Расы Warcraft

Статья представляет собой список основных и малых рас вселенной Warcraft — вымышленного мира компьютерных игр Warcraft.

Большинство народов этого мира относят себя к Орде, или к Альянсу, но есть множество и нейтральных рас. Эти народы упоминаются в различных играх Warcraft, причём одна и та же раса в разных играх может выглядеть как раса благородных героев или как раса злобных негодяев.

Альянс

Альянс присутствует практически в любом сюжете серии игр Warcraft. Это одна из двух главных фракций в World Of Warcraft. Альянс начал зарождаться во время Второй Войны, когда Семь Королевств решают объединить силы под военным предводительством Андуина Лотара против нашествия Орды. Позже к ним присоединяются дворфы и высшие эльфы. На протяжении всей истории эта фракция теряла и обретала новых союзников. И на данное время Альянс объединяет народы людей, дворфов, гномов, ночных эльфов, дренеев, воргенов и пандаренов Тушуй. Столица Альянса — королевский город Штормград, которым правит, после смерти своего отца, король Андуин Ринн. На данный момент король Штормграда является военным лидером фракции, и не влияет на решения лидеров других рас, он лишь выступает от их лица в дипломатических аспектах. Но, несмотря на то, что армия и ресурсы остаются на усмотрение отдельного лидера своего народа, когда военный лидер отдает призыв к оружию, все расы Альянса должны ответить и внести свой вклад.

Люди

Люди обычно были «хорошей стороной» в саге о мире Warcraft, на которых постоянно нападали орки в первых двух играх («Warcraft: Orcs & Humans», «Warcraft II: Tides of Darkness», и дополнение «Warcraft II: Beyond the Dark Portal»). Но в игре «Warcraft III: Reign of Chaos», где орками руководит воспитанный людьми вождь, и были добавлены расы ночных эльфов и нежити, их отличительное различие стало менее ясным. Роль также сыграло заключение орков в резервации (это было сразу после того, как орки попытались уничтожить весь Азерот под руководством живого Нер’Зула) и массовые гонения инакомыслящих членов Альянса — прислужников Пылающего Легиона под руководством принца высших эльфов — Кель’Таса. Так называемый Алый Орден (англ. The Scarlet Crusade), группа воинов и паладинов, осквернённая демоном-натрезимом Бальназаром — являются фанатиками, которые не остановятся ни перед чем ради уничтожения нежити (в том числе Отрекшихся, которые лишились власти Короля-Лича), даже перед убийством своих соотечественников.

Исконной землёй людей считаются восточные земли Азерота, где они расселились практически повсюду. Внешне они ничем не отличаются от обычных людей, принадлежащих к европеоидной расе. Хотя люди имеют множество недостатков, они всё же являются жертвами обстоятельств: постоянно подвергающиеся нападкам то орков, то нежити, они всё же поддерживают свою независимость и веру в Святой Свет.

Дренеи

Дренеи когда-то были эредарами — расой из мира Аргус, сильной в магии и жаждущей знаний. Это привлекло внимание «падшего титана» Саргераса, который предложил трём лидерам эредаров стать его помощниками и обрести невероятную силу. Двое из них, Архимонд и Кил’джеден, быстро согласились. Третий же, Велен, обладая пророческим даром, предвидел превращение эредаров в демонов (или, как он их называл — «ман’ари»). Он собрал небольшое количество эредаров, поверивших в его предсказания, и, сумев с помощью молитвы призвать на помощь древнюю расу слуг света, наару, помог им бежать из родного мира.

После многолетних скитаний между мирами, постоянно убегая от Кил’джедена, который считал Велена и его последователей предателями, они наконец прибыли в прекрасный мир, где они считали себя в безопасности. Беглецы уже не считали себя эредарами и дали себе имя «дренеи», что означает «изгои» на их языке. Свой новый мир они назвали Дренором, и это название впоследствии подхватили другие его обитатели — орки. Дренеи построили величественные города и храмы, мирно сосуществуя с первобытными орками.

Дренеи — немногочисленный народ, но долгоживущий. Когда их в очередной раз нашёл Кил’джеден, то он решил использовать орков для уничтожения «предателей». Явившись шаманам орков под видом духов их предков, демон натравил их на дренеев, и орки, объединившись в Орду, напали и истребили почти весь народ дренеев. Тем не менее, Велену и ряду его приближенных удалось выжить и бежать из Дренора в Азерот. Там они присоединились к Альянсу.

Истовые последователи веры в Святой Свет, дренеи верят, что когда-нибудь они под руководством наару и с помощью Альянса создадут могущественную Армию Света, способную разбить демонов Саргераса и вернуть им Аргус.

Цвет кожи дренеев варьируется от белого и светло-голубого до фиолетового и тёмно-серого. Имеют довольно высокий рост — около 2,4 метра. Мужчины обладают очень крепким телосложением, женщины же очень стройны и изящны. И те, и другие заметно отличаются от большинства гуманоидных рас, в первую очередь — за счёт ящероподобных хвостов, а также копыт.

Дворфы

Дворфы — сильная и гордая раса. Они являются одной из древнейших рас Азерота. Это потомки «земельников» (англ. Earthen) — древних существ, которые остались в Азероте после ухода своих создателей, титанов. Эти мужчины и женщины живут в землях, где многие другие не желают селиться. Их столица Стальгорн (англ. Ironforge) является одним из немногих городов дворфов в Восточных Королевствах. По природе, дворфы имеют сильные физические данные. Их кожа относительно толстая, вдобавок они неуязвимы для ядов и болезней. В бою и дружбе, они всегда крепки и бесстрашны, а по окончании тяжёлого дня, они всегда готовы опрокинуть кружку эля в уютной таверне.

Многие поколения дворфы славятся своим непревзойденным умением в работе по металлу и камню. Они — мастера кузнечного дела, а их ювелирные изделия, броня, и оружие сделаны прекрасно и совершенны. Дворфов изредка путают с их двоюродными братьями, гномами (тем более, что обе расы всегда были близкими союзниками). Живя в высоких горах, дворфы подружились со многими горными существами. Хотя люди, живущие в низинах, идут в бой на лошадях, дворфы предпочитают ездить на толстокожих горных баранах, знания которых о горах превосходят даже знания самих дворфов.

Гномы

Эксцентричные, гениальные гномы являются одной из самых странных рас мира Азерот. Ранее считалось, что они являются потомками дворфов, которые хотели слишком много знать и изменили облик в результате своих изысканий. Однако дальнейшее развитие сюжета игры выявило, что гномы скорее «кузены» дворфов. Как и дворфы, они были созданы могущественной расой титанов. Однако если «земельники», предки дворфов, были чем-то наподобие искусно оживленных каменных големов, то «механогномы», предки гномов, были небольшими человекоподобными роботами, помогавшими титанам в более тонких работах. Впоследствии обе расы, не без помощи существ, известных как Древние Боги попали под «Проклятие Плоти» — проще говоря, обрели органическую сущность вместо каменной и железно-механической.

Гномы помешаны на разработке радикально новых технологий и создании инженерных чудес. Хотя настоящим чудом является то, что раса гномов до сих пор не вымерла в результате этих опытов. После ядерной катастрофы в их столице Гномрегане, выжившие гномы поселились в дворфийском городе Стальгорне. Но даже гибель тысяч и тысяч их земляков не останавливает гномов от дальнейшего изучения механики, алхимии, магии, инженерии… и любых других вредных или полезных дел, которые они сочтут интересными.

Ночные эльфы

Ночные эльфы (калдораи) — старейшая эльфийская народность. У них тёмно-лиловая кожа, длинные уши, светящиеся глаза; золотой цвет глаз у ночного эльфа указывал на врожденный потенциал, был знаком великой судьбы (золотые глаза были у королевы Азшары и Иллидана Ярость Бури). Цвет волос варьируется от зелёного до фиолетового. Мужчины отличаются необычной для человека стройностью, которая, однако, не отменяет их мускулистость. Женщины и мужчины обладают примерно одинаковым высоким ростом — до 6,5 фута (почти 2 метра).

Эльфы населяли континент Калимдор и до второго нашествия Пылающего Легиона никогда не сталкивались с орками и людьми. Эльфы были бессмертными до разрушения Мирового Древа Нордрассил. После падения высших эльфов ночные эльфы стали самой многочисленной эльфийской подрасой на Азероте (большая часть эльфов проживает в их столице Дарнассе).

Эльфы-мужчины склонны к друидизму (исключением из этого правила является Иллидан Ярость Бури), а эльфийки-женщины — к военному искусству и служению основному божеству Ночных Эльфов — богине ночи Элуне.

Предположительно, эльфы появились от троллей, практикующих природный, а не духовный шаманизм у Колодца Вечности.

Воргены

Воргены — раса волков-оборотней. Первоначально это были друиды-волки из числа ночных эльфов. Они поклялись сохранять равновесие, но в конце нарушили его и звериная часть их натуры взяла верх.

Во время великой Третьей войны Аругал, маг из города Даларан, основываясь на исследованиях покойного мага Ура, нашёл способ призывать воргенов и использовать их против Армии Плети. Однако свирепые воргены вскоре вышли у него из-под контроля, и по миру Азерота начало распространяться так называемое «проклятье воргенов», превращающее любого человека или члена другой расы в бесконтрольного свирепого зверя, забывающего своё прошлое и стремящееся только к жестокости и убийству.

Вскоре это самое проклятье легло на одно из королевств людей — Гилнеас. Жители этой страны, находящейся на полуострове, отгородились от мира и всех его проблем мощной Стеной Седогрива. Однако никакая стена, построенная людьми, не могла удержать проклятья, и вскоре оно распространилось на жителей Гилнеаса. В то время в стране шла гражданская война между королём Генном Седогривом и лордом Дарием Краули с его приспешниками; однако как только проклятье воргенов стало угрожать уничтожением всего Гилнеаса, король Генн освободил из заключения лорда Дария, и обе стороны объединились.

В то время как король Генн доставлял всех выживших и не заражённых жителей столицы Гилнеаса в более безопасные земли, лорд Дарий, пожертвовав жизнью, с группой добровольцев остался в городе и отвлекал орды воргенов. В конце концов они и были окружены в Кафедральном Соборе и там все до единого пали… по крайне мере, все так думали. Однако впоследствии оказалось, что они были превращены в воргенов, и выжили.

Главный алхимик короля, Креннан Аранас, создал зелье, выпив которое, ворген оставался в форме волка-оборотня, но сохранял человеческий разум. Таким образом, небольшое количество воргенов сохранили разум и сражались на стороне Гилнеаса против их нового врага — Отрёкшихся, которые, во главе с Сильваной Ветрокрылой начали наступление с целью захватить Гилнеас по приказу нового вождя Орды после Тралла — Гарроша Адского Крика.

В то время за каждым шагом народа Гилнеаса следили ночные эльфы, и вскоре те открыли им, что сила зелья Аранаса будет длиться недолго, и поэтому они привели их к великому древу Тал’дорен (святилище тех самых друидов-волков из ночных эльфов), где многие воргены (в том числе и лорд Дарий Краули) выпили из его вод и научились навсегда сохранять свой разум. В то же время ночные эльфы открыли воргенам истинное происхождение этого проклятья — давным-давно группа друидов следовала учению полубога-волка Голдринна (известного как Ло’Гош у других народов Азерота), и научились превращаться в волков. Однако было обнаружено, что во время трансформации в волка они полностью теряли над собою контроль и могли нападать на своих сородичей. Ночным эльфам пришлось изгнать этих друидов в Изумрудный Сон, где они и должны были спать вечно, однако это случилось до того, как проклятье распространилось по миру. Вскоре выяснилось, что и король Генн превратился в воргена, и тогда он решает присоединиться к Альянсу и увести свой народ из Гилнеаса в земли ночных эльфов, где они обещали пристанище, ведь в первую очередь именно ночные эльфы являлись виновниками распространения проклятья.

Часть воргенов во главе с лордом Дарием Краули остались в Гилнеасе, и, образовав так называемый Фронт Освобождения Гилнеаса, продолжили борьбу с Сильваной и Отрёкшимися. Некоторое время они успешно вели партизанскую войну, уничтожая целые отряды лучших воинов Отрёкшихся, и однажды они даже отвоевали почти весь Гилнеас, до самой Стены Седогрива. Также лорду Краули удалось заключить союз с воргенами стаи Кровавого Клыка, а также получить помощь со стороны людей Штормграда в виде знаменитого Седьмого Легиона, присланного самим королём Варианом Ринном. Однако в конце концов воргены Гилнеаса потерпели поражение, после того как Сильвана взяла в плен дочь Дария Лорну, и предъявила ему ультиматум — либо Фронт Освобождения Гилнеаса капитулирует, либо Лорна будет убита и впоследствии воскрешена как одна из Отрёкшихся. Дарий выбрал первое, и Гилнеас был покорён Отрёкшимися.

Раса воргенов теперь стала новой игровой расой на стороне Альянса в дополнении к World of Warcraft: Cataclysm, где игрок принимает участие во всех вышеописанных событиях, от борьбы с воргенами как человек до превращения в воргена и последующей борьбы с армией Отрёкшихся.

Орда

В первых двух играх серии Warcraft Орда состоит полностью из орков под командованием Пылающего Легиона. На протяжении первых двух воин орки, одержимые безумием Маннарота, пытаются захватить королевства людей. Однако в конце Второй Войны Орда была побеждена, а орки были помещены в лагеря для военнопленных.

В Warcraft III: Reign of Chaos молодой орк Тралл организует массовое восстание орков по всему континенту. Освобождая лагерь за лагерем, Тралл становится лидером Новой Орды и ведёт свой народ через Великое Море на земли Калимдора. Там он организовывает союз с троллями Чёрного Копья и тауренами.

Уже к событиям World Of Warcraft, банши Сильвана Ветрокрылая освобождает всю нежить Лордерона от власти Короля-лича и организует новую фракцию — Отрекшиеся, что тоже присоединяется к Орде.

К событиям Катаклизма Тралл оставляет пост вождя и уходит спасать Азерот от разрушения, оставляя на своё место сына Грома — Гарроша Адского Крика. В это же время гоблины Трюмных Вод присоединяются к Орде.

Орки

Орки — это дикая раса из мира Дренор, который был испорчен демонической силой, известной как Пылающий Легион. Под его влиянием Орда орков истребила дренеев и вторглась в мир Азерота, неся с собой разрушение и гибель. В результате двух опустошительных войн орки были в конце концов повержены Альянсом и поселены в особых резервациях, пока молодой орк по имени Тралл не объединил их снова, окончательно избавив их от демонического влияния и вернув их к своим шаманским корням.

Внешний вид орков сильно напоминает орков из вселенных Властелин Колец и Warhammer. Однако орки из Warcraft обычно имеют больше волос на голове и в целом умнее своих собратьев из вселенных Властелин Колец и Warhammer. Warcraft — одна из немногих вселенных, в которой орки не только не выступают на стороне безусловно злых сил, но могут завоевать уважение своим героизмом.

Но так было не всегда. Эволюция орков делает резкий поворот в Warcraft III, а до этого они показаны как бесстыдные и наглые захватчики. Они вызывают демонов, воскрешают мёртвых и истребляют всё на своём пути. Никаких намёков на цивилизованность нельзя было найти ни в игре, ни в руководстве. В Warcraft III, где главными злодеями выступает нежить, злые деяния орков объясняются влиянием союза с демонами, который был разорван усилиями их нового вождя Тралла (англ. Thrall — раб).

Истории жизни Тралла была посвящена приключенческая игра Warcraft Adventures: Lord of the Clans, которая была почти закончена, но так никогда и не увидела свет. В ней рассказывалось, как Тралл вырос в тюремной резервации под надзором людей и затем стал вождём Орды. Взамен игры был написан роман, который также назывался Lord of the Clans, о жизни Тралла от убийства его родителей до полного освобождения им орков. В Warcraft III есть дополнительная кампания «Повелитель кланов». Также был написан роман Rise of the Horde, повествующий об истории орков, как это видел отец Тралла Дуротан. Орки романа не были кровожадными существами. До прибытия Кил’Джедена (англ. Kil’jaeden), они даже почти не дрались между собой. Их превращение в Орду случилось в результате обмана Кил-Джедена и двух лидеров орков: Гул’Дана и Нер’Зула. Сам роман, по-видимому, является рассказом Тралла, написанным им незадолго до начала событий The Burning Crusade. Роман заканчивается прибытием дренеев в Азерот.

Единственное место, где ещё можно застать неизменённых демонической магией орков — равнины Награнда (англ. Nagrand) в разрушенном мире Дренор. Эти орки, также известные как Маг’хар (англ. Mag’har), даже сохранили свой изначальный цвет кожи — коричневый.

Эльфы крови

Высшие эльфы — потомки ночных эльфов, изменившиеся из-за использования тайной магии (англ. Arcane magic) и перехода на дневной образ жизни.

Эльфы крови, или син’дорай («дети крови» по-талассийски) — бывшие высшие эльфы Кель’Таласа, большинство которых было убито Плетью во время Третьей Войны.

Страшный урон, нанесённый нежитью Плети, а также последовавший конфликт с людьми Альянса, изменил менталитет большинства представителей расы: они стали жёстче и в какой-то мере эгоистичнее. В дополнении «World of Warcraft: The Burning Crusade» они присоединились к Орде, надеясь воссоединиться с принцем Келем, который с верными отрядами бежал в Пустоши из-за конфликта с временным руководством Альянса. Их столица — город Луносвет (англ. Silvermoon City) в Лесах Вечной Песни (англ. Eversong Woods). Со временем выяснилось, что Кель'Тас Солнечный Скиталец обезумел, предал своего союзника и сюзерена Иллидана Ярость Бури, и взамен на доступ к демонической магии стал служить Пылающему Легиону. Эльфы крови, находящие в Запределье вместе с Келем, разделились на две группы: одни по-прежнему были верны своему лорду, другие покинули его и стали называться Провидцами. Эльфы крови в Азероте остались в составе Орды под предводительством регента Лор'темара Терона.

Эльфы крови — очень продвинутый народ, используют в обиходе магию как необходимый помощник, также магия необходима эльфам как ценнейший ресурс. Эльфы крови очень зависимы от магии, однако стараются контролировать эту зависимость.

Эльфы крови несколько выше и изящнее людей. Традиционно у них волосы золотистого оттенка и зеленые глаза. Хотя, встречаются Эльфы крови с темными и рыжими волосами.

Эльфам крови присущи только глаза зелёного цвета, а у Высших эльфов, чья раса не загрязнена развращенной магией Келя, глаза голубые.

Отрёкшиеся

Отрёкшиеся — разумная нежить, избавившаяся от власти Короля-лича после Третьей войны. Эта молодая группировка не является естественной расой, поскольку состоит из оживших мертвецов, которые при жизни в основном были людьми, эльфами и орками. Ведомые своей королевой-банши Сильваной, они сражаются за место под солнцем с нежитью Артаса и с остатками людей, не желающих покидать разрушенный Лордерон, превращённый в столицу нежити Подгород — катакомбы бывшего города Лордерона, столицы одноимённого королевства.

Официально Сильвана и отрёкшиеся примкнули к Орде. Цель данного союза — уничтожить Плеть, при этом никто не питает надежд на то, что Отрёкшиеся обеспокоены судьбой тауренов, троллей и прочих населяющих Азерот и окончательно сошли со «злого» пути. Попытки изобретения новой Чумы лишь доказывают это, и впоследствии использование её Королевским фармацевтическим обществом (КФО) при Вратах Гнева. Цель данной операции — испытать новую Чуму и показать свою силу Королю-личу. Первые бомбы (с помощью которых доставлялась новая Чума), достигли Артаса, однако основной урон понёс объединённый отряд Альянса и Орды. Отряд Отрёкшихся отступил в Подгород, откуда был выбит объединёнными силами Орды и Альянса. С этого времени Орда держит Отрёкшихся, а особенно КФО, на коротком поводке.

Однако, уже в дополнении Cataclysm Сильвана начинает в полную силу использовать новую Чуму в Гилнеасе, Предгорьях Хилсбрада, Серебряном бору, используя тактику Плети (массовое убийство, а затем воскрешение противника), тем самым пополняя ряды своей армии. Данную тактику войны категорически отрицает Гаррош, однако Сильвана всё равно использует её повсеместно.

В дополнении Legion, после смерти вождя Вол'Джина, Сильвана Ветрокрылая становится новым вождём Орды.

Гоблины

Гоблины — это зеленокожие карлики, обладающие большим мастерством в различных ремёслах, в основном в инженерии и алхимии. В основном живут за счёт торговли. Часть из них выступала на стороне орков во Второй войне, но после они разорвали союз и стали жить сами по себе. Однако Траллу удалось нанять нескольких гоблинов в качестве горнорабочих для королевства Доратар. Они немного сумасшедшие, и их изделия угрожают жизни им самим и окружающим. Обычно занимаются инженерией, в чём конкурируют с гномами. Славятся изобретением крошшеров (англ. Shredder) — роботов, пилотируемых из кабины сверху, на правой руке которых установлена циркулярная пила, на левой же есть пальцы. Основное применение таких роботов — лесозаготовительные операции, но и в военном деле это сильное оружие. Также им принадлежит изобретение динамита, дирижаблей и т. д.

В третьем дополнении Cataclysm часть гоблинов присоединились к Орде под предводительством торгового принца Галливикса. Орда выделила гоблинам до того практически необитаемый регион Азшару. Гоблины населили эту землю, превратив её в индустриальный центр, и терраформировали так, что теперь Азшара повторяет своими очертаниями герб Орды.

Таурены

Таурены (от греч. др.-греч. ταυρος — бык) — одна из самых миролюбивых рас в мире Warcraft. Они выше человека примерно в два раза и представляют собой нечто среднее между людьми и быками. В отличие от Минотавра из греческой мифологии, «человеческие» и «коровьи» признаки тауренов распределены равномерно — так, например, шерстью покрыты все их тела. Их женщины немного меньше и легче мужчин и обладают более лёгким скелетом.

Таурены, прообразом культуры которых выступали культуры индейцев Северной Америки, очень чутко ощущают дух этого мира, придерживаются шаманских культов, особое внимание уделяя культу предков, а также исповедуя путь воина. Таурены чтут тотемы предков, которые достигают громадных размеров и зачастую вытесаны из цельного дерева. Эти тотемы могут быть использованы в качестве оружия. Вообще же, их излюбленным оружием являются шест величиной со старый дуб (их используют в основном вожди) и топор. В настоящее время находятся в союзе с Ордой.

Таурены обитали в центральных областях Калимдора и вели кочевую жизнь. Их история по продолжительности вряд ли уступает истории ночных эльфов. Участвовали в Войне Древних десять тысяч лет назад на стороне ночных эльфов. Но к тому моменту, когда Орда прибыла в Калимдор, таурены были почти истреблены кентаврами. Кроме того, они переживали период раздробленности на отдельные кланы. Самым могущественным из них был клан Кровавое Копыто, который возглавлял Кэрн Кровавое Копыто.

Орки, представлявшие большую часть Орды, практически сразу по прибытии на Калимдор стали свидетелями битвы между тауренами и кентаврами. Орки и тролли джунглей, входившие в состав Орды, оказали помощь тауренам и вскоре обнаружили с ними много общего, поскольку Орда желала вернуться к своим шаманским корням, а Степи, в которых жили таурены, напоминали оркам об их родине — Дреноре. Таурены, также будучи народом с древними шаманскими корнями, помогли подающим надежды оркам и их вождю Траллу. С тех пор таурены являются неотъемлемой частью Орды. Они сражались бок о бок с Ордой, Альянсом и ночными эльфами в битве при горе Хиджал, а затем принимали участие в войне против армий Кул-Тираса, попытавшихся вторгнуться в Дуротар.

По окончании Третьей войны таурены окончательно объединились и осели на плодородных равнинах Мулгора. Их столицей стал Громовой Утёс (англ. Thuderbluff), построенный на плоскогорье. Кэрн Кровавое Копыто был убит на дуэли лидером Орды, Гаррошем Адским Криком. На самом деле, Гаррош хотел победить своего противника в честном бою, но заговорщица Магота, вождь клана Зловещего тотема, смазала топор Гарроша ядом и Кэрн скончался от отравления. Тауренов возглавил его сын, Бейн Кровавое Копыто. Таурены продолжают поставлять свирепых воинов и мудрых шаманов для Орды.

Тролли

Тролли — высокие, долговязые и мускулистые существа, внешне похожие одновременно на орков и эльфов, так как имеют и ужасающие клыки, и длинные уши. Их длинные руки, сильные ноги и быстрые рефлексы совершенны для охоты. Как и у тауренов, руки троллей имеют только по три пальца (по одному противоположному), а ноги — по два. Тролли также не носят обуви.

Цвет кожи троллей может варьироваться от светло-зелёного до синего и фиолетового. Цвет кожи джунглевых троллей обычно зелёный, а цвет кожи береговых троллей — синий либо бледно-серый. Хотя множественные физические повреждения убьют тролля, как и любого другого гуманоида, у них есть своё преимущество — они могут регенерировать потерянные конечности и излечивать ужасные ранения очень быстро, что делает их серьёзными противниками.

Бойцы тролльских племен — прирождённые убийцы, и как и орочьи воители, весьма кровожадны. В бою чаще пользуются копьями или дубинами. Некоторые всё ещё придерживаются своих древних традиций: каннибализма и вуду.

Тролли обладают собственной религией - Лоа. Лоа - это поклонение духам предков и Диким богам (древним разумным животным).

Существуют легенды, согласно которым первыми ночными эльфами были лесные тролли с севера Калимдора, которые поселились на берегах Колодца Вечности и изменились под его влиянием.

Пылающий Легион

Армия демонов, стремящаяся уничтожить все существующие миры, в том числе Азерот, ввергнув вселенную в первобытный хаос.

Легион был основан падшим титаном Саргерасом (англ. Sargeras), у него есть лейтенант Кил’джеден Искуситель (англ. Kil’Jaeden the Deceiver) и павший при битве у Нордассила Архимонд Разрушитель, во время второго вторжения Пылающего Легиона в Азерот.

В Пылающий Легион входят две самые могучие демонические расы — эредары (англ. Eredar) и натрезимы (англ. Nathrezim), они же Повелители Ужаса (англ. Dread Lords) — наделенные умом и хитростью демоны, которых встретил и завербовал для службы себе Саргерас, создатель Пылающего Легиона. Именно Саргерас в начале времён развратил королеву эльфов Азшару, в результате чего на свет появились наги, а древний Азерот распался на несколько континентов.

С выходом книги-энциклопедии "Хроники Warcraft" становятся известны мотивы Саргераса: он уничтожает живые миры для того, чтобы их не захватили могущественные Повелители Пустоты (космические сущности, подобные Титанам), и для этого использует любовь к разрушениям и кровожадность различных демонов.

Губители

Демоны, более известные как Властители преисподней. Они присягнули Архимонду Разрушителю в вечной службе Пылающему Легиону. Ими движет ярость и жажда крови. Тело напоминает драконоидов с 6 лапами, хвостом и крыльями. Голова демоническая, с рогами и крупной челюстью. Глаза источают ядовито-зелёный свет. Властители преисподней все эти 10000 лет были неотъемлемой частью Легиона и хорошо показали себя в Войне Древних. Самый могущественный из них — Маннорот Разрушитель. Именно испив его крови, орки впали в безумие. Он был убит Громом Адским Криком и после его смерти место лидера губителей занял Азлагор.

Демоны

Ненавистные, извращенные по своей сути злые существа из Круговерти Пустоты, которые черпают удовольствие в страдании других. Большинство демонов Азерота и Запределья являются членами Пылающего Легиона и подвластны павшему титану Саргерасу. Сами из себя демоны — это порабощенные существа, миры которых захватил Пылающий Легион и заставил служить на своё благо.

Бесы

Низшие демоны с озорным вредным характером. Обычно они являются спутниками чернокнижников Пылающего Легиона. Эти маленькие демоны хитры и порочны, имеют склонность к магии огня.

Матроны бесов - огромные, толстые существа, владеющие магией и управляющие (и, возможно, создающие) ордами бесов.

Ман’ари эредары

Падшие эредары, ныне командиры Легиона. Обычно они себя называют просто эредарами, обусловлено это может быть тем, что кроме дренеев и ман’ари не осталось больше следов других представителей их расы. Эти эредары являются первыми представителями Пылающего Легиона.

Мо’арги

Очередной вид демонов Пылающего Легиона. Высокие и широкоплечие, они особенно опытны в рукопашном бою. Многие мо’арги являются учёными, кузнецами и инженерами.

Ган’арг

Низкорослые представители мо’аргов. Они исключительные инженеры, умные, быстрые, смышленые.

Натрезимы

Так же известны как Повелители Ужаса. Умные и хитрые демоны. Именно против них несколько тысяч лет воевал Саргерас, пока не сошёл с пути и не образовал Пылающий Легион. Натрезимы с радостью к нему присоединились. По большей части они исполняли роль тактиков и лейтенантов Легиона, а также послами и шпионами Кил’Джедена. Они так же активно участвовали в Войне Древних. По прошествии нескольких тысяч лет они вернулись в Азерот по приказу Кил’Джедена. Их целью была слежка за Нер’Зулом. В это время натрезимы активно принимали участие в Третьей Войне, вплоть до поражения Мал’Ганиса, Бальназара, Детерока и Вариматаса, последних наместников Легиона в Лордероне.

Сатиры

Давным-давно сатиры были ночными эльфами. Первым сатиром был владыка Ксавий, который предал весь свой народ и начал помогать падшему титану Саргерасу. Когда об этом узнал друид Малфурион, то убил Ксавия, но Саргерас понял что тот ему ещё нужен, и воскресил Ксавия. При этом тело последнего изменилось — у него выросли рога, копыта, хвост, когти зверя, и таким образом он стал первым сатиром. Саргерас также дал ему силу превращать других эльфов в сатиров. Постепенно все больше и больше эльфов становились такими же, как он.

Когда Малфурион попытался уничтожить Колодец Вечности, то вместе с Высокорождёнными против него выступили и сатиры во главе с Ксавием. Подданные Ксавия похитили возлюбленную Малфуриона Тиранду, и в ярости он убил Ксавия, на этот раз — навсегда.

Несмотря на это, сатиры продолжали сражаться и без своего лидера. Они приняли участие в Третьей войне на стороне Пылающего Легиона. Они пытались помешать ночным эльфам пробудить друидов от их спячки, также они пытались помешать Иллидану украсть череп Гул’дана, но ни то, ни другое им не удалось. После того как Иллидан поглотил силы черепа Гул’дана, сатиры присоединились к нему. Сатиры попытались помешать Майев преследовать Иллидана, но тщетно — в результате небольшая группа сатиров была уничтожена. Как оказалось, сатиры также захватили в плен небольшое количество ночных эльфов, но Майев освободила их.

Небольшая группа сатиров последовала за Иллиданом в Запределье.

Шиварры

Шестирукие самки демонов, живущие в Запределье. Ростом примерно в 20-30 футов. Служили Пылающему Легиону как жрицы и военные капелланы. Они набожны и харизматичны, являются движущей силой Легиона.

Стражи рока

Гвардия Архимонда Осквернителя, не только отличающаяся огромной физической силой, но и владеющая разрушительной магией. После гибели хозяина некоторые из них стали наёмниками, но большая часть всё же осталась на службе Пылающего легиона.

Плеть

Созданная Пылающим Легионом для сокрушения Азерота перед вторжением, нежить вышла из-под его контроля. Она подчиняется Королю-личу — Нер’зулу, с которым впоследствии слился Артас. Главный бастион нежити в Восточных Королевствах — Стратхольм, а в Нордсколе — Ледяная Корона, столица Короля-лича, а также некрополь Наксрамас (резиденция наместника Кел’Тузада).

В дополнении Wrath of the Lich King объединённые силы Орды и Альянса под предводительством ордена паладинов Серебряный Авангард сразились с Плетью и, хоть и не уничтожили её полностью, сумели обезглавить её, убив Артаса и других военачальников нежити. Место Короля-Лича занял бывший паладин, военачальник Альянса и регент Штормграда, Болвар Фордрагон. Ныне именно он сдерживает Плеть от безграничного разрушения и, кроме того, управляет рыцарями смерти, вышедшими из под контроля Артаса и примкнувшими к Альянсу или Орде.

Другие расы

Безликие

Безликие, или н'раки - раса, появившаяся из материи Древних богов, впоследствии вместе с акирами сражавшаяся против элементалей, населявших древний Азерот, и созданиями Титанов, пришедших отвоевать планету у Древних богов. Они умны, сильны и безгранично преданы Древним богам. Известно, что среди н'раки существует некая военная иерархия, но кроме этого, о безликих почти ничего не известно.

Беорны

Беорны (тж. известные как фурболги) — люди-медведи. Их кланы жили, не участвуя в войнах людей, но затем они включились в войну с Пылающим Легионом, грозившим уничтожить их мир. Участвовали в Войне Древних десять тысяч лет назад на стороне ночных эльфов. Почти все племена были осквернены Пылающим Легионом, кроме племени Древобрюхов, крепость которых располагается на стыке Лунной Поляны, Осквернённого Леса и Зимних Ключей.

Название фурболгов, вероятно, происходит от «Фир Болг» — названия первых богов Ирландии в кельтской мифологии, которые были изгнаны народом Туата Де Дананн, и англ. fur — «мех», «шерсть». В русском переводе известны как «беорны».

Интересно, что имя Беорн (англ. Beorn) носит в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина родоначальник и вождь клана Беорнингов, который имел способность превращаться в медведя. Он упоминается в повести «Хоббит, или Туда и обратно».

Врайкулы

Родина полугигантов врайкулов — Ревущий Фьорд на юго-востоке Нордскола.

Говорят, что в древности народ врайкулов создал процветающую цивилизацию в этих краях. Но случилось так, что в один день врайкулы мистически исчезли, оставив после себя лишь пустынные поселения и заброшенные храмы. В наши дни, когда на землях врайкулов был построен Валгард, лагерь Альянса, они вернулись.

Под предводительством короля Имирона эти могучие воины обрушились на селения Орды и Альянса, обосновавшись в Крепости Утгард, что недалеко от Валгарда. Неизвестно, где врайкулы провели несколько тысяч лет, но сейчас они сражаются на стороне Короля-лича.

Врайкулы — мрачный и жестокий народ. Они практикуют руническую магию, незнакомую даже самым мудрым и опытным чародеям. Среди их прислужников — ворги и загадочная раса протодраконов.

В процессе выполнения квеста "Страдания Ниффлвара" выясняется, что много лет назад, после того, как боги-титаны «покинули» врайкулов, их женщины стали рожать слабых и уродливых детей. Король Имирон, публично отрекшись от богов, под страхом смерти приказал, чтобы этих младенцев уничтожили, но не все матери сумели исполнить его волю, некоторые сокрыли своё потомство вдали от Нордскола. Так появилась человеческая раса.

Бранн Бронзобород из Ульдуара говорит, что врайкулы наряду с гигантами и предками дворфов, представляют собой «перворождённую расу», что означает — они не произошли из другого народа, а их создали непосредственно Титаны.

Разновидности

• Обыкновенные врайкулы, европеоидного цвета кожи, проживающие в Ледяной Короне, Седых Холмах и Ревущем Фьорде. Их столица — Крепость Утгард. Подавляющее их большинство служит Королю-личу. Предположительно от них произошла раса людей.
• Морозные врайкулы. Родина этих врайкулов — Грозовая Гряда. Состоят в большинстве своём из женского контингента (кроме жителей Имирхейма). Жительницы деревни Бруннхильдар (Хильды) с незапамятных времён служат своему историческому покровителю Ториму. Любой пойманный мужчина, врайкул или из другой расы, обречён на смерть либо непосильное рабство. Противоборствуют морозным врайкульшам из Валькириона, присягнувшим Королю-личу.
• Валькиры и Варгулы — при жизни врайкулы обоих видов стремятся пройти испытание, наградой за которой является «восхождение». Победители отправляются в Имирхейм, становясь элитными воинами Короля-лича, а недостойные превращаются в варгулов, разновидность низшей нежити. Достойнейшие из женщин врайкулов становятся валь’кирами.
• Квалдиры — раса морских врайкулов. Их столица — Лагерь Хротгара, на острове к северу от Ледяной короны. Морские разбойники, совершающие налёты на прибрежные поселения и корабли. Заклятые враги Клыкарров. Не имеют подчинённости кому-либо, сами по себе.
• Железные врайкулы — создания титанов, впоследствии превратившиеся в обычных врайкулов под воздействием проклятия плоти. Их родина — Ульдуар, Чертоги Молнии. Служат Локену и Йогг-Сарону.

После того, как пал Король-Лич, врайкулы обрели свободу. Много времени о них ничего не было слышно, но в дополнении Legion они появляются как сила, сражающаяся против Пылающего Легиона. Кроме этого, появляются также Один - древний Хранитель (создание Титанов, имеющее частицу их силы и охраняющее Азерот), имеющий в своём распоряжении армию врайкулов, и Хелия - древняя волшебница врайкулов, превращённая Одином в первую валькиру.

Гноллы

Существа, похожие на людей, но с головой гиены. Крайне вспыльчивы.

Происхождение гноллов весьма туманно, хотя подразумевается, что они пришли в Азерот из другого мира. Название мира не упоминается.

До Третьей войны гноллов можно было встретить на всей территории Восточных Королевств. Сейчас в северной части материка их практически не осталось, а те немногие выжившее ведут борьбу за выживание с нежитью.

Совсем другое положение гноллов в Штормграде. У стаи Речной Лапы есть неофициальная столица в Пыльных равнинах, что на юге Западного Края. Несмотря на постоянное гонение со стороны людей, они остаются значимой силой в Красногорье и Западном Крае.

Некоторые гноллы умеют читать и писать, но им неведомы правила приличия. Люди используют их как наемников в Штормграде и других городах людей. После войны с ограми почти вся раса гноллов была уничтожена, выжившие остались жить в Штормграде, лишь немногие продолжали работать наемниками.

Горные великаны

Древняя раса Калимдора, обитающая в Хиджальских горах. Были пробуждены порчей Пылающего Легиона. Сражаются на стороне ночных эльфов.

Горные великаны - дети Терадрас Матери Гор, повелительницы элементалей. Вероятно, горные великаны сражались в древних войнах против армий титанов и Древних богов. Несмотря на свою хаотичную природу, горные великаны, судя по всему, довольно миролюбивы, ведь они сражались на стороне ночных эльфов во время Третьей войны.

Драконы

Огромные летучие рептилии, присутствующие при создании Азерота Титанами. Пятеро из них (лидеры своих стай) были наделены частичными силами пятерых Титанов: красная Алекстраза, Королева Драконов, стала аспектом жизни; её сестра зелёная Изера, Спящая, стала аспектом природы, охраняя её в Изумрудном Сне; бронзовый Ноздорму, Безвременный, стал аспектом времени; синий Малигос, Плетущий Заклинания, стал аспектом магии; и чёрный Нелтарион, Хранитель Земли, стал аспектом земли. Во время Войны Древних, Нелтарион сошёл с ума и предал другие стаи, почти уничтожив синих и свою стаю. Взяв себе имя Смертокрыл, Разрушитель, он решил воссоздать драконов по своему подобию и уничтожить всё живое в мире Азерота. Будучи одними из самых могучих магов Азерота, драконы могут принимать гуманоидную форму. Например, красный дракон Кориалстраз (возлюбленный Алекстразы) долгое время выдавал себя за мага-эльфа Краса в Даларане. Он так много времени провёл в эльфийской «шкуре», что ему это уже не кажется странным.

Железные дворфы

Раса дворфов, целиком состоящих из металла и расписанных рунами власти. Их столица — Тор-Модан в Седых Холмах Нордскола. Хранитель Локен сотворил их воинство в Кузне Воли, в Ульдуаре, и изгнал оттуда Глиняных. Хотя за основу была взята сущность Глиняных и дворфов, в качестве материалов использованы сталь, саронит и титан. Заклятые враги Глиняных и Горных великанов, также враждебны к Лиге Исследователей и стремятся уничтожить все артефакты, которые могли бы позволить исследователям проникнуть в сумрачные тайны прошлого. Служат Локену и Йогг-Сарону.

Иглогривы (Свинолюды)

Свинолюды напоминают двуногих кабанов. Считаются порождением полубога Агамаггана, Великого Кабана, героически погибшего в Войне Древних против Пылающего Легиона. У иглогривов очень развит инстинкт защиты территории.

Хочешь умереть — напади на иглогрива в его логове! Поговорка орков

Впервые они встречаются в первых миссиях кампании Орды в игре Warcraft III — Reign of Chaos, где совершают набеги на тауренов, но впоследствии терпят поражения перед Ордой и прячутся по местам, откуда их трудно прогнать — в ущельях, пещерах и зарослях гигантского терновника (выросшего там, куда упала кровь Агамаггана).

В настоящее время большая часть Свинолюдов обитает в центральном районе Калимдора — Степях (англ. The Barrens), где располагаются лагеря трёх племен свинобразов — Дыбогривы (англ. Bristleback), Иглогривы (англ. Razormane) и Иглошкуры (англ. Razorfen) — в Лабиринтах Иглошкурых (англ. Razorfen Kraul) и Курганах Иглошкурых (англ. Razorfen Downs).

Несмотря на легендарное происхождение от благородного Древнего бога, относительную разумность (иглогривы изготавливают оружие, инструменты и одежду, владеют друидизмом и шаманизмом), они крайне агрессивны и ни с кем не заключают союзов.

Кентавры

Исконные враги тауренов. Кентавры постоянно совершали набеги на поселения жителей Бесплодных земель. Обликом они напоминают коней, но вместо конской шеи и головы они имеют человеческий торс. Это дикий и воинственный народ, настороженно относящийся ко всем некентаврам. Особую ненависть вызывали у них таурены, а позднее и орки.

Легенда гласит, что этот примитивный, варварский народ приходится родственником полубожеству ночных эльфов Кенарию. Правда это или нет, но, как и подобает потомкам бога природы, они отличались диким и жестоким нравом. Эти конелюды происходят из Пустынных земель Западного Калимдора, затем они распространились по всему Центральному Калимдору, заселив такие области, как Бесплодные земли, Тысяча игл и местность рядом с Даротаром — орочьей столицей. В прошлом они постоянно совершали набеги на местное население, а затем включили в число своих врагов также орков и троллей. Таурены считали, что кентавры были специально созданы для того, чтобы причинять зло своим соседям. Легенда гласит, что кентавров породили Заэтар, бессмертный сын Кенария, и принцесса земных элементалей Терадрас. Заэтар, увидев свирепостью и злобу своих детей, отвернулся от них, и за это кентавры его убили.

Некоторые верят, что скорбящая Терадрас заключила дух Заэтара в пещерах Мародона. С тех пор они населены злобными духами давно умерших ханов кентавров и буйных прислужников самой Терадрас из числа элементалей.

Киражи

Созданный Титанами источник магии, известный также под именем «Колодец Вечности», стал причиной возникновения великого множества живых видов. Одним из них стали неразумные Силитиды (англ. Silithids). Древний Бог — К’Тун, поверженный Титанами в начале «реконструкции» Азерота, увидел в этих арахнидах подходящих слуг, которые могли бы восстановить его власть и уничтожить иных непокорных существ. А потому он наделил их способностью мыслить и одарил частью своей силы. Так возникла ужасающая раса Киражи (англ. Qiraji). Их древний город — Ан’Кираж (англ. Ahn’Qiraj), был расположен в Силитусе (англ. Silithus), на крайнем юге Калимдора, и был столицей огромной империи, которой правили близнецы-императоры Век’Нилаш (англ. Vek’Nilash) и Век’Лор (англ. Vek’Lor). На протяжении всего времени своего существования Киражи теснили древних Калдораев (они же Ночные Эльфы). Но каждый раз, когда победа была столь близка, Драконы-аспекты оказывали помощь врагам силитидов. Дважды их армии отбрасывались назад, две Войны Зыбучих Песков сотрясали поверхность и воздух Силитуса, и после второй была воздвигнута непреодолимая Стена Скарабеев, удерживающая огромный рой внутри своих владений. Киражи считаются коварной и жестокой расой, а К’Тун, стоящий во главе их неосязаемой и нерушимой иерархии видов, всегда асоцировался с невообразимым, первобытным злом. А потому все расы опасаются дня, когда армии Киражи выйдут во внешний мир.

Следует также отметить, что изначально существовала одна империя силитидов — Азж’Акир (около 16 000 лет назад), которая позже раскололась под натиском троллей на вышеуказанную империю Ан’Кираж и ещё одну — Азжол-Неруб, бывшей в итоге домом для расы Нерубийцев.

Клыкарры

Клыкарры (англ. Tuskarrs) (в русской локализации Warcraft III — тускарры, тускарцы) — раса полуморжей, обитающая в Нордсколе.

По природе добродушная кочевая раса, путешествующая по южной береговой линии Нордскола, ориентируясь по каменным статуям неких циклопов, отмечающих их сезонные рыболовецкие маршруты. Племенную принадлежность тускарцев можно узнать по символам, начертанным на их клыках, и хотя они — мирная раса, они постоянно конфликтуют с Квалдирами и арктической расой мурлокоподобных существ, известных как Горлок.

Но даже их враги поражаются мастерству и бесстрашию клыкаррцев в ловле одних из самых опасных существ холодных вод Нордскола, таких как киты и гигантские кальмары. Даже безымянные левиафаны, скрывающиеся в глубинах океана, не могут противостоять клыкаррам.

Клыкарры понимают, что настали новые, тяжёлые времена, но благодаря недавнему появлению Орды и Альянса они нашли союзника в борьбе против враждебных сил Нордскола.

После падения Короля-Лича жизнь клыкарров, вероятно, заметно облегчилась.

Кобольды

Подземные жители, вечная проблема для всех, кто пытается поселиться в подземельях. По своему внешнему виду напоминают прямоходящих крыс с лисьими мордами, покрыты мехом, имеют хвосты (некоторые представители не имеют). Ходят всегда со свечой, закреплённой на голове. Доставляют большие неприятности людям при строительстве и эксплуатации рудниковых шахт, а также другим расам. Очень редко выходят на свет, но к свету приспособлены. Кроме вредительства и коварства, кобольды так же очень хитры, и могут заманивать жертв в тупики в своих подземельях.

Иногда кобольды нанимаются к другим раса, например ограм, в качестве шахтёров и маркшейдеров.

Могу

Могу — властители старой Пандарии. Внешне похожи на китайских львов-стражей

Могу, наряду с анубисатами и тол'вирами, являются созданиями титанов, а именно, слугами Хранителя по имени Ра. Ра создал их, чтобы они защищали южные земли в то время единого континента Калимдор от вторжений слуг Древних богов, а так же чинили и эксплуатировали древние технологии Титанов.

Со временем, оставшись без присмотра поражённого смертью своих создателей Хранителя Ра, могу построили могущественную империю на землях современной Пандарии, поработив народы пандаренов, хозенов и цзинь-юй, используя их труд для поддержания жизнеспособности имеприи.

Мурлоки

Земноводные рыбообразные существа, тем не менее, имеющие руки и ноги и поэтому относящиеся к гуманоидам, ведущие первобытный образ жизни. Наиболее распространены в южной части континента Восточных королевств. Имеют примитивный племенной строй во главе со старейшинами и оракулами. Питаются рыбой, моллюсками. Каннибалы. Выдвинута гипотеза, что мурлоки подчиняются нагам. В качестве оружия в большинстве случаев пользуются копьями, а также ловчими сетями. Обитают на суше.

После того как Иллидан вызвал наг из морской пучины, активность мурлоков заметно усилилась. Выделяют несколько видов мурлоков: обычные, болотные, мутанты и марголы. Болотные отличаются от обычных лишь тем, что живут на болотах и имеют несколько другой цвет чешуи; мутанты живут в Проклятом лесу и осквернены, в игре встречаются в Фелвудских лесах, и весьма вероятно, подчинены Пылающему Легиону; марголы меньше, но кровожаднее своих собратьев, находятся в услужении (в отличие от настоящих мурлоков) у расы наг, которые используют их как рабов и презирают их. Марголы обитают в глубоководных местах.

Как выяснилось, мурлоки имеют свой собственный язык, а не бессвязные наборы звуков. Доказательством этому послужил ночной эльф друид из ДЭГОЖ, который перевоплотившись в мурлока смог изучить их язык и даже возглавить одно из племен мурлоков.

Мурлоки - одна из древнейших рас Азерота. Известно, что мурлоки, жившие на южных землях единого континента Калимдор, эволюционировали под воздействием благотворной энергии Вечноцветущего дола (который является "колыбелью природы", и наряду с Низиной Шолозар и Кратером Ун'Горо, создан Хранительницей жизни Фреей) и превратились в цзинь-юй.

Наару

Наару - существа из чистого света, являющиеся одним из аспектов мироздания в той же мере, как демоны являются аспектом Хаоса, а Повелители Бездны - аспектом Тени.

Когда Саргерас появился в родном мире эредаров, удивительная раса разумных сгустков энергии — наару — помогла маленькой группе жителей этого мира избежать пагубного влияния тёмного титана. Вскоре эредары-беженцы начали называть себя дренеями, что означало «изгнанные». Тронутые смелостью дренеев, Наару благословили их мудростью и силой Света. Миролюбивые наару мечтали когда-нибудь объединить всех, кто сражался против Пылающего Легиона вместе, создать единую великую Армию Света. Не так давно, следуя своей цели, наару прибыли в Запределье на корабле, который также известен под название Крепость Бури (англ. Tempest Keep). Большинство их покинуло корабль, чтобы исследовать новые земли. В это время армия эльфов крови во главе с принцем Кель’тасом Солнечным Скитальцем захватила пустующую крепость, взяв единственного охранника в заложники. Теперь, оставшись без крова над головой, без их крепости-корабля, наару застряли на этой планете, в Запределье, даже не представляя, что их ожидает в будущем.

Наги

Змееподобные земноводные существа, наги в действительности являются ночными эльфами из касты Высокорождённых, примкнувшими в Войне Древних к Азшаре. Из-за раскола Колодца Вечности они пали в воды огромного водоворота и заключили союз с таинственным Древним Богом (предположительно Н’Зотом), за что он дал им возможность свободно находиться в воде, сделав их нагами. Даже после гибели их королевы они остались верны Азшаре и поклоняются ей как богине. Будучи эльфами, они владели магией Колодца Вечности, но, превратившись в наг, не утратили навыков к магии и желания уничтожить ночных эльфов, как низшую касту. Были призваны Иллиданом и сражались на его стороне.

Поселения наг — в руинах древних городов ночных эльфов и на побережьях по всему Калимдору. Столица наг, Наз’жатар, находится глубоко в море.

Нерубианцы

Это раса разумных пауков, населявших земли континента Нордскол. Когда-то существовала обширная подземная Нерубианская империя Азжол-Неруб (англ. Azjol-Nerub), занимавшая всё подножие континента и, вероятно, существенную часть его поверхности. С приходом Короля-лича вопрос уничтожения империи был лишь делом времени, что и произошло в конечном итоге. Но хотя власть Короля-лича все дальше распространялась по земле, под землёй ему противостояла древняя непокорная империя. Азжол-Неруб, царство, основанное жутковатой расой человекообразных пауков, послало свою элитную гвардию в наступление на Ледяную Корону, дабы покончить с Королём-личем и его безумной жаждой власти. К великому неудовольствию Нер’зула, оказалось, что мерзкие воины Неруба не подвержены не только чуме, но и его телепатическому воздействию.

Подземные тоннели пауков охватывали практически половину территории Нордскола. Их тактика булавочных уколов раз за разом сводила на нет все усилия Нер’зула по их истреблению. В конце концов Нер’зул выиграл Паучью войну, буквально задавив противника числом: неистовые Повелители Ужаса и бессчётные легионы нежити ворвались в Азжол-Неруб и обрушили подземные храмы на головы их обитателей, паучьих владык.

Хотя воины Неруба не могли заразиться чумой, Нер’зул стал уже столь могущественным некромантом, что смог поднять трупы пауков-воинов и подчинить их своей воле. В память о стойкости и бесстрашии паучьего народа Нер’зул принял на вооружение их архитектурный стиль. Отныне крепости и здания в его землях стали походить на постройки пауков. Вскоре по приказу Короля-лича они по большей своей части были воскрешены и встали на сторону сил Плети.

Немногочисленные выжившие нерубианцы, впрочем, все ещё продолжают сражаться с Королём-личем и радостно принимают помощь как со стороны Орды, так и со стороны Альянса. Часть выживших состоит в Альянсе

Огры

Огры — огромные и толстые гиганты, давно враждовавшие с орками ещё в Запределье. Когда орки начали войну с дренеями, они завербовали своих бывших врагов-огров в свои ряды в обмен на защиту последних от их хозяев, гроннов. Интеллектуальные способности большинства огров крайне низки (исключение составляет клан Огри’ла, члены которого развились благодаря окружающим их поселение апекситовым кристаллам). Во время Второй войны колдун орков Гул’дан начал проводить обучение огров тёмной магии, в результате чего те подвергались мутации — у них вырастала циклопическая голова. Самым первым огром-магом стал Чо’Галл. Первая часть имени огра, обозначает имя «настоящей» головы, вторая — циклопической. После поражения Орды во Второй войне огры держатся нейтральных позиций, за исключением одного клана, главенство над которым захватил полуорк-полуогр Рексар, после чего клан присоединился к Орде.

Всего известно лишь три двухголовых огра-чернокнижника, у которых есть потенциал и развитые умственные способности: Чо’Галл, Дентарг и Черносерд.

На деле огры - древняя раса родом с Дренора. Известно, что на Дреноре огры когда-то жили в единой и сильной империи, с осколками которой по сей день можно столкнуться в множестве развалин. Помимо этого, известно так же что огры живут не только на известной части Дренора, но и на неназванном материке.

Пандарены

Загадочных пандаренов, произошедших от панд, окружает множество тайн и легенд. Их мало кто видел и ещё меньше кто понимает. Да и аршином общим их не измеришь. Эта раса — настоящая загадка для всего Азерота. Благородная история народа пандаренов насчитывает много тысяч лет, и началась она задолго до становления империи людей и раскола мира.

Пандаренам принадлежат чудесные, богатые земли. Когда-то давно они пребывали под безжалостным игом чудовищной расы древних воителей Могу. Но благодаря исключительной стойкости, дипломатическому дару и владению особой техникой рукопашного боя пандарены свергли Могу и заложили основы своей империи, которая процветает уже не одну тысячу лет.

В те мрачные дни перед расколом мира, когда демоны наводнили Азерот и всему живому грозила гибель, последний император пандаренов нашёл, как защитить свои земли от страшного нашествия. Он заключил сделку с судьбой, и на десять тысяч лет Пандарию окружил непроницаемый туман. Но за это было уплачено дорогой ценой: с былым покоем и безмятежным процветанием было покончено.

По характеру пандарены весёлые и жизнерадостные, прирождённые пивовары, чей дар известен на весь Азерот. Например, один из самых великих пандаренов, Чэнь Буйный Портер, давным-давно всего лишь отправился странствовать по миру в поисках рецептов пива, и… повлиял на судьбу Азерота. Кроме хмельных напитков пандарены любят поесть и поустраивать поединки (дружеские, естественно), ведь они — прирождённые мастера боевых искусств, таких как кунг-фу. Традиции пандаренов схожи с китайскими, они также пишут иероглифами и строят пагоды в китайском стиле.

Титанические Хранители

Титанические хранители (англ. Titanic watchers) (Титанические хранители — англ. Titanic keepers) — могучие антропоморфные творения титанов, служащие непосредственно им. Были созданы, чтобы следить за другими их творениями и поддерживать порядок в мире.

В Азероте известные хранители — Торим, Сиф, Мимирон, Ходир, Фрейя, Аркедас, Тир, Один, Ра ( Ра-Ден) и Локен. Большая часть Хранителей были убиты в ходе междоусобных войн, войн с Древними Богами или столкновениями с современными героями Азерота. На данный момент достоверно известно только об одном живом Хранителе - Одине, который с армией врайкулов оказался заперт в собственной крепости, Залах Доблести.

Титаны

Древняя могучая раса богов, состоящая из двух подвидов: ваны (англ. Vanir) и асы (англ. Aesir). Титаны путешествуют по мирам, переделывая их на своё усмотрение. Азерот считается одним из их величайших достижений. Основными противниками титанов являются демоны и Древние Боги. Сильнейшим ударом для титанов стало предательство их сильнейшего воина — Саргараса, который стал вождём Пылающего Легиона.

Титаны являются создателями многих рас: земельники, предки дворфов, механогномы, предки гномов, могу, тол'виры, анубисаты, а так же "неудачные" трогги.

В Азероте титаны оставили драконов надзирать над их творением. Пятеро из драконов были наделены частью силы Пантеона титанов: Аман’тул наделил бронзового Ноздорму властью над временем, Эонар отдала часть своего духа красной Алекстразе для защиты жизни и зелёной Изере — для защиты природы и Изумрудного Сна, Норганнон дал синему Малигосу власть над магией, а Каз’горот поручил чёрному Нелтариону охранять землю, с чем он (Нелтарион, ныне Смертокрыл) не справился.

Трогги

Примитивная раса, промежуточный результат экспериментов Титанов над Земельниками, близкие родственники дворфов. Злейшие враги гномов. Напали на столицу гномов Гномереган, из-за чего, в попытке справиться с ними (троггами), гномы открыли захоронения радиоактивных отходов, но на троггов они не подействовали. Про эту расу так же можно узнать в древнем забытом городе Титанов Ульдамане, что в Восточных Королевствах.

Эфириалы

Бороздящие хаотичные просторы между мирами, эфириалы (англ. Ethereal) — астральные путешественники, раса из извращенной реальности. В основном их знают на других планетах как коллекционеров и продавцов различных артефактов и магических штучек. Сейчас эфириалов привлекает Запределье. Многие из них стремятся разыскать потерянные давным-давно сокровища этих земель и завладеть ими. Они — подлецы и обманщики, которые не остановятся ни перед чем, чтобы достигнуть свои таинственные цели. Их родную планету Кареш захватили армии демона Деменсиуса.

Отрывок, характеризующий Расы Warcraft

– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.