Врадий, Валерий Николаевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Врадий Валерий Николаевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Врадий Валерий Николаевич
Дата рождения:

7 марта 1942(1942-03-07) (82 года)

Место рождения:

Новороссийск

Гражданство:

СССР СССРРоссия Россия

Жанр:

Живопись, Инсталляция, Графика

Учёба:

Институте прикладного и декоративного искусства (Львов),
Московском Полиграфическом институт (Москва)

Награды:

Орден «Служения искусству» II степени.

Звания:

Член Союза художников СССР (России),
Член Международного художественного фонда, Лауреат конкурса имени Виктора Попкова.

Сайт:

[vrady.ru u]

Вра́дий Вале́рий Никола́евич (род. 7 марта 1942Новороссийск) — российский художник. Детские годы провел во Львове. Учился во Львовском институте прикладного и декоративного искусства, затем — в Московском Полиграфическом институте. Начало выставочной деятельности художник ведет с 1969 года.

Валерий Врадий — участник более 80 художественных выставок в России, Австрии, Франции и Германии. 6 портретов и 2 картины его авторства приобретены Академией художеств СССР. В числе его работ — портреты Булата Окуджавы, Валентина Катаева, Софи Ренуар, Джанни Моранди, Омбретты Колли и других.

Произведения Валерия Врадия находятся в собраниях Российской Академии художеств, запасниках Министерства культуры Российской Федерации, Союзов художников Москвы и Российской Федерации, в музеях России, стран Содружества Независимых Государств и бывшего социалистического лагеря, в частных собраниях семей Филипс, Ренуар, Шанталь Томас, Джованни Милиоло и других, в галереях Англии, Голландии, Австрии, Германии, Франции, Швеции, Швейцарии, Италии, Испании, Японии и США. С 1978 года Валерий Врадий — член Союза художников СССР (России) и член [www.artfund.ru Международного художественного фонда], лауреат конкурса имени Виктора Попкова. Награждён орденом «Служения искусству» II степени.



Персональные выставки:

Напишите отзыв о статье "Врадий, Валерий Николаевич"

Отрывок, характеризующий Врадий, Валерий Николаевич

– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.