В глубине Великого Кристалла

«В глубине Великого Кристалла» — цикл фантастических повестей Владислава Крапивина, объединённых общей картиной метавселенной, имеющей форму кристалла, каждая грань которого является отдельной вселенной, и частично перекликающимися сюжетами. Ведущую роль в произведениях цикла играют дети, имеющие особые способности, позволяющие им, в частности, проникать в параллельные вселенные. Особая роль отводится некоему сообществу Хранителей — Командоров, призванному охранять таких детей. Образ Командора — наиболее интересная находка Крапивина в произведениях цикла, источником которой, вероятно, является жизненный опыт писателя, который в 1960—1980-е годы возглавлял пионерский отряд «Каравелла». На примере вымышленного мира автором рассматриваются проблемы реального мира — беспризорность, насилие над детьми и их защита от произвола. Ещё одним лейтмотивом произведений цикла является отношение матери и ребёнка, тоска детей по родителям, с которыми они так или иначе разлучены, проблемы отношений в неполных и распавшихся семьях.

Произведения цикла

Основная часть цикла состоит из пяти произведений, вышедших в 1988—1989 годах:

1. «Выстрел с монитора» (1988)
2. «Гуси-гуси, га-га-га…» (1989)
3. «Застава на Якорном Поле» (1989)
4. «Крик петуха» (1990)
5. «Белый шарик матроса Вильсона» (1991)

Эти произведения составляют ядро цикла и именно они входили в первоначальный план.

Позже были написаны произведения, стоящие от основного цикла некоторым особняком:

6. «Сказки о рыбаках и рыбках». (другое название — «Лунная рыбка», 1991)
7. «Лоцман» (1991)

Также к циклу «В глубине Великого Кристалла» примыкают роман «Кораблики, или Помоги мне в пути» (1993) и повесть «Синий треугольник» (2001), не имеющие сюжетной связи с основными произведениями цикла, однако происходящие в тех же мирах с теми же свойствами.

Близкими по духу произведениями, хотя в них и не упоминается Великий Кристалл, являются ранний рассказ «Я иду встречать брата» (1962) и повесть «Оранжевый портрет с крапинками» (1985).

Публикации

Впервые произведения цикла выходили в журналах «Пионер» («Выстрел с монитора»: 1988, № 10—12; 1989, № 1, 2; «Застава на Якорном Поле»: 1989, № 10—12, 1990, № 1, 2), «Урал» («Гуси, гуси, га-га-га…»: 1989, № 8-9) и «Уральский следопыт» («Крик петуха»: 1990, № 8—10; «Белый шарик матроса Вильсона»: 1991, № 6—8; «Лоцман»: 1992, № 1—3). «Выстрел с монитора», «Крик петуха» и «Белый шарик…» были оформлены иллюстрациями Евгении Стерлиговой, «Лоцман» — иллюстрациями сына писателя — Павла Крапивина, «Застава на Якорном Поле» — рисунками Е.Медведева.

В дальнейшем повести цикла публиковались как отдельными изданиями, так и в составе сборников. В 2005 году издательством «Эксмо» был выпущен двухтомник «В глубине Великого Кристалла», включающий девять произведений. В 2009 году тем же издательством цикл был выпущен в виде однотомника.

Вселенная цикла

Цикл является логическим продолжением предыдущих работ Крапивина, прежде всего — трилогий «В ночь большого прилива» и «Голубятня на жёлтой поляне». Именно в «Ночи большого прилива» впервые появились мотивы многовариантности пространств и связка героев «подросток — взрослый» в дополнение к традиционной для писателя связке «малыш — подросток». В «Голубятне…» впервые появляется тип героя, который станет основным для цикла «В глубине Великого Кристалла», — Игнатик — мальчик с паранормальными способностями, способный проникать в параллельные пространства.

В повестях цикла описывается Вселенная, представляющая собой совокупность множества параллельных миров, в целом составляющая некое подобие бесконечно большого многомерного кристалла («Великий Кристалл»). Каждая грань этого кристалла — отдельный мир, со своей историей, географией, со своим течением времени. Как и в обычных кристаллах, в кристаллической Вселенной нет идеальной упорядоченности: где-то рёбра между гранями сглаживаются, где-то в толще кристалла могут оказаться трещины, где-то есть другие изъяны и аномалии. В мирах, находящихся на гранях, этим дефектам соответствуют различные «аномальные зоны», через которые иногда, при благоприятном стечении обстоятельств, можно попасть из одного мира в другой. Вселенная устроена так, что миры на соседних гранях похожи друг на друга: они могут иметь близкую, хотя и отличающуюся географию, там живут люди, говорят на похожих языках, уровень научно-технического и социального развития человечества примерно одинаков, хотя и различий очень много.

С течением времени всё больше появляется людей со способностями, которые принято называть «паранормальными». Первыми обладателями этих способностей становятся дети. Если раньше способности эти ограничивались мелкими бытовыми «чудесами», вроде способности двигать взглядом предметы или зажигать огонь, то впоследствии эти способности позволили детям переходить из одного мира в другой.

Сюжеты

Книги цикла описывают несколько узловых моментов в истории группы параллельных пространств, более или менее соответствующих миру, в котором живёт современное человечество. Все сюжеты цикла увязаны между собой перекрестными ссылками, упоминаниями и замыкающимися в кольцо сюжетными линиями — именно так Крапивин передает всю сложность и запутанность пространств и времен внутри Кристалла.

Выстрел с монитора

Повесть построена по схеме «рассказ в рассказе» — Павлик Находкин, школьник, возвращающийся на речном пароходе от родственницы, выслушивает от случайного пожилого попутчика историю о событиях, происходивших в местах, по которым сейчас проплывает пароход. О городе Реттерхальме, который стоял в этих местах, и о его жителе — мальчике Гальке (полное имя — Галиен Тукк), однажды спасшем город от бомбардировки вражеским монитором. Из рассказа мальчик узнаёт о Командорах — немногочисленных защитниках детей с особыми способностями.

Сойдя с парохода, который остановился из-за сломавшейся машины, Павлик решает добираться до дома на автобусе, но попадает в петлю времени, оказавшись на сутки в прошлом и совершает чудо — силой своего желания переносится на много километров в родной город. В действии активно участвует старая монетка с изображением Юхана-трубача, выпущенная когда-то в городе Лехтенстаарн. Эта монетка ещё неоднократно встретится позже героям книг цикла. Само же упоминание Юхана-трубача — одна из переплетающихся нитей сюжета. В честь него назвали вечного странника дороги Юкки (он встречается во многих книгах цикла), и в конце своей линии реальности (в повести «Крик петуха») Юкки вместе с князем Юр-Танка уходит на его грань реальности и там становится трубачом (вполне вероятно, именно в этой грани реальности Юкки-трубач спасет город, что положит начало легенде о Юхане-трубаче). В той же повести «Крик петуха» мы узнаем об окончании жизни командора Павла Находкина.

Гуси-гуси, га-га-га…

Это произведение является одним из самых серьёзных и нетипичных для Крапивина. Действие происходит в Западной Федерации, благополучном мире будущего, в городе Реттерберге — первом после столицы. Каждому новорождённому гражданину страны прививается уникальный «биологический индекс» — источник специфического ненаправленного излучения. Индексы используются везде: от домашних компьютеров до банковской системы и полиции. От системы невозможно скрыться: уловители индекса покрывают территорию всей страны, а также и большинства соседних стран в регионе. Пенитенциарно-исполнительная система максимально упрощена: вместо разных наказаний за различные проступки осталось одно, унифицированное — смертная казнь. При любом нарушении порядка судебный компьютер бросает жребий; чем серьёзнее нарушение, тем выше вероятность казни.

Главный герой книги — дизайнер рекламы Корнелий Глас, типичный законопослушный обыватель, которого вполне устраивает его жизнь. Сюжет начинается с того, что Глас получает повестку на казнь за пренебрежение регламентом пешеходного движения. Ему выпал почти невозможный шанс — один из миллиона. Из-за накладок в процессе исполнения приговора Глас остаётся жив, но по документам казнь уже проведена и его идентификатор исключён из реестра индексной системы. Теперь Корнелия нельзя ни казнить официально, ни выпустить на волю. Ему ничего не остаётся делать, как оставаться в тюрьме. Полицейский инспектор Альбин Мук приставляет его в качестве воспитателя к группе живущих там же безындексных детей (по негласному положению все такие дети изымаются из семей и воспитываются в тюремных интернатах). Там Корнелий знакомится с новоприбывшим Цезарем Лотом, ещё недавно — обычным и благополучным семейным ребёнком. Но у десятилетнего мальчика бесследно исчез индекс. Цезаря, согласно общему порядку, отправили в тюремный интернат, а родители оказались в секретном институте в роли подопытных.

Под воздействием обстоятельств происходит необратимая ломка обывательского сознания Корнелия, он решает спасти детей и помочь Цезарю воссоединиться с родителями. Большинство детей удаётся переправить в соседний мир, в котором нет индексной системы и где они смогут жить нормально. Сам Корнелий остаётся, чтобы освободить родителей Цезаря Лота из-под стражи и помочь им бежать. Тут выясняется, что Глас приговорён не был — фальшивую повестку на казнь сфабриковал и подсунул в почтовый ящик его приятель Рибалтер, рассчитывая просто пошутить. Рибалтеру, явившемуся в полицию с повинной, показательная судебная коллегия определяет в качестве наказания смертную казнь с вероятностью 999999 из миллиона. Глас может вернуться домой и жить дальше своей спокойной обывательской жизнью, но он уже перешёл рубеж, за которым не может остановиться: вместе с Рибалтером и Цезарем они освобождают родителей мальчика, для чего Корнелию приходится остаться на дороге, по которой скрываются беглецы, чтобы, отстреливаясь, задержать погоню.

В хронологически последующих книгах цикла (в частности, в "Крике петуха") сказано, что Корнелий Глас все-таки выжил и создал свой собственный командорский отряд «Белые гуси». Он появляется незадолго до кульминационного момента книги «Крик петуха», вместе с Рибалтером и неназванным функционером конфессии «Девяти Щитов», что по крайней мере свидетельствует о том, что он остался жив.

В повести упоминается пять городов — Реттерберг, Рута, Лебен, Летов, Нейгафен. Упоминается также Побережье — самый популярный курорт в Западной Федерации.

Застава на Якорном Поле

Полуостров, на котором находится гигантский мегаполис. Сирота Матвей Радомир по прозвищу «Ёжики» живёт в интернате Особого Суперлицея. У мальчика лишь одно утешение — он часто ездит по кольцевой линии местного метро и слушает голос своей мамы, объявляющий станции. Однажды, когда Ёжики ехал знакомым маршрутом, произошло странное: объявлена станция Якорное Поле, которой никогда не было на линии, причём объявляет новую станцию голос его давно погибшей матери. Из любопытства Ёжики выходит и попадает на поле, усеянное якорями всех форм и размеров.

Ректор лицея уверяет Ёжики, что Якорное Поле — лишь плод его воображения. Ёжики не верит и из подслушанного разговора понимает, что его мать жива, но насильно отправлена куда-то организацией, представляемой ректором. Эти люди добиваются проявления в детях сверхспособностей, а поскольку такие качества чаще проявляются в моменты сильных переживаний, нередко имитируют гибель родителей нужных им детей.

Однажды к Ёжики попадает Яшка — разумный кристалл, который может общаться с человеком и проявлять себя как личность. Когда-то давно кристаллик Яшка, модель мироздания, был выращен учёной женщиной мадам Валентиной («Выстрел с монитора»). Яшка помогает Ёжики вернуться домой и жить с тётей из пригорода, а Ёжики, используя свои особые способности, запускает Яшку в космос, чтобы тот, как мечтал, стал звездой.

Ёжики возвращается к путям и бросается по тоннелю навстречу поезду. Когда поезд уже близко, и гибель неминуема, Ёжики удаётся прямой переход — он попадает в мир, где находится Якорное поле и где теперь живёт его мама.

Судьба Ёжики с другой точки зрения раскрывается в книге «Белый шарик Матроса Вильсона». Белый Шарик — на самом деле звезда, появившаяся от столкновения кристалла Яшки с песчинкой, произошедшего «сто лет тому вперед» (момент рождения звезды был по непостижимому закону оттянут назад во времени).

Крик петуха

Главный герой повести — Витька Мохов, — проводит каникулы в засекреченной обсерватории «Сфера», занимающейся проблемой многомерных пространств, где работают его отец, находящийся в разводе с матерью, и дед (отец матери). Отец Витьки — Михаил, — опередил коллег в эксперименте и проник в Западную Федерацию («Гуси, гуси, га-га-га…»), где остался жить. Годом раньше отец на некоторое время вернулся в «Сферу» и показал сыну путь в параллельный мир. Витька начал регулярно навещать отца, а через несколько месяцев по просьбе отца помог перевезти в свой мир группу детей, освобождённых Корнелием Гласом. Позже Витька подружился с Цезарем Лотом, и их совместная авантюра по массовому удалению индексов у жителей Западной Федерации привела к развалу системы машинно-полицейской диктатуры. Дружба с Цезарем и стремление чаще видеть друга стимулировала развитие Витькиных способностей, и мальчик обучился прямому переходу.

Также рассказывается история Филиппа — мальчишки из мира, куда в «Заставе на Якорном поле» попал в итоге Матвей Радомир. Филипп знакомится с петухом Кригером, выброшенным из «Сферы» при неудачном эксперименте, и благодаря этому знакомству учится прямому межпространственному переходу.

В конце повести Пограничники (как называли себя дети, способные переходить границы между гранями) собираются в Башне с Маятником, находящейся в месте пересечения многих пространств. Там их находит постаревший Павел Находкин — он завершил свои командорские дела, и теперь передаёт обязанности Командора Цезарю.

Повесть «Крик петуха» можно считать центральным произведением цикла — она интегрирует остальные книги цикла, объединяя их отдельные истории в целостную картину, в ряде случаев отвечая на оставшиеся в этих книгах вопросы и разрешая недосказанности.

Белый шарик матроса Вильсона

Конец 1940-х годов, город Туре́нь, прототипом которого стала Тюмень — родной город автора. В повести описывается история преданной дружбы Стасика Скицына, которого за мечту стать моряком прозвали Матросом Вильсоном, и Белого Шарика, маленькой звезды, возникшей из запущенного Ёжики в космос кристаллика, которая научилась превращаться в мальчика Яшку. Из-за постоянных энергозатратных переходов из звёздного мира в мир людей связь Яшки с космосом обрывается и он становится обыкновенным мальчишкой, которого принимают в семью Скицыных.

В конце книги указано, что впоследствии Яков Скицын становится известным ученым, работающим над теорией Великого Кристалла. Здесь же мы встречаем героев повести «Крик петуха» — его правнука и работника «Сферы» Михаила Скицына и ребят-пограничников. Остается открытым вопрос: умер ли Яков Матвеевич в конце своей долгой продуктивной жизни, или же просто отправился путешествовать по граням Кристалла в поисках Вильсона.

Сказка о рыбаках и рыбках (Лунная рыбка)

Главный герой повести — мультипликатор и художник Валентин Волынов из Восточной Федерации — попадает в детский лагерь, возле которого происходят сверхъестественные события, вроде появления НЛО и высадки пришельцев. Одиннадцать детей из интерната, якобы контактировавших с инопланетянами, оставляют после окончания смены с Волыновым под предлогом нового контакта. Впоследствии, однако, выясняется, что никакой контакт не планировался, а опасных детей просто собираются уничтожить. Волынов собирает детей и выводит их из лагеря через болото.

Лоцман

«Лоцман» — самое необычное произведение цикла и вообще малохарактерное для автора. Главный герой повести — писатель Игорь Петрович Решилов — больше других взрослых героев Крапивина похож на него самого. В повести о путешествии Решилова и его юного проводника Сашки в таинственный мир Подгорья (где они случайно видят и Яшку Скицына) поднимаются серьёзные этико-философские проблемы.

Литература

• Великанова, Екатерина Александровна. [www.dissercat.com/content/tsikl-v-glubine-velikogo-kristalla-vp-krapivina-problematika-i-poetika Цикл «В глубине Великого Кристалла» В. П. Крапивина: проблематика и поэтика] (диссертация) (2010). Проверено 12 февраля 2012. [www.webcitation.org/67lnFqRkr Архивировано из первоисточника 19 мая 2012].
• Мария Мещерякова. Русская детская, подростковая и юношеская проза 2 половины XX века: проблемы поэтики. — М.: Мегатрон, 1997. — 381 с.
• Владимир Талалаев. [www.e-reading.link/bookreader.php/100864/Talalaev_-_Topologii_Mirov_Krapivina.html Топологии миров Крапивина] (Статья) (1992-1998).

Отрывок, характеризующий В глубине Великого Кристалла

– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?