В дни кометы

В дни кометы
In the Days of the Comet
Жанр:	Роман
Автор:	Герберт Уэллс
Язык оригинала:	английский
Дата написания:	1906
Дата первой публикации:	1906
Издательство:	The Century Co.
[lib.ru/INOFANT/UELS/daycomet.txt Электронная версия]

«В дни коме́ты» (англ. «In the Days of the Comet», другие названия: «Во дни кометы», «Когда прилетит комета. Пророчество о наступающем золотом веке») — утопический фантастический роман Герберта Уэллса.

Публикации романа

В оригинале роман был впервые опубликован в 1906 году. На русском языке роман впервые появился в № 3-12 «Нового журнала литературы, искусства и науки» за 1906 год. В собрании сочинений Уэллса в 9 томах (1910 год) роман был напечатан в переводе Веры Засулич и позднее публиковался в основном в этом переводе.

Сюжет

Роман построен в форме воспоминаний главного героя Вильяма Ледфорда о днях своей юности и о событиях 50-летней давности, которые привели к радикальному изменению мира («Великой перемене»). В первой части романа он рассказывает о своей жизни в Англии начала XX века. Эта часть написана как бытовой роман и практически лишена фантастических элементов. В это время герою 21 год и он работает мелким служащим в гончарной лавке. Он критически описывает окружающее его общество, царящие в нём классовое и имущественное расслоение, безработицу, экономические проблемы.

Ледфорд теряет работу и любимую девушку Нетти Стюарт, которая предпочитает ему молодого аристократа Эдуарда Веррола. Разгневанный Ледфорд принимает решение убить их обоих, а затем покончить жизнь самоубийством. Фоном к этим событиям личной жизни главного героя служат периодические газетные сообщения о приближающейся к Земле комете, которым ни главный герой, ни большинство окружающих его людей, не придают особого значения. Даже начавшаяся между Британией и Германией война не может отвлечь главного героя от поставленной цели. Он гонится за влюблёнными и наконец настигает их в Эссексе, на побережье моря. В кульминационный момент, когда Ледфорд стреляет в них, Земля погружается в хвост кометы, и он падает без сознания.

Очнувшись через несколько часов, главный герой осознаёт, что его мысли и мотивы его поведения радикально переменились, как и поведение окружающих его людей:

Мне думается, каждый испытал то же, что я старался описать, — чувство удивления и ощущение радостной новизны. Это часто сопровождалось путаницей в мыслях и глубокой растерянностью. Я ясно помню, как сидел на ступеньке и никак не мог понять, кто же я такой…

Я был всего лишь одним из миллионов людей, переживших в то утро те же сомнения. Мне кажется, что человек после сна или обморока твердо знает, кто он, по привычным ощущениям своего тела, а в то утро все наши обычные телесные ощущения изменились. Изменились и самые существенные химические жизненные процессы и соответствующие нервные реакции. Сбивчивые, изменчивые, неопределенные и отуманенные страстями мысли и чувства прошлого заменились прочными, устойчивыми, здоровыми процессами. Осязание, зрение, слух — все изменилось, все чувства стали тоньше и острее. Если бы наше мышление не стало более устойчивым и емким, то мне кажется, множество людей сошло бы с ума. Только благодаря этому мы смогли понять то, что случилось. Господствующим ощущением, характерным для происшедшей Перемены, было чувство огромного облегчения и необычайной восторженности всего нашего существа. Очень живо ощущалось, что голова легка и ясна, а перемена в телесных ощущениях, вместо того чтобы вызывать помрачение мысли и растерянность — обычные проявления умственного расстройства в прежнее время, — теперь порождала только отрешение от преувеличенных страстей и путаной личной жизни.

Выясняется, что эти явления вызваны кометой, которая изменила состав земной атмосферы.

Последующее повествование посвящено описанию вызванных кометой перемен в жизни человечества, получивших название «Великая перемена». Избавившись, благодаря изменениям в психике, от низменных страстей — зависти, гнева, эгоизма, стяжательства, ревности и т. д. — люди строят справедливое общество, основанное на принципах коллективизма.

Библиография русских изданий

• Уэллс Г. В дни кометы // Новый журнал литературы, искусства и науки. — СПб, 1906. — № 3-12.
• Уэллс Г. В дни кометы // Вестник Европы. — СПб, 1906. — № 6-8.
• Уэллс Г. Во дни кометы. — Герберт Уэльс в 12 книгах. — Издательство И. Д. Сытина, 1909. — Т. 9. (пер. Л. А. Мурахиной-Аксёновой)
• Уэллс Г. В дни кометы. — Г. Д. Уэллс в 9(13)-ти томах. — Шиповник, 1910. — Т. 5. — С. 7-292. (пер. В. Засулич)
• Уэллс Г. В дни кометы. — Полное собрание фантастических романов в 15-ти томах. — М.-Л.: Земля и Фабрика, 1930. — Т. 9. — С. 21-284. (пер. В. Засулич)
• Уэллс Г. В дни кометы. — Г. Дж. Уэллс в 6-ти томах. — М.-Л: Земля и Фабрика, 1930. — Т. 2. — С. 17-194. (пер. В. Засулич, ред. М. Зенкевич)
• Уэллс Г. В дни кометы. — Герберт Уэллс в 15-ти томах. — М.: Правда, 1964. — Т. 7. — С. 349-575. (пер. В. Засулич)
• Уэллс Г. В дни кометы. — Собрание фантастических романов и рассказов. — М.: Век, 1995. — Т. 6. — С. 5-230. — 400 с. — 10 500 экз. — ISBN 5-88987-006-8. (пер. В. Засулич, ред. М. Зенкевич)
• Уэллс Г. Когда прилетит комета. Пророчество о наступающем золотом веке… — Собрание фантастических романов и рассказов. — М.: Амрита-Русь, 2001. — Т. 6. — С. 6-250, 251-348. — ISBN 5-9261-0015-1.
• Уэллс Г. В дни кометы. — Герберт Уэллс в 12-ти томах. — М.: Терра-Книжный клуб, Литература, 2001. — Т. 5. — С. 51-365. — 368 с. — ISBN 5-275-00665-9, 5-275-000596-2. (пер. В. Засулич)
• Уэллс Г. В дни кометы. — Когда проснётся Спящий. — М.: Эксмо, 2002. — С. 19-244. — ISBN 5-699-01570-1. (пер. В. Засулич)
• Уэллс Г. В дни кометы; Когда проснется спящий. — М.: Мир книги, 2004. — ISBN 5-8405-0495-5.
• Уэллс Г. Пророчество о золотом веке. — М.: Амрита-Русь, 2009. — 352 с. — ISBN 978-5-94355-559-6.

Отрывок, характеризующий В дни кометы

«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».