Четыре всадника Апокалипсиса

«Четыре всадника Апокалипсиса» — термин, описывающий четырёх персонажей из шестой главы Откровения Иоанна Богослова, последней из книг Нового Завета.

До сих пор нет единого мнения, что именно олицетворяет каждый из всадников, однако их часто именуют Чума (едет на белом коне, другие его имена — Завоеватель, Мор), Война (едет на рыжем коне), Голод (на вороном коне) и Смерть (на бледном коне). Бог призывает им, и наделяет силой сеять хаос и разрушение в мире. Всадники появляются строго друг за другом, каждый с открытием очередной из первых четырёх из семи печатей книги Откровения.

Всадники

Появлению каждого из всадников предшествует снятие Агнцем печатей с Книги Жизни. После снятия каждой из первых четырёх печатей тетраморфы восклицают Иоанну — «иди и смотри» — и перед ним поочерёдно появляются апокалиптические всадники.

Всадник на белом коне

И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить (Откр. 6:1-2)

Белый цвет коня обычно рассматривается как олицетворение праведности или лжеправедности

Праведность

Ириней Лионский, влиятельный Христианский богослов второго века, был одним из первых, кто назвал всадника — самим Иисусом Христом, а белого коня трактовал как успех распространения Евангелия. Многие богословы впоследствии поддержали эту точку зрения, ссылаясь на последующее появление Христа на белом коне как Слово Божие в Откровении, 19. Кроме того, ранее в Новом Завете, в Евангелие от Марка сказано, что распространение Евангелие действительно может предварять и предвещать приближение апокалипсиса. Белый цвет также олицетворяет праведность в Библии, а Иисус в ряде появлений описывается как завоеватель. Однако, противники этой точки зрения говорят, что скорее всего первый всадник из 6 главы — не тот же самый, что появляется в 19 главе, ибо описаны они очень по-разному. Кроме того Христос, будучи Агнецем, что открывает семь печатей, вряд ли одновременно будет и одной из сил, создаваемой печатью.

Всадник может также олицетворять Святой Дух. Святой Дух приходил к апостолам в Троицын день после ухода Христа. Появление же Агнеца в 5 главе Откровения олицетворяет триумфальное появление Иисуса на небесах, а Белый всадник, в таком случае, может быть посланным Иисусом Святым Духом и распространением учения Иисуса Христа.

Под снятием первой печати можно подразумевать сонм апостолов, которые, подобно луку направив против демонов Евангельскую проповедь, привели ко Христу уязвлённых спасительными стрелами и были увенчаны венцом нетления, ибо победили истиною князя тьмы и претерпели насильственную смерть за исповедание Владычнего имени ради второй победы.

Лжеправедность

Исходя из того, что остальные всадники явно олицетворяют зло и разрушительные силы природы, и принимая во внимание тот общий стиль появления и описания всадников, другие исследователи делают вывод, что первый всадник тоже олицетворяет зло. Немецкая Stuttgarter Erklärungsbibel называет его гражданской войной и внутренним раздором. Евангелист Билли Грэм интерпретирует Всадника на Белом коне как Антихриста, олицетворение лжепророчеств, основываясь на различиях всадника из шестой главы Откровения и Иисуса на белом коне из девятнадцатой главы. Так, например, в Откровении, 19 Иисус имеет множество венцов, в то время как всадник из Откровения, 6 — только один.

Всадник на рыжем коне

И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. (Откр. 6:3-4)

Второго всадника обычно именуют Войной («Бранью»), и вершит он суд именем самого Бога. Часто он олицетворяет войну. Конь его красного цвета, в некоторых переводах — «пламенно» красного или рыжего. Этот цвет, как и большой меч в руках всадника, означают кровь, пролитую на поле боя. Второй всадник также может олицетворять гражданскую войну, как бы в противоположность завоевательной, которую может олицетворять первый всадник.

По мнению Святого Андрея, архиепископа Кесарийского, здесь разумеется апостольское учение, проповеданное мучениками и учителями. Этим учением, по распространении проповеди, природа разделилась сама на себя, нарушился мир мира, ибо Христос сказал «не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34). Исповеданием этого учения жертвы мучеников вознесены на высший жертвенник. Рыжий конь означает или пролитую кровь, или же ревность сердечную мучеников за имя Христово. Слова «сидящему на нём дано взять мир с земли» указывают на премудрую волю Божия, в напастях посылающую испытания для верных.

Всадник на вороном коне

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай. (Откр. 6:5-6)

Третий всадник скачет на чёрном коне, и в основном считается, что он олицетворяет голод. Чёрный цвет коня может рассматриваться как цвет смерти. Всадник несет в руке меру или весы, означая способ деления хлеба во время голода.

Из всех четырёх всадников чёрный — единственный, чьё появление сопровождается произнесённой фразой. Иоанн слышит голос, идущий от одного из четырёх животных, который говорит про цены на ячмень и пшеницу, при этом говоря о неповреждении елея и вина. Подразумевается, что в связи с голодом, несущимся чёрным всадником, цены на зерно резко вырастут, цена же вина и елея не изменится. Это можно объяснить естественно тем, что зерновые хуже переносят засухи, чем оливковые деревья и виноградные кустарники, пускающие глубокие корни. Это высказывание может также означать изобилие предметов роскоши при почти полном исчерпывании товаров первой необходимости, таких как хлеб. С другой же стороны, сохранение вина и елея может символизировать сохранение верующих христиан, использующих вино и елей для причащения.

Чёрный конь может также означать плач об отпавших от веры во Христа по причине тяжести мучений. Весы есть сравнение отпавших от веры или по наклонности и непостоянству ума, или по тщеславию, или же по немощи тела. Мера пшеницы за динарий, быть может, означает чувственный голод. В переносном смысле мера пшеницы, оцениваемая динарием, означает всех законноподвизавшихся и сохранивших данный им образ Божий. Три меры ячменя могут быть теми, кто по недостатку мужества покорились гонителям из-за страха, но потом принесли покаяние.

Всадник на бледном коне

И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. (Откр. 6:7-8)

Четвёртый и последний всадник именуется Смертью. Среди всех всадников, этот — единственный, чье имя присутствует непосредственно в тексте. Тем не менее, его называют и по-другому: «Чума», «Мор», основываясь на различных переводах Библии (например Иерусалимская библия). Так же, в отличие от остальных всадников, не описывается, несёт ли последний всадник какой-либо предмет в руке. Зато за ним следует ад. Однако, на иллюстрациях его часто изображают, несущим в руках косу или меч.

Цвет лошади последнего всадника описан как khlôros (χλωρóς) в Койне, что переводится как «бледный», однако возможны переводы и как «пепельный», «бледно-зелёный» и «изжелта-зелёный». Этот цвет олицетворяет бледность трупа. Под этот цвет могут также подходить и реальные масти, например, мышастая.

В некоторых переводах значится не дана ему власть, а дана им власть, что можно интерпретировать двояко: либо дана им — это Смерти и Аду, или же это может подводить итог под предназначением всех всадников; богословы здесь расходятся во мнениях.

Трактовки

Патристика

Андрей Кесарийский

Общее видение Андрея Кесарийского дает следующую трактовку всадникам: снятие первой печати — это посольство в мире св. Апостолов, которые, подобно луку, направивши против демонов Евангельскую проповедь, спасительными стрелами привели ко Христу уязвленных и получили венец за то, что истиной победили начальника тьмы — вот что символизирует собою «конь бел» и «седяй на нём» с луком в руках.

Снятие второй печати и появление рыжего коня, сидящему на котором «дано бысть взяти мир от земли», обозначает возбуждение неверных против верующих, когда евангельской проповедью нарушился мир во исполнение слов Христовых: «Не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34), и когда кровью исповедников и мучеников за Христа обильно была долита земля. «Рыжий конь» — есть знак или пролития крови, или же сердечной ревности пострадавших за Христа.

Снятие третьей печати и появление вслед за тем вороного коня со всадником, имевшим «мерило в руке своей», обозначает отпадение от Христа не имеющих твердой веры в Него. Чёрный цвет коня символизирует «плач об отпавших от веры во Христа по причине тяжести мучений». «Мера пшеницы за динар» означает законно подвизавшихся и тщательно сохранивших данный им Божественный образ; «три меры ячменя» — это те, которые, подобно скотам, по недостатку мужества, покорились гонителям из боязни, но после покаялись и слезами омыли оскверненный образ; «и елея и вина не вреди» означает, что не следует из-за страха отвергать Христово врачевание, оставлять без него уязвленных и «впадших» в разбойники, но приносить им «вино утешения» и «елей сострадания».

Снятие четвёртой печати и появление бледного коня со всадником, имя которому смерть, означает проявление гнева Божия в отмщение за грешников — это различные бедствия последних времен, предсказанные Христом Спасителем (Мф. 24:6—7).

Претеристская точка зрения

Многие современные ученые и богословы рассматривают Откровение Иоанна Богослова с претеристской точки зрения, рассуждая, что его пророчества и видения относятся только к первому веку в христианской истории. Так, в первые века христианства, в первом всаднике, сидящем на белом коне, толкователи признавали парфянского царя Вологеза I, который в 62 году н. э. принудил римскую армию к капитуляции. Второй всадник был связан с британским восстанием 61 года, в котором погибло до 150 000 человек, или с войнами того же времени в Германии, или со смутами в Палестине. Третьему всаднику соответствовал голод 62 года в Армении и в Палестине; четвёртому — эпидемии 61 года в Азии и Ефесе; пятой печати — Нероновы гонения на христиан.

В этих суждениях Завоеватель, всадник на белом коне, иногда рассматривается как символ парфянских войск: Всадник несёт лук, а парфянская империя в те времена как раз славилась своими конными лучниками. Парфянцев же в свою очередь часто ассоциировали с белыми всадниками. Некоторые ученые даже указывают конкретно на Вологеза I, парфянского шаха, который вступал в схватки с Римской империей, и даже выиграл одну значимую битву в 62 н. э.

Исторический контекст мог также повлиять и на образ Голода, чёрного всадника. В 92 н. э. римский император Домициан пытался обуздать чересчур активное распространение виноградника, при этом стимулируя распространение зерновых, на что последовала бурная реакция протеста со стороны населения, в связи с чем он отказался от задуманного. Цель Голода истощить запасы ячменя и пшена, не трогая вино и елей, вполне может быть иллюстрацией вышеописанного события.

Красный всадник, призванный забрать мир с земли, мог олицетворять внутригосударственные раздоры, бушевавшие во времена написания Откровения. Междоусобные конфликты бушевали в Римской империи в I веке н. э. и за небольшое время до него.

Другие точки зрения в христианстве

В каждом веке христианские богословы видят новые трактовки как всадников, так и Откровения в целом. Те, кто считает, что Откровение описывает современность, трактуют всадников по их цветам, используемым в современной истории. Красный, к примеру, часто приписывают коммунизму, чёрный — символ капитализма, зелёный же относят к появлению ислама. Пастырь Ирвин Бакстер Мл., основатель Пастырства Конца времен, поддерживает такую трактовку.

Некоторые приравнивают четырёх всадников к ангелам четырёх ветров. (См. Михаил, Гавриил, Рафаил, и Уриил, эти архангелы часто ассоциируются с четырьмя сторонами света).

Ещё одна интерпретация белого коня говорит, что он — Святой Дух, посланный в наш мир после смерти Христовой. Огненно красный конь — кровь, пролитая христианскими мучениками. Чёрный конь олицетворяет разрозненность еврейского народа во времена Римской империи в 70 гг. н. э. Бледный конь олицетворяет исламские народы (с прямой связью с Смертью и Адом, оставляемыми им).

Мормоны и свидетели Иеговы

Согласно теории мормонов (Церковь Иисуса Христа Святых последних дней), каждая из открываемых в Откровении семи печатей символизирует конкретный тысячелетний промежуток времени. Появление первого всадника, Завоевателя, появляющегося после снятия первой печати, ассоциируется с периодом 4000-3000 годов до н. э. Он олицетворяет пророчество Еноха, который, по мнению мормонов, основал праведный город Зион примерно в тот период времени. В этой интерпретации, однако, белый всадник есть добро, а его «завоевание» рассматривается как победа морали, нежели победа в войне. Второй всадник представляет времена самого Ноя (3000—2000 гг. до н. э.). Третий всадник — эра Авраама (2000—1000 гг. до н. э.). Четвёртый всадник — с 1000 г. до н. э. и до рождения Иисуса Христа. Как и во многих других трактовках, последние три всадники олицетворяют Войну, Голод и Смерть соответственно. Мормоны утверждают, что соответствующие катастрофы как раз бушевали в приписанные всадникам периоды истории.

Согласно свидетелям Иеговы, видение о четырёх апокалиптических всадниках исполняется с 1914 года до уничтожения этой системы вещей. Это согласуется с Откр. 1:1,10, где говорится, что события, описываемые в книге Откровение, происходят во «дне Господа». Первый всадник — Иисус Христос, которому был дан венец, символизирующий, что он начал править на небе как Царь (Дан. 7:13,14). Остальные три всадника символизируют войны (красный или рыжий), голод (вороной), болезни, эпидемии и другие причины преждевременной смерти (бледный). В подтверждение этому Свидетели Иеговы приводят параллель между видением о четырёх всадниках и признаками присутствия Христа и последних дней, о которых говорится в Евангелии от Луки (Лк. 21) и от Матфея (Мф. 21).

Другие упоминания в религиозной литературе и мифологии

Захария также видел четырёх коней. Их он называет «четырьмя духами небес, которые когда-то стояли перед самим Владыкой всей земли». Отличия коней Захарии от тех из Откровения в том, что их цвета, похоже, ничего не обозначают и не символизируют; кроме того, кони у Захарии исполняют роль, скорее, часовых, чем сил разрушения и страшного суда.

Кроме того, летающие божественные всадники присутствуют в мифологиях, как Иудейской, так и языческой.

См. также образ мифологических коней в спартанской ритуальной поэзии (у Алкмана)

Упоминание и цитирование в художественных произведениях

• Гравюра Альбрехта Дюрера «Четыре всадника Апокалипсиса» была показана в фильме «Иваново детство» (1962).
• Борис Савинков. [www.hrono.ru/libris/lib_s/kon_bl.html Конь бледный]. — Ницца, 1913.. В основе сюжета — реальные события: убийство Каляевым (под руководством Савинкова) великого князя Сергея Александровича. Событиям придана сильная апокалиптическая окраска (заданная названием), проводится психологический анализ обобщённого типа террориста, близкого к «сильному человеку» (Ницше), но отравленного рефлексией; стилистика книги отражает влияние модернизма.
• Борис Савинков. [az.lib.ru/s/sawinkow_b_w/text_0040.shtml Конь вороной]. — Париж, 1923.
• В 2003 году Юрий Шабельников создал работу «Present?», представляющую собой шелкографическое изображение обработанной особым образом с помощью графических редакторов цифровой копии гравюры Альбрехта Дюрера «Четыре Всадника Апокалипсиса».
• В 2004 году Карен Шахназаров снял фильм «Всадник по имени Смерть» по мотивам книг Савинкова «Воспоминания террориста» и «Конь бледный».
• Фильм «Брод» (1987), реж. А. Добровольский. Находясь в запертой квартире в оккупированном фашистами городе, герои фильма, мальчики десяти и пяти лет, рассматривают альбом с гравюрами Альбрехта Дюрера. Однажды они рисуют красные звёзды на чёрно-белых всадниках. Изображение «Четырёх всадников Апокалипсиса» используется на постере фильма.
• Детективная повесть Агаты Кристи «Вилла „Белый конь“» (правильно переводить «Конь блед», The Pale Horse).
• В серии компьютерных игр Darksiders: «Darksiders» и «Darksiders II» Всадники Апокалипсиса являются главными действующими лицами.

Музыка

• Aphrodite's Child — «The Four Horsemen» (1971)
• Metallica — «Four Horsemen» (1983)
• Rammstein — «Der Meister» (1995)
• АлисА — «Всадники» (2003)
• Megadeth — «Blessed Are the Dead» (2007)
• Von Thronstahl — «The Four Horsemen of the Apokalypse» (2007)
• Rotting Christ — «The Four Horsemen» (2016)
• Yngwie Malmsteen - «The Four Horsemen (Of The Apocalypse)» (2008)
• Johnny Cash — "The Men Comes Around" (2002)
• Тони Раут – Б.В.Г.С. при уч. Гарри Топор, Talibal, T.Wild     
• Lil Tim Aka Кинай - Чума (Первый Всадник)
• Lil Tim Aka Кинай - Война (Второй Всадник)
• Lil Tim Aka Кинай - Голод (Третий Всадник)
• Lil Tim Aka Кинай - Смерть (Четвёртый всадник)

См. также

• Стороны света
• Армагеддон
• Зверь Апокалипсиса
• Антихрист

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Четыре всадника Апокалипсиса
• [www.apocalypse.orthodoxy.ru/6.htm Четыре всадника Апокалипсиса (Толкование Апокалипсиса)]
• [www.bible-center.ru/bibletext?cont=synnew_ru&txt=re+1 Русский синодальный перевод Апокалипсиса с комментариями]
• Андрей Кесарийский [www.apocalypse.orthodoxy.ru/kesar/ Толкование на Апокалипсис (Слово 5 и 6)]

Отрывок, характеризующий Четыре всадника Апокалипсиса

Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.