбором на роль защитника Нидерландов представлялась протестантская королева Англии Елизавета, однако она не захотела непосредственно вмешиваться в ситуацию. В ответ на отказ Елизаветы Генеральные штаты пригласили правителем младшего брата французского короля герцога Анжуйского. Тот согласился при условии, что Нидерланды официально осудят любые проявления лояльности к Филиппу. В 1581 году был опубликован Акт о клятвенном отречении, который провозгласил, что король Испании не исполнял своих обязанностей в Нидерландах и поэтому больше не считается там законным королём. Анжу, однако, вызывал глубокое недоверие населения и всё более беспокоился по поводу ограниченности своего влияния. После некоторых усилий укрепить свою власть путём военных действий Франсуа Анжу покинул Нидерланды в 1583 году.

Падение Антверпена

После Акта о клятвенном отречении Испания послала новую армию против вновь Соединённых Провинций. Её возглавил Алессандро Фарнезе, герцог Пармский, который завоевал основную часть Фландрии и Брабант, а также значительную часть северо-восточных провинций, повсюду восстанавливая католичество и подвергая протестантов казням и пыткам. Антверпен, в то время крупнейший город в Нидерландах, пал в 1585 году, в результате чего более половины его населения бежало на север. Численность населения Антверпена упала со 100 тысяч жителей в 1560 до 42 тысяч в 1590 году.

Вильгельм Оранский, объявленный вне закона Филиппом II в марте 1580, был убит сторонником короля Бальтазаром Жераром 10 июля 1584 года.

Нидерланды были поделены на независимую северную часть и южную часть, остававшуюся под испанской властью. Большая часть населения Севера исповедовала протестантизм. Юг, контролируемый испанцами, оставался оплотом католичества. Большинство протестантов бежало на север. Испания держала большое войско на юге страны.

Де-факто независимость севера (1585—1609)

Соединенные Провинции искали поддержки традиционных соперников Испании, и с февраля по май 1585 даже предлагали каждому из монархов Франции и Англии суверенитет над Нидерландами.

Несмотря на многолетнюю неофициальную поддержку Англии, английская королева Елизавета I, желая избежать лобового столкновения с Испанией, не провозглашала этого официально. Годом ранее католики Франции подписали договор с Испанией, ставивший целью уничтожение французских протестантов. Опасаясь, что Франция попадет под контроль Габсбургов, Елизавета Английская начала действовать. Она направила в Нидерланды (1585) в качестве лорда-регента графа Лестера с шеститысячным отрядом войск, включавшим тысячу человек кавалерии. Граф Лестер принял сторону радикальных кальвинистов, что оттолкнуло католиков и умеренных. Пытаясь укрепить свою власть за счёт самостоятельности провинций, граф настроил против себя нидерландских патрициев, а спустя год, лишившись поддержки народа, вернулся в Англию. Генеральные Штаты назначили 20-летнего Морица Оранского на должность командующего нидерландской армии (1587). 7 сентября 1589 года Филипп II приказал отвести все имеющиеся силы на Юг в попытке помешать Генриху Наварскому стать королём Франции. Для Испании Нидерланды стали одним из противников во французских религиозных войнах.

Современные границы Нидерландов в основном сформировались в результате кампаний Морица Оранского. Он сумел использовать катастрофический разгром испанской «Непобедимой Армады» (1588) в противоборстве с английским флотом и морской стихией. Одной из наиболее примечательных особенностей этой войны были волнения военнослужащих испанской армии, вызванные задержкой жалования: в период с 1570 по 1607 год произошло по меньшей мере 40 мятежей. Когда король Франции Генрих IV объявил войну Испании, испанское правительство объявило о банкротстве (1595). Однако, восстановив контроль над морем, Испании удалось значительно увеличить поставки золота и серебра из Америки, что позволило ей усилить военное давление на Англию и Францию.

После заключения договора с Францией (1598) Филипп уступил Нидерланды своей дочери Изабелле и её мужу и своему племяннику Альбрехту VII Австрийскому. В это время Мориц вёл захват важных городов страны. Начиная с важного укрепления Берген-оп-Зом (1588), Мориц завоевал Бреду (1590), Зютфен, Девентер, Делфзейл и Неймеген (1591), Стеенвик, Коворден (1592), Гертруденберг (1593), Гронинген (1594), Грунло, Энсхеде, Оотмарсум, Олдензал (1597) и Граве (1602). Эта кампания проходила в пограничных районах современных Нидерландов. В сердце Нидерландов установился мир, который впоследствии перешёл в нидерландский Золотой век.

Испанская власть в Южных Нидерландах оставалась сильной. Однако контроль над Зеландией позволил Северным Нидерландам регулировать движение через устье Шельды, которая связывала с морем важный порт Антверпен. Порт Амстердама извлёк весьма большую пользу из блокады порта Антверпена. Тем не менее, по предложению Морица, кампания за освобождение Южных Нидерландов началась в 1600 году. Эта кампания была направлена также на устранение угрозы для голландской торговли, возникшей в связи с поддержкой испанцами торговцев Дюнкерка. Испанцы укрепили свои позиции вдоль побережья, что привело к битве у Ньивпорта.

Армия Генеральных Штатов завоевала признание для себя и своего командира, нанеся поражение испанским войскам в открытом бою. Мориц остановил марш на Дюнкерк и вернулся в северные провинции. Разделение Нидерландов на отдельные государства стало свершившимся фактом. Не устранив угрозу для торговли, исходящую от Дюнкерка, Нидерланды создали свои военно-морские силы для защиты морской торговли, значительно выросшей после создания (1602) Голландской Ост-Индской компании. Укрепление нидерландского флота стало сдерживающим фактором для военно-морских амбиций Испании.

Двенадцать лет перемирия (1609—1621)

В 1609 году было объявлено прекращение огня, после чего последовало двенадцать лет перемирия между Соединёнными провинциями и контролируемыми испанцами южными штатами при посредничестве Франции и Англии.

Во время перемирия в нидерландском лагере возникли две фракции, разнонаправленные политически и религиозно. На одной стороне были приверженцы богослова Якоба Арминия, чьи видные сторонники включали в себя Йохана ван Олденбарневелта (Барневелта) и Гуго Гроция. Арминийцы относились к протестантскому течению ремонстрантов и являлись, как правило, зажиточными торговцами, которые приняли более строгое толкование Библии, чем классические кальвинисты. Помимо этого, они считали, что Нидерланды должны быть республикой. Они оппонировали более радикальным гомаристам (сторонниками Францискуса Гомаруса), которые в 1610 году открыто провозгласили свою верность принцу Морицу. В 1617 году произошла эскалация конфликта, когда республиканцы (ремонстранты) провели «Резолюцию», позволяющую городам принять меры в отношении гомаристов. Однако, Олденбарневелт был обвинен принцем Морицом в государственной измене, арестован и в 1619 году казнён. Гуго Гроций покинул страну после побега из заключения в замке Лёвенстейн.

Заключительный этап (1621—1648)

Возобновление войны

Переговорам о мире мешали два нерешённых вопроса. Во-первых, испанскому требованию религиозной свободы для католиков в Северных Нидерландах противопоставлялось нидерландское требование свободы для протестантов на юге Нидерландов. Во-вторых, существовали несогласия относительно торговых путей в различных колониях (на Дальнем Востоке и в Северной и Южной Америке), которые не удавалось разрешить. Испанцы сделали одно последнее усилие для завоевания Севера, а нидерландцы использовали свои военно-морские силы, чтобы расширить колониальные торговые маршруты в ущерб Испании. Война возобновилась, становясь частью более масштабной Тридцатилетней войны.

В 1622 году испанское нападение на важную крепость Берген-оп-Зом было отбито. Однако, в апреле 1625 года Мориц умер, в то время как испанцы под командованием генерала Амброзио Спинолы осаждали город Бреда, взятый испанцами в июне 1625 года. После этой испанской победы сводный брат Морица Фредерик Генрих, принявший командование армией, в 1629 году захватил ключевой укреплённый город Хертогенбос. Этот город, крупнейший в северной части Брабанта, считался неприступным. Его потеря явилась серьёзным ударом по испанцам.

В 1632 году Фредерик Генрих захватил Венло, Рурмонд и Маастрихт. Попытки нападения на Антверпен и Брюссель, однако, провалились из-за отсутствия поддержки фламандского населения. Это было связано как с грабежами в ходе военных действий, так и с обращением нового поколения жителей Фландрии и Брабанта в католицизм, что породило недоверие к кальвинистской Голландии даже большее, чем к испанским оккупантам.

Мир

30 января 1648 года война закончилась подписанием Мюнстерского договора между Испанией и Нидерландами. 15 мая 1648 года в Мюнстере стороны обменялись ратифицированными копиями договора. Этот договор являлся частью европейского Вестфальского мира, завершавшего Тридцатилетнюю войну. В договоре баланс сил в Западной Европе был приведён в соответствие с реальной расстановкой сил, то есть де-юре Нидерландская Республика была признана в качестве независимого государства и сохранила контроль над территориями, завоёванными на поздних этапах войны. Мир не был долговечным, возникли новые мировые державы.

Уже в 1652 году, через четыре года после подписания мира, Нидерландская и Английская республики начали новую войну.

См. также

• История Нидерландов
• Республика Соединенных провинций

Литература

• Пиренн Анри. Нидерландская революция = Histoire de Belgique, tt III-IX, Bruxelles / перевод Ф. А. Коган-Бернштейн, редакция Е. А. Косминского. — Москва: Государственное социально-экономическое издательство, 1937. — 10 000 экз.
• Чистозвонов А. Н. Нидерландская буржуазная революция XVI века — М.: Издательство АН СССР, 1958.
• История политических и правовых учений: Учебник / Под ред. О. Э. Лейста — М.: Юридическая литература, 1997. — 576 с. — ISBN 5-7260-0879-0. — [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Pravo/Leist/_09.php Гл. 9. Политические и правовые учения в Голландии и Англии в период ранних буржуазных революций.]

Отрывок, характеризующий Нидерландская революция

– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.
«Quelle delicatesse» [Какая деликатность,] – подумала княжна. – Неужели Ame (так звали m lle Bourienne) думает, что я могу ревновать ее и не ценить ее чистую нежность и преданность ко мне. – Она подошла к m lle Bourienne и крепко ее поцеловала. Анатоль подошел к руке маленькой княгини.
– Non, non, non! Quand votre pere m'ecrira, que vous vous conduisez bien, je vous donnerai ma main a baiser. Pas avant. [Нет, нет, нет! Когда отец ваш напишет мне, что вы себя ведете хорошо, тогда я дам вам поцеловать руку. Не прежде.] – И, подняв пальчик и улыбаясь, она вышла из комнаты.


Все разошлись, и, кроме Анатоля, который заснул тотчас же, как лег на постель, никто долго не спал эту ночь.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное – добрый», думала княжна Марья, и страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто то был он – дьявол, и он – этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.