Эскадренные миноносцы типа «Всадник»
Эскадренные миноносцы типа «Всадник» — тип эскадренных миноносцев, строившихся в 1905—1907 годах для Российского Императорского флота на судоверфях «Германия» (Киль) и Машино- и мостостроительного завода в Гельсингфорсе. До 10 октября 1907 года корабли типа классифицировались как минные крейсера. Всего было построено 4 корабля этого типа.
Содержание
История проектирования и строительства
Проектирование
Эскизный проект
Переговоры Морского Генерального Штаба (МГШ) с фирмой «Германия», целью которых было создание специалистами этой немецкой судоверфи проекта 570-тонного миноносца для русского флота, были начаты в марте 1904 года исполняющим должность начальника МГШ контр-адмиралом З. П. Рожественским. 8 апреля 1904 года общий чертёж и краткая спецификация проекта были отправлены в спешном порядке в Морской технический комитет (МТК). В середине апреля проект был подан на рассмотрение МТК[1]. 27 апреля журнальным постановлением № 12 по минному делу проекту была выдана оценка, выявившая в нём ряд недостатков:[2]
- Общий чертёж проекта был недостаточно подробным, спецификация — чрезмерно краткой;
- Была признана неудовлетворительной упрощённая водоотливная система, состоявшая из циркуляционной помпы, эжекторов и уже не применявшейся в русском флоте магистральной трубы. Потреблявшие много пара эжекторы могли во время получения пробоины лишить корабль хода. Вместо них МТК рекомендовал установить шесть автономно действующих в своих отсеках (трёх кочегарных, одном машинном и двух в оконечностях) электрических центробежных насосов) со скоростью подачи воды 80 т/час и водонепроницаемыми корпусами;
- Определённую фирмой дальность плавания (полным 26-узловым ходом в 800 морских миль и экономическим 12-уз — 4000 морских миль при вместимости угольных ям в 192 тонны) МТК посчитал преувеличенной и при экономической скорости считал возможным достижение максимум 2400-мильной дальности плавания;
- Артиллерийское вооружение (6 57-мм пушек) было признано совершенно недостаточным. Вызывал сомнения у МТК и сам 57-мм калибр, в русском флоте ранее не применявшийся;
- Торпедное вооружение, включавшее по проекту фирмы «Германия» всего два однотрубных аппарата с запасом из двух мин Уайтхеда, было признано недостаточным;
- Предусмотренные фирмой котлы Шульца-Торникрофта признавались МТК «плохо себя зарекомендовавшими» на последних русских миноносцах. Более подходящими были признаны котлы Нормана;
- Запас водоизмещения отсутствовал.
5 июня 1904 года в ГУКиС петербургским представителем фирмы «Германия» К. Л. Вахтером была передана измененная спецификация 570-тонного миноносца на русском и немецком языках вместе с тремя чертежами[3]. 21 июня 1904 года свой отзыв о проекте представил начальник чертёжной МТК генерал-майор Я. Д. Левицкий. Им было заявлено, что проект для постройки по нему миноносцев следует считать непригодным по ряду причин. Масштаб чертежей был слишком мелок (1 : 100), невнятны и несогласованны связи и узлы конструкции корпуса, общее расположение небрежно выполнено, многое из замечаний МТК было пропущено и не учтено, плохо проработаны детали. На чертеже общего расположения отсутствовала динамомашина, водоотливные турбины, штурвал рулевого управления и т. д. Вызывала сомнение и предусмотренная немецким проектом численность экипажа в составе 77 человек (5 офицеров, 4 кондуктора, 18 квартирмейстеров, 32 человека машинной команды и 18 матросов). Тем не менее, по неизвестным причинам и несмотря на выявленные серьёзные недостатки проекта Я. Д. Левицкий свои замечания завершил выводом о том, что требования журнала № 13 фирма «Германия» выполнила. Отзыв «то ли от нестыковки начальных и заключительных выводов, то ли от показавшейся чрезмерной резкости был отложен и спрятан „для справок“ в кораблестроительном отделе»[4]. На обсуждение же был вынесен отзыв кораблестроительного отдела, который был составлен по просьбе минного отдела от 13 июня 1904 года.
7 августа 1904 года завод «Германия» через своего представителя в Санкт-Петербурге решил подвести первые итоги работы над проектом миноносца (в немецких документах он именовался как проект № 120). В результате двукратных перемен проекта составляющие нагрузки изменились. Подкрепления переборок увеличили вес корпуса с первоначальных 178 т до 180 т; последующее перераспределение толщин корпуса довели вес последнего до 183 т. Затребованное управляющим Морским министерством включение в состав артиллерийского вооружения 6 57-мм пушек вызвало увеличение веса артиллерии с 20 до 25 т. Вспомогательные механизмы от добавления трёх дополнительных помп «потяжелели» на 1,6 т. 3 тонны в нагрузке прибавила и замена якорных тросов цепями. Добавленные 2 парусиновые шлюпки, увеличение имущества экипажа и распространение солнечного тента на всю длину палубы в общем итоге довели их нагрузку с 25 т до 32 т (при этом общая ёмкость угольных ям осталась прежней)[4].
Затребованная фирмой в мае 1904 года цена постройки 1 миноносца в размере 1,7 млн марок благодаря исключению из поставки фирмой предполагавшегося вначале артиллерийского и минного вооружения удалось уменьшить до 1 601 500 марок (741 494 руб. 50 коп.). Один миноносец должен был строиться в Киле (вооружение должен был устанавливать Гельсингфорский машино- и мостостроительный завод. Второй миноносец предстояло построить на Гельсингфорском заводе под руководством техников завода «Германия». По контракту, подписанному начальником ГУКиС 16 сентября 1904 года, первый миноносец должен был сдан флоту в Гельсингфорсе к 15 июня 1905 года, а второй — к 15 июля. Данный проект предполагалось утвердить на предстоящем 17 сентября докладе у управляющего Морским министерством, но неожиданно (после нового приезда директора верфи «Германия») Гельсингфорский машино- и мостостроительный завод выпал из сферы заказов Морского министерства и взял на себя самостоятельную постройку двух миноносцев по заказу Особого комитета (со сроками сдачи 1 августа и 1 сентября 1905 года), третий миноносец (по заказу Морского министерства) завод мог бы сдать только в ноябре или в декабре того же года. Выручить Морское министерство в этой ситуации взялась верфь «Германия». Верфь брала на себя обязательство оба предполагавшихся ей к заказу миноносца построить у себя в Киле, а затем (не позже 1 июня и 1 августа 1905 года соответственно) доставить миноносцы в один из русских портов. Преодоление всех формальных препятствий в связи с германским нейтралитетом в Русско-японской войне германская верфь брала на себя[5].
В октябре 1904 года контракт на строительство всех 4 миноносцев был утверждён генерал-лейтенантом Л. Я. Любимовым; 11 октября контракт, типографски отпечатанный, был подписан представителем фирмы К. Вахтером и А. Р. Родионовым. Срок подготовки к сдаче в Киле для первого корабля отодвинули на 1 июля, срок сдачи второго миноносца остался прежним. В Россию корабли доставлялись на прежних условиях. За дополнительную плату (более 4500 рублей за корабль) завод «Германия» брал на себя установку артиллерийского и минного вооружения по приходе в русский порт . Конечная стоимость каждого корабля определялась суммой 1 487 160 германских марок или 607 000 рублей[6].
Рабочий проект
12 октября 1904 года К. Л. Вахтер обратился в министерство с просьбой о немедленной командировке в Германию двух инженеров (кораблестроителя и механика) для приёма заказанных верфью «Германия» материалов. Эти просьбы были повторены 2 телеграммами (от 16 и 23 октября) уже от имени фирмы Круппа, но русское Морское министерство на них не отвечало[6], не успевая разбираться с безостановочно производившимися в то время новыми заказами[7]. В конечном итоге, наблюдающим за постройкой миноносцев, конструктивной и технологической правильностью работ верфи «Германия» был назначен помощник старшего инженер-механика В. А. Постников. В его должностные обязанности входил также приём заказанных германской верфью материалов[8].
Итоги первого этапа рабочего проектирования были подведены 30 ноября 1904 года К. Л. Вахтером. В письме Главному инспектору минного дела он сообщал о том, каким образом фирмой были учтены предложения МТК об изменениях в представленных ею чертежах[8]:
- Командный мостик и носовая рубка были выполнены в согласии с эскизом МТК. Предусматривавшийся ранее парусиновый щит устранен;
- Вместо кормовой сходной рубки, за которой вначале устанавливали прожектор, предлагалось соорудить лёгкую четырёхугольную рубку для размещения радиотелеграфа. Совмещённый с ней сход в помещение кондукторов отделили особой выгородкой;
- Прожектора предлагалось установить на собственной лёгкой площадке;
- Позади машинного светлого люка установлен лёгкий мостик шириной до 2,25 м с расположенным на нём компасом и ручным штурвалом для кормовой рулевой машины;
- По бортам будут размещены 7,62-мм пулемёты;
- Настилку полубака продолжили до носовой рубки;
- У шлюпбалок расположили шлюпки — 2 большие на палубе, а малые внутри больших. Передняя шлюпбалка правого борта должна была служить также для подъёма с воды мин Уайтхеда.
После уточнения ряда технических деталей были составлены рабочие чертежи проекта (в количестве 2 экземпляров). Первый экземпляр чертежей предназначался для МТК и был вычерчен на прозрачном коленкоре, второй экземпляр чертежей, выполненный в светописи, должен был служить руководством при постройке. Последние недостающие чертежи по артиллерии были отправлены в Киль 17 декабря 1904 года[9].
Строительство
Заказ материалов для корпусов и механизмов был произведён верфью «Германия» по мере готовности контрактных условий и спецификации — к сентябрю 1904 года. Приёмка этих материалов была осуществлена прибывшим на верфь 26 ноября помощником старшего инженер-механика В. А. Постниковым. За корпусными работами осуществлял наблюдение корабельный инженер В. М. Гредякин[10].
Для строительства русских миноносцев верфь «Германия» отвела один из четырёх больших эллингов, на котором соорудили три стапеля для первых из четырёх заказанных миноносцев. Корпуса миноносцев получили заводские номера S-112, S-116, S-117 и S-118 (S от слова нем. Schiff — судно). Миноносцы № 112 и 118 (заказ Особого комитета), монтировались на сборочных болтах. По мере готовности их секции разбирались для доставки и окончательной сборки в Гельсингфорсе. Монтаж корпусов миноносцев № 116 и 117 (заказ Морского министерства) производился под клёпку на этом же эллинге[10].
Первые корпусные конструкции — листы горизонтального и вертикального килей с угольниками были установлены только на миноносце S-112 и на этом первый этап сборки корпусов остановился (за три месяца фактический вес собранных конструкций составил едва 8 тонн вместо запланированных 250)[10]. Причиной задержки работ был инвентарь, рассмотрение которого МТК отложило при обсуждении рабочего проекта. Из-за на нарастающей задержки работ К. Л. Вахтер 18 февраля был вынужден просить Министерство дать инженеру Гредякину указания, которых он мог бы придерживаться до получения утверждённых МТК материалов проекта[11].
Головным кораблём типа фактически стал строившийся разборным и с заметным опережением первый «комитетский» миноносец S-112. К 1 февраля на стапеле были установлены листы горизонтального и вертикального килей миноносцев S-116 и S-118 (вес собранных конструкций составлял по 6 тонн). В сборке находились шпангоуты, бимсы и поперечные переборки. На миноносце S-112, опережавшем S-116 и S-118, помимо килевых листов, были установлены шпангоуты (от № 21 до № 134), а также главные поперечные переборки общим весом 17,7 тонн. Для S-117 находились в работе горизонтальный и вертикальный кили и шпангоуты. К 15 марта на S-112 было собрано 2/3 наружной обшивки, пригонялись по местам кронштейны и мортиры гребных валов (вес корпусных конструкций доходил уже до 73,3 тонн металла). На корпусе № 116 были установлены шпангоуты вместе с частью поперечных переборок (17,8 тонн металла). На корпусе № 118 была установлена часть шпангоутов и переборок, на корпусе № 117 клепались шпангоуты с флорами. К 1 апреля 1905 года корпус S-112 вчерне был собран вместе с палубой (вес металла достиг 113 тонн). На корпусе S-117 шпангоуты были склёпаны с флорами, а также склёпана часть поперечных переборок[11].
Тактико-технические характеристики
Конструкция корпуса
Весовая нагрузка
- По первоначальному проекту:
- корпус — 178 метрических тонн;
- вспомогательные механизмы — 17 тонн;
- команда с имуществом, инвентарь, запасы — 24 тонн;
- котлы и главные машины — 153 тонн;
- артиллерия с боевым запасом — 20 тонн;
- минное вооружение и мины — 10 тонн;
- уголь — 168 тонн;
- Всего — 570 тонн.
- По окончательному проекту:
- корпус — 183 метрических тонны;
- вспомогательные механизмы — 22 тонн;
- команда с имуществом, инвентарь, запасы — 32 тонны;
- котлы и главные машины — 153 тонн;
- артиллерия с боевым запасом — 25 тонн;
- минное вооружение и мины — 10 тонн;
- уголь — 168 тонн;
- Всего — ≈602 тонны.
Главная энергетическая установка
Вооружение
История службы
Представители
| Название | Заложен | Спуск | В строю | Флот | Статус |
|---|---|---|---|---|---|
| «Всадник» | январь 1905 | 24 августа 1905 | апрель 1906 | БФ | Исключён из списков в 1929 году. |
| «Гайдамак» | январь 1905 | 1 ноября 1905 | апрель 1906 | БФ | Исключён из списков в 1927 году. |
| «Амурец» | январь 1905 | 28 сентября 1905 | июнь 1907 | БФ | Исключён из списков в 1938 году. |
| «Уссуриец» | январь 1905 | 1905 | май 1907 | БФ | Исключён из списков в 1927 году. |
Напишите отзыв о статье "Эскадренные миноносцы типа «Всадник»"
Примечания
- ↑ Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — Военно-Морская коллекция. — СПб., 1999. — С. 4. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 5-7. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 7. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ 1 2 Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 8. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 9. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ 1 2 Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 10. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ В это же время, не считая продолжавших приобретаться пароходов для нужд войны, заказов на постройку и приобретение подводных лодок, а также специальных транспортёров для них и миноносцев завода Круппа, формировались заказы на ещё 33 миноносца четырёх разных типов: Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 10. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ 1 2 Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 11. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 12. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ 1 2 3 Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 13. — («Боевые корабли мира»).
- ↑ 1 2 Мельников Р. М. Эскадренные миноносцы класса «Доброволец». — СПб., 1999. — С. 14. — («Боевые корабли мира»).
Литература
- Мельников Р. М. [www.wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/Dobr/ Эскадренные миноносцы класса «Доброволец»]. — Военно-Морская коллекция. — СПб., 1999. — («Боевые корабли мира»).
| ||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Эскадренные миноносцы типа «Всадник»
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
