Всеволод Александрович

Всеволод Александрович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Смерть князя и княгини</td></tr>
Князь тверской
1346 — 1349
Предшественник:	Константин Михайлович Тверской
Преемник:	Василий Михайлович Кашинский
Князь холмский
1339 — 1364
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	ок. 1328
Смерть:	1364(1364)
Род:	Рюриковичи
Отец:	Александр Михайлович Тверской
Супруга:	Софья
Дети:	Юрий, Иван.

Всеволод Александрович Холмский (ок. 1328 — 1364) — князь холмский с 1339, князь тверской 1346—1349. Сын Александра Михайловича Тверского. Родоначальник холмских князей.

Биография

В 1339 году его отец Александр вместе с его старшим братом Федором были казнены в Орде по приказу хана Узбека. Власть перешла к его дяде Константину Михайловичу, который стал ссориться со вдовой Александра Анастасией и Всеволодом и принялся теснить Холмскую волость, силой захватывая бояр и княжеских слуг.

Всеволод не смог сносить этих притеснений и ушел в Москву к Семену Гордому. В том же году Константин и Всеволод поехали в Орду. Там в 1346 году Константин умер, а Всеволод выхлопотал у хана Джанибека («царя Чянибека») ярлык на великое княжение Тверское, несмотря на то, что у него оставался еще один дядя Василий Михайлович, князь Кашинский.

Узнав о смерти Константина, Василий также поспешил в Орду, чтобы наследовать брату. Зная, что с пустыми руками к хану ездить нельзя, он заехал в принадлежавшую Всеволоду Холмскую волость и взял с неё дань.

Всеволод, узнав о поступке дяди и о том, что он едет в Орду, двинулся оттуда к нему навстречу вместе с ханским послом, перехватил его в городе Бездеже и ограбил. Василий, уже не имея средств для подкупа ордынских чиновников, вынужден был вернуться в свою отчину — Кашин. 

Всеволод укрепился в Твери, но вражда между ним и дядей не закончилась. «Была между ними ссора, — говорит летописец, — а людям тверским тягость, и многие люди тверские от такого нестроения разошлись; вражда была сильная между князьями, чуть-чуть не дошло до кровопролития». Всеволода Александровича поддерживал Великий князь Владимирский Семен Гордый, женившийся в 1347 году на его сестре Марии.

В 1349 году тверской епископ Феодор убедил Всеволода помириться с дядей. По достигнутой договоренности наследование устанавливалось по праву старшинства в роду, то есть вновь подтверждало архаичное лествичное право. Василий Михайлович Кашинский становился тверским князем, а Всеволод возвращался на княжение в Холм. Оба князя скрепили договоренность крестным целованием, поклявшись жить в совете и единстве. Когда о примирении стало известно, многие люди стали переезжать в тверские волости, народонаселение умножилось, и все тверичи сильно радовались. 

Однако как только Василий получил ярлык на княжение из Орды, он вспомнил племяннику старые обиды, вспомнил, как тот ограбил его в Бездеже, и, подобно своему покойному брату Константину, начал притеснять холмских бояр и слуг. Великий князь Семен, который был зятем Всеволода и сватом Василия, пытался их помирить — но безуспешно. Не мог этого сделать вторично и епископ Феодор, который даже хотел оставить епархию, чтобы не видеть несправедливости, которые совершал Василий по отношению к племяннику.

В 1357 году митрополит Алексий прибыл во Владимир, и туда же приехал Всеволод, с тем чтобы пожаловаться ему на своего дядю. Чтобы прекратить распрю двух князей, Алексий вызвал во Владимир и Василия Михайловича. Тот, заключив договор с великим князем Иваном Красным, прибыл судиться с племянником перед митрополитом вместе с тверским епископом Феодором. Между дядей и племянником было много споров, но договориться в итоге они не смогли. И великий князь Иван, и митрополит Алексий, по-видимому, держали сторону Василия Михайловича.

Тогда Всеволод решил жаловаться на Василия хану. Оба соперника отправились в Орду, чтобы окончательно определить, кто из них получит тверское княжество. Всеволод хотел проехать туда через Переяславль, но наместники великого князя Ивана его не пропустили, и он вынужден был добираться через Литву.

В 1358 году хан Бердибек без всякого разбирательства принял сторону Василия Михайловича и выдал Всеволода его послам. Дядя начал обходиться с племянником как с невольником, и было Всеволоду, по словам летописца, «томление большое». Василий также отбирал имения у холмских бояр и стал налагать на простых людей тяжкие дани.

Но у Всеволода все же был один могущественный союзник — литовский князь Ольгерд, женатый на его сестре. Всеволоду удалось бежать к нему. Он возвратился обратно в 1360 году вместе с митрополитом Литовским и Волынским Романом, который убедил Василия вернуть Всеволоду и его братьям третью часть Тверского княжества. Вероятно, сделано это было не без нажима со стороны Ольгерда.

Женой Всеволода была умершая незадолго до мужа Софья, предположительно — дочь рязанского князя Ивана Ивановича Коротопола.

Умер Всеволод с женой в 1364 году от чумы во время эпидемии.

Дети

• Юрий Всеволодович (1360 — после 10 октября 1410)
• Иоанн Всеволодович Холмский (после 1360—1402)

Литература

• Э. Клюг. Княжество Тверское (1247—1485). — Тверь, 1994.
• Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. / Автор-составитель В. В. Богуславский. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. — 5000 экз. — ISBN 5-224-02249-5.
• Тверские (великие и удельные князья) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Карамзин Н.М. История Государства Российского. — Ростов-на-Дону: Издательство «Феникс», 1995
• Соловьёв С. М. История [www.magister.msk.ru/library/history/solov/solv03p6.htm России с древнейших времен]

Отрывок, характеризующий Всеволод Александрович

После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.