Вотчина

Во́тчина — наследственное земельное владение. Вотчина составляла комплекс, состоящий из земельной собственности (земли, построек и инвентаря) и прав на холопов. Синонимы вотчины — аллод, бокленд.

С VIII—IX веков вотчина являлась господствующей формой землевладения в большинстве стран Западной Европы. В процессе формирования вотчины создавался аппарат властного управления (суд, администрация и так далее). Крестьяне сохраняли свою общинную организацию (община, коммуна, альменда), что наряду с обязательным потомственным характером владения отличало вотчину от бенефиция, манора и поместья.

Вотчина различалась по экономической структуре (в зависимости от роли домена, типа феодальных повинностей крестьян), по величине, по социальной принадлежности вотчинников (светские, в том числе королевские, церковные).

В Древней Руси

Во времена Киевской Руси вотчина являлась одной из форм феодальной земельной собственности. Владелец вотчины имел право передать её по наследству (отсюда и происхождение названия от древнерусского слова «отчина», то есть отцовская собственность), продать, обменять или, например, поделить между родственниками. Вотчины как явление возникли в процессе формирования частной феодальной собственности на землю. Как правило, их собственниками в IX—XI веках были князья, а также княжеские дружинники и земские бояре — наследники прежней родоплеменной верхушки. После принятия христианства сформировалось и церковное вотчинное землевладение, собственниками которого являлись представители церковной иерархии (митрополиты, епископы) и большие монастыри.

Существовали различные категории вотчины: родовые, купленные, дарованные князем или другими, что частично влияло на возможность собственников свободно распоряжаться вотчиной. Так, владение родовыми вотчинами ограничивалось государством и родственниками. Собственник такой вотчины был обязан служить тому князю, на землях которого она находилась, а без согласия членов своего рода вотчинник не мог её продать или обменять. В случае нарушения таких условий собственника лишали вотчины. Данный факт свидетельствует о том, что в эпоху Древнерусского государства владение вотчиной не было ещё приравнено к праву безусловной собственности на неё.

В удельный период

В период политической раздробленности Руси вотчина стала основной формой феодального землевладения, роль которой постоянно возрастала за счёт новых княжеских пожалований, захвата общинных земель, покупки, обмена и т. п. Данный факт привёл также к значительному возрастанию влияния собственников вотчин на политическую жизнь русских княжеств.

Владения знатных бояр обычно складывались из нескольких вотчин, которые достаточно часто находились в разных местах государства и не создавали единого хозяйственного организма. В отношении к населению вотчины их собственники пользовались рядом прав и привилегий в сфере судопроизводства, сбора податей и прочего. В больших вотчинах формировался собственный административно-хозяйственный аппарат, который занимался организацией их повседневной жизнедеятельности.

В период распада Руси вотчинами также назывались отдельные удельные княжества (княжеские столы — престолы), которые унаследовались князем от его отца. На Любечском съезде 1097 года была предпринята неудавшаяся попытка на основе принципа вотчины («каждо да держит отчину свою») приостановить княжеские междоусобицы.

Также термин отчина (с притяжательным местоимением) применялся в княжеских спорах за столы. Акцент при этом делался на том, княжил ли в городе-центре определённой вотчины отец претендента либо претендент является для этого княжества «изгоем» (см. Лествичное право).

В великом княжестве Литовском

После того, как значительная часть западных русских земель попала под власть Литвы и Польши, вотчинное землевладение на этих территориях не только сохранилось, но и существенно возросло. Большинство вотчин стало принадлежать представителям древних малорусских княжеских и боярских родов. Одновременно Великие князья Литовские и польские короли даровали земли «в отчину», «на вечность» литовским, польским и русским феодалам. Особенно активным этот процесс стал после 1590 года, когда сейм Речи и Посполитой по итогам войны 1654—1667 годов. На Левобережье во второй половине XVII столетия шёл постепенный процесс формирования землевладения украинской козацкой старшины.

В великом княжестве Московском

В XIV—XV веках вотчины были основной формой землевладения и в Северо-Восточной Руси, где шёл активный процесс формирования Московского княжества и затем единого централизованного государства. Однако в связи с возрастанием противоречий между центральной великокняжеской властью и вольностями бояр-вотчинников права последних начали существенно ограничиваться (например, было отменено право свободного отъезда от одного князя к другому, ограничено право суда феодала в вотчинах и прочее). Центральная власть начала опираться на дворянство, которое пользовалось землевладением согласно поместному праву. Особенно активным был процесс ограничения вотчин в XVI столетии. Тогда были значительно ограничены вотчинные права бояр (законы 1551 года и 1562 года), а во время опричнины большое количество вотчин было ликвидировано, а их собственники казнены. В конце XVI столетия в России основной формой землевладения были уже не вотчины, а поместья. Уложение о службе 1556 года фактически приравняло вотчину к поместью («служба по отечеству»). В XVII столетии продолжился процесс юридического сближения вотчины с поместьем, который завершился изданием Петром I 23 марта 1714 года указа о единонаследии, объединившего вотчину и поместье в единое понятие имение. С тех пор понятие Вотчина иногда употреблялось в России в XVIII—XIX веках для обозначения дворянской земельной собственности.

См. также

• Поместная система
• Барщина
• Вотчинное право башкир

Литература

• Ивина Л. И. Крупная вотчина Северо-Восточной Руси конца XIV - первой половины XVI в. / Л. И. Ивина; Под ред. Н. Е. Носова; Ленингр. отд-ние Института истории СССР АН СССР. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979. — 224 с. — 2 600 экз. (обл.)

Отрывок, характеризующий Вотчина

Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.