Врачиу, Александр

Александр Врачиу
англ. Alexander Vraciu
Александр Врачиу в кабине своего «Grumman F6F Hellcat» во время битвы в Филиппинском море, 20 июня 1944 года.
Прозвище	Алекс (англ. Alex)
Дата рождения	2 ноября 1918(1918-11-02)
Место рождения	Ист-Чикаго, Индиана, США
Дата смерти	29 января 2015(2015-01-29) (96 лет)
Место смерти	Данвилл, Калифорния, США
Принадлежность	США США
Род войск	ВМС США
Годы службы	1941—1963
Звание	Коммандер
Часть	USS Independence (CVL-22) USS Intrepid (CV-11) USS Lexington (CV-16)
Командовал	51-й истребительный эскадрон
Сражения/войны	Вторая мировая война  • Тихоокеанский театр  •  • Гилберта-Маршалловская операция  •  •  • Битва за Тараву  •  •  • Битва за Кваджелейн  •  •  • Налёт на Трук  •  • Марианско-палауская операция  •  •  • Битва за Сайпан  •  •  • Битва в Филиппинском море Холодная война
Награды и премии
В отставке	работник банка, пенсионер

Александр Врачиу (англ. Alexander Vraciu; 2 ноября 1918, Ист-Чикаго, Индиана, США — 29 января 2015, Данвилл, Калифорния, США) — американский военный деятель, лётчик-ас Второй мировой войны, коммандер Военно-морских сил США.

Биография

Молодые годы и семья

Александр Врачиу родился 2 ноября 1918 года в Ист-Чикаго, штат Индиана в США, за девять дней до окончания Первой мировой войны. Он стал младшим из двоих детей в семье иммигрантов из Румынии Александра и Марии Врачиу. Его родители выехали из Трансильвании на рубеже века, обосновавшись в Ист-Чикаго. Врачиу-старший был родом из Пояна-Сибилуи, а мать, в девичестве Тинчу, — из Себеша. После рождения сына Александра, семья вернулась в Трансильванию, где его родители надеялись, что он погрузиться в румынскую культуру. Однако они прожили там короткое время и вернулись в США.

Александр Варчиу преуспел в спорте и учебе, выиграв академическую стипендию в Университет Депоу, который окончил в 1941 году. Во это время он был членом братства «Delta Chi», играл в теннис, а также был полузащитником в команде по футболу против желания своих родителей, скрыв от них травму колена, и хотел стать врачом. После окончания образования, Врачиу поступил в Тренировочную программу гражданских пилотов и получил лицензию частного пилота.

Военная служба

Начало

До японской атаки на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 года, 24 июня Врачиу поступил в Резерв ВМС США. 9 октября он начал обучение полётам на базе «Корпус-Кристи» в Техасе. 28 августа 1942 года Врачиу был введён в эксплуатацию в качестве военно-морского лётчика и был переведён на авианосец «USS Wolverine», ходивший в качестве парохода по озеру Мичиган. В конце марта 1943 года он вступил в 6-й истребительный эскадрон под командованием лейтенант-коммандера Эдварда О’Хары, первого аса Второй мировой войны. О’Хара сделал Врачиу своим ведомым, давая ему ценные советы, благодаря которым он оттачивал свои навыки в воздушных боях. Эскадрон вступил в бой в октябре 1943 года с авианосца «USS Independence».

Тихоокеанский театр

10 октября 1943 года Врачиу совершил свою первую победу во время столкновения с силами противника у атолла Уэйк. Эскадрон О’Хары наткнулся на японское формирование, после чего он отправился под облака, чтобы сбить японский истребитель «Mitsubishi A6M Zero». Врачиу потерял его, но тут на остров приземлился второй «Zero», который он и обстрелял на земле, что стало первой его победой. 20 ноября во время битвы за Тараву он сбил своей первый бомбардировщик «Mitsubishi G4M». Затем эскадрон был переведен на «USS Intrepid», известный своей репутацией невезения. Во время битвы за Кваджелейн, 29 января 1944 года Врачиу сбил три «Mitsubishi G4M». Во время налёта на острова Трук, 16 февраля японским «Nakajima B5N» был торпедирован «Intrepid», и в тот же день Врачиу сбил три «Mitsubishi A6M» и один «Nakajima A6M2-N». Авианосец был эвакуирован для ремонта, прибыв через три дня в порт Фунафути. В тот момент, Врачиу стал и остался ведущим лётчиком-асом 6-го эскадрона за весь период войны. Имея возможность вернуться обратно в Соединенные Штаты, Врачиу запросил дополнительное боевое дежурство и присоединился к 16-му истребительному эскадрону на авианосце «USS Lexington». Вскоре после этого, в феврале 16-эскадрон был переведён в США, а Врачиу запросил и получил обратное назначение на Тихоокеанский фронт — в состав 20-го истребительного эскадрона на «Grumman F6F Hellcat». 29 апреля он сбил два «Zero» над Труками. 12 июня Врачиу возглавил отряд самолётов, нагруженных 500-фунтовыми бомбами, и несмотря на зенитный огонь в сайпанской гавани Танапаг, лично потопил крупнейшее японское торговое судно водоизмещением более 6 с половиной тонн. В время битвы за Сайпан, 14 июня Врачиу сбил свой 12 самолёт — «G4M» к северу от острова, подойдя к нему со слепой стороны.

Охота на индюков

19 июня стало наиболее удачным днём для лётчика Врачиу во время битвы в Филиппинском море, также известной как «великая марианская охота на индюков». При первой атаке японской авиации на авианосцы ВМС США в районе Марианских островов, несмотря на неисправности нагнетателя, Врачиу будучи лидером второго дивизиона в режиме ожидания группы из 12-ти «Grumman F6F Hellcat», перехватил бессвязное массовое формирование из 30—40 японских пикирующих бомбардировщиков на расстоянии 30 километров от своих сил, уничтожив шесть из них всего за восемь минут. После приземления Врачиу, обслуживающий персонал авианосца обнаружил, что он потратил только 360 пуль, а за каждым их этих убийств последовал взрыв менее пяти секунд. На следующий день, когда отряд бомбардировщиков атаковал японский 1-й воздушный флот, Врачиу сбил свой 19 самолёт, что сделало его на четыре ближайших месяца главным асом ВМС США. На следующий день, 20 июня, Врачиу в группе из девяти истребителей пошёл в атаку на шесть или семь самолётов, и сбил свой последний «Zero», повредив ещё один. После этого он вернулся через 300 миль на базу и благополучно приземлился на борту авианосца в крайне опасных условиях, в том числе в полной темноте. Открыв кабину, он попал в кадр фотокамеры, показав количество сбитых самолетов, в результате чего фотография стала одним из символов войны.

11 ноября контр-адмирал Уильям К. Харрил наградил Александра Врачиу Военно-морским крестом на базе «Сан-Диего» в Калифорнии.

Боец движения сопротивления

Позже, в пропагандистских целях, Врачиу на несколько месяцев был назначен в кампанию по продвижению продаж военных облигаций на базе Военно-морского технического тренировочного колледжа, но сократил тур, убедив начальников ВМС вернуть его к действиям в Тихом океане. 14 декабря, после двух миссий, он был сбит зенитным огнём о время обстрела Кларк-Филда близ Лусона над Филиппинами. Врачиу успешно парашютировался с высоты 400 футов над землей, и был спасен филиппинскими бойцами сопротивления, которые назначили его командующим отрядом из 180 человек, присвоив ему временное повышение до майора. Шесть недель спустя он вступил в контакт с американскими войсками, в январе 1945 года начавшими освобождение Лусона. Некоторое время он пробыл в американском спортивном лагере, где сохранил при себе японский меч, и вернулся в США, не успев принять участие в бомбардировках Токио.

Конец войны

Врачиу закончил войну в качестве четвертого лётчика-аса Военного-морских сил США, сбив с октября 1943 по декабрь 1944 года 19 самолетов противника в воздухе и уничтожив 21 на земле, таким образом завершив свою 24-летнюю карьеру, за которую он потерпел шесть крушений: два торпедирования авианосцев, две вынужденные посадки на воду и два прыжка с парашютом. Девять из своих побед Врачиу совершил на «Grumman F6F Hellcat». Позже он отмечал, что все победы «были моей личной местью за Перл». Врачиу был одним из четырёх известных американских военно-морских лётчиков румынского происхождения, помимо братьев Корнелиу и Николае Чима, входивших в подразделение, состоящее на 100% из румын, и Флореа Бузеллы, ставшей первой румынкой в женском подразделении WAVES.

Лётчик-испытатель и командир эскадрона

С апреля по сентябрь 1945 года Врачиу был лётчиком-испытателем «Grumman F8F Bearcat» на заводе «Grumman Corporation», а также на авиа-станции «Патаксент-Ривер» (штат Мэриленд)Руководитель военно-морскими операциями, где оценивал тактические выступления самолетов, распределяя их по 28 базам, признаваясь позже, что «это была лучшая работа, которую я когда-либо имел в своей жизни». Позже, он служил в Военно-морском министерстве США в качестве члена штаба Руководителя военно-морскими операциями с сентября 1945 по октябрь 1951 года, сыграв важную роль в формировании послевоенной программы Резерва ВМС. С ноября 1951 по март 1954 года Врачиу пребывал на авиабазе «Лос-Аламитос», где готовил пилотов «McDonnell F2H Banshee», а затем перешёл в Военно-морскую аспирантскую школу. С декабря 1954 по февраль 1956 года служил на борту авианосца «USS Hornet» в качестве офицера связи. Являясь командующим 51-го истребительного эскадрона с марта 1956 по январь 1958 года, Варчиу привёл своё подразделение к победе на индивидуальном чемпионате ВМС по стрельбе в 1957 году, пилотируя «North American FJ-2/-3 Fury». С февраля 1958 по январь 1961 года он работал на авиастанции «Кингсвилл» в Техасе. В том же году Врачиу вместе с семьёй переехал в Аламиду (штат Калифорния). С февраля он занимал должность ассистента офицера по операциям 3-го дивизиона, в плоть до выхода в отставку 31 декабря 1963 года в звании коммандера.

В отставке и на пенсии

После отставки Врачиу начал карьеру в банковской сфере, а именно в компании «Wells Fargo», поселившись в Дэнвилле (штат Калифорния), где прожил более 40 лет. После выхода на пенсию, он стал активным членом Ассоциации американских асов истребителей. В 1986, 1994 и 2004 годах он становился лауреатом награды «Eagles» организации «Gathering of Eagles Foundation». Он занимался чтением лекций о Второй мировой войне. В 2003 году Врачиу был награждён «Премией заслуженного выпускника за профессиональные достижения» от Университета Депоу, а в 2004 году выступил перед учениками Мюнстерской средней школы (штат Индиана)

В 2006 году Врачиу появился в эпизоде «The Zero Killer» документального сериала «Воздушные бои» на телеканале «History Channel». Он отказывался от всех приглашений написать автобиографию, однако сотрудничал с издательством Исторического общества Индианы, которое в марте 2010 года опубликовало его биографию авторства Рэя Бумховера под названием «Fighter Pilot: The World War II Career of Alex Vraciu». Последние пять лет Врачиу работал с историками, документалистами и писателями, заинтересованными в освещении истории лётчиков Второй мировой войны, поднимавшихся в воздух в южной части Тихого океана.

Смерть и похороны

Александр Врачиу скончался 29 января 2015 года во сне в возрасте 96 лет в Дэнвилле. После него остались пятеро детей, 11 внуков и 13 правнуков. Врачиу был похоронен в Оакмонтском мемориальном парке в городе Лафайет, рядом со своей женой, умершей ранее после 59 лет брака.

Личная жизнь

Во время войны, Врачиу в США женился на своей возлюбленной Кэтрин Луизе Хорн, родившей ему трёх дочерей и двух сыновей: Кэрол Тиг, Роберт Врачиу, Линда Паттон, Мэрилин Финли и Марк Врачиу.

Награды

Сверху вниз, слева направо: Знак авиатора

• Первый ряд: Военно-морской крест, Крест лётных заслуг с двумя золотыми звёздами, Воздушная медаль с тремя золотыми звёздами, Боевая ленточка ВМС США;
• Второй ряд: Военно-морская благодарность президента США с двумя звёздами службы, Благодарность части Военно-морского флота, Медаль «За службу в Китае», Американская медаль оборонной службы;
• Третий ряд: Медаль «За Американскую кампанию», Медаль «За Азиатско-тихоокеанскую кампанию» с тремя серебряными звёздами, Медаль Победы во Второй мировой войне, Медаль за службу национальной обороне со звездой службы;
• Четвёртый ряд: Медаль военно-морского резерва, Медаль обороны Филиппин, Медаль освобождения Филиппин с двумя звёздами службы, Медаль независимости Филиппин.

Основание для награждения Военно-морским крестом

Президент Соединенных Штатов Америки с гордостью оглашает представление к Военно-морскому кресту лейтенант-коммандера Александра Врачиу, Резерв ВМС США, за экстраординарный героизм в боевых действиях против врага, находясь на службе в качестве пилота палубного истребителя ВМС в составе 16-го истребительного эскадрона (VF-16), прикрепленного к U.S.S. LEXINGTON (CV-16), в ходе операции в районе Марианских островов. 12 июня 1944 года во время участия в дерзкой атаке против вражеских судов в бухте Сайпан, коммандер Врачиу пошёл через интенсивный зенитный огонь, чтобы потопить большое вражеское торговое судно прямым попаданием в его корму. 14 июня 1944 года в ходе атаки против вражеских позиций на островах Севера Сайпана, коммандер Врачиу увидел патрулирующий вражеский самолет. Несмотря на невыгодное положение на высоте, он подошел к самолёту, так умело сохраняя своё положение в «слепом пятне», и сбил его. 19 июня 1944 года его целевая группа попала под атаку численно превосходящих сила вражеской авиации, но коммандер Врачиу нанёс яростный удар вражеским бомбардировщикам, и в лице энергичного истребителя, сбил шесть из них, способствуя тем самым распаду массированной атаки врага. 20 июня 1944 года во время полета сопровождения для бомбардировщиков и торпедоносцев на дальний удар против японского флота, коммандер Врачиу бесстрашно столкнулся с группой вражеских истребителей, взорвав один в небе и нанеся серьезный ущерб другому, чтобы наши силы атаковали и вырубили японский авианосец. Своей преданностью долгу, коммандер Врачиу отразили большое доверие себе с самыми высокими традициями службы Военно-Морским Силам Соединённых Штатов.

Оригинальный текст (англ.)  

The President of the United States of America takes pleasure in presenting the Navy Cross to Commander [then Lieutenant, Junior Grade] Alexander Vraciu, United States Naval Reserve, for extraordinary heroism in operations against the enemy while serving as Pilot of a carrier-based Navy Fighter Plane in Fighting Squadron SIXTEEN (VF-16), attached to the U.S.S. LEXINGTON (CV-16), during operations in the vicinity of the Marianas Islands. On 12 June 1944 while participating in a daring strike against enemy shipping in a Saipan Harbor, Commander Vraciu dove through intense anti-aircraft fire to sink a large enemy merchant ship by a direct hit on its stern. On 14 June 1944 in the course of a strike against enemy positions in the islands of North of Saipan, Commander Vraciu sighted an enemy search plane. Despite an altitude disadvantage, he approached the plane so skillfully keeping in its "blind spot" that he was able to overhaul it and shoot it down. On 19 June 1944 with his Task Force under attack by a numerically superior force of enemy aircraft, Commander Vraciu struck furiously at the hostile bombers and, in the face of vigorous fighter opposition, succeeded in shooting down six thus contributing to the break-up of a concentrated enemy attack. On 20 June 1944 while flying escort for bomber and Torpedo Planes on a long-range strike against the Japanese Fleet, Commander Vraciu fearlessly closed with a group of hostile fighters, blasting one from the sky and severely damaging another to enable our forces to attack and disable a Japanese carrier. By his devotion to duty, Commander Vraciu reflected great credit upon himself and upheld the highest traditions of the United States Naval Service.

Вопрос о награждении Медалью Почёта

За свои действия в Тихом океане — за четыре миссии 12, 14, 19 и 20 июня, за которые он установил рекорд, сбив 19 самолётов, 26 июня 1944 года Врачиу был номинирован на Медаль Почёта в представлении Министру военно-морских сил США, одобренном его непосредственными начальниками адмиралами Марком Митшером и Раймондом Спрюэнсом, а также другими тремя адмиралами. Однако, когда представление дошло до адмирала Джорджа Мюррея в штабе Тихоокеанского флота на Гавайях, пропустив и не засчитал в достижения некоторые боевые успехи Врачиу, в том числе атаку от 14 июня и рекорд 19 сбитых самолётов. В результате этого награда была понижена до Военно-морского креста, представление к которому было подписано Министром ВМС Джеймсом Форрестолом и удовлетворено Президентом США.

После окончания Второй мировой войны было отмечено, что стандарты, установленные для пилотов ВМС США в отношении награждения Медалями Почёта были намного высокими, чем для пилотов Корпуса морской пехоты. За годы войны этой награды были удостоены двенадцать морпехов, в отличие от двух из ВМС. В качестве примера можно привести первого летчика-истребителя ВМС Эдварда О’Хару, награждённого за пять побед. В 1947 году был созван Совет министерства ВМС по критике для орденов и медалей, на котором вице-адмирал Артур Рэдфорд и контр-адмирал Джон Дж. Кларк поддержали номинацию Врачиу, в результате чего общее число адмиралов в пользу присуждения награды достигло семи человек. Старший член Совета капитан Дж. Л. Каллан 9 апреля того же года, за день до роспуска Совета, направил адмиралу Мюррею письмо с просьбой представить замечания или рекомендации по поводу Врачиу. Мюррей снова отверг идею награждения и снова сделал несколько ошибок в оценке достижений Врачиу, отметив только один бой от 19 июня, и пропустив остальные. В результате этого, Совет отклонил представление, отметив, что исполнение обязанностей Врачиу «не было достаточно выдающимся, чтобы соответствовать высоким требованиям, предъявляемым к Медали Почёта», после чего Каллан даже написал письмо с протестом против решения, назвав его «несправедливостью».

В 1989 году историк Гарри Блок из Индианаполиса встретился с Врачиу, после чего возглавил усилия по признанию его героизма. Конгрессмен Эндрю Джейкобс-младший трижды инициировал слушания в Комитете Палаты представителей США по вооружённым силам по поводу награждения Врачиу — в 1990, 1993 и 1995 годах, однако они не увенчались успехом. В 2006 году частный пилот Джейсон Смит из Техаса создал сайт в поддержку награждения, получив благословение Врачиу. В том же году конгрессмен Ричард Ромбо связался с Министерством ВМС касательно Медали Почёта, однако его сотрудники снова привели неверные факты, чтобы оправдать понижение награды, отметив, что Врачиу является одним из «величайших национальных героев Второй мировой войны». Споры по поводу того, заслужил ли Врачиу Медаль Почёта продолжаются до сих пор, считаясь одной из величайших несправедливостей в военной истории США.

Библиография

• Boomhower, Ray E. Fighter Pilot: The World War II Career of Alex Vraciu. Indiana Historical Society Press, 2010
• Marcello, Ronald E. Oral History Project - Alex Vraciu. University of North Texas, 1994
• Olynyk, Frank. Stars & Bars: A Tribute to the American Fighter Ace 1920–1972. London: Grub Street, 1993
• Tillman, Barrett. Hellcat Aces of World War 2. London: Osprey Publishing, 1996. ISBN 1-85532-596-9

Ссылки

• [www.alexvraciu.net/ AlexVraciu.net]. Сайт кампании за награждение Врачиу Медалью Почёта
• [www.alexvraciu.org/ AlexVraciu.org]. Другой сайт кампании
• [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=142014739 Александр Врачиу] (англ.) на сайте Find a Grave

Отрывок, характеризующий Врачиу, Александр

– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.