Вроцлавский диалект

Вроцлавский диалект
Самоназвание:	Breslauisch, Brasselsch
Страны:	Польша (Нижнесилезское воеводство, Вроцлав)
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Германская ветвь Западногерманская группа Верхненемецкая подгруппа Средненемецкие диалекты
Письменность:	латиница
См. также: Проект:Лингвистика

Вроцлавский диалект (нем. Breslauisch, Breslauische Mundart, в диалекте — Brasselsch, Brasselsche Mundoar) — диалект немецкого языка, принадлежащий к силезской группе средненемецкого диалектного пространства.

До выселения немцев после второй мировой войны вроцлавский диалект активно использовался в польском городе Вроцлав. На сегодняшний день лишь единицы (немцы, избежавшие выселения) помнят диалект и могут его использовать.

Характерной фонетической особенностью является переход ü в краткое i (например: Kiche вместо Küche). Вместо обычного немецкого ударения на первом слоге (или на других слогах в заимствованиях) в диалекте используется ударение на втором слоге в многосложных словах (Tunell вместо Tunnel, Karussel вместо Karussell).

Как и для большинства Средне- и Южнонемецких диалектов, для вроцлавского диалекта характерно использование суффикса -l при образовании уменьшительно-ласкательных форм, например: Bänkl (для Bänkchen в стандартном немецком), Brötl (Brötchen), Gärtl (Gärtchen), Steckl (Stöckchen), Würschtl (Würstchen) и т. д.

Ссылки

• [www.breslau-wroclaw.de/de/breslau/history/sprache/?start=A Die Sprache von Breslauern] (нем.). Проверено 17 февраля 2015.

Отрывок, характеризующий Вроцлавский диалект

– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.