Долгоруков, Всеволод Алексеевич

Всеволод Алексеевич Долгоруков
Дата рождения:	18 октября 1845(1845-10-18)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Дата смерти:	9 августа 1912(1912-08-09) (66 лет)
Место смерти:	Томск
Род деятельности:	журналист, писатель, издатель
Годы творчества:	1862—1912
Язык произведений:	русский

Князь Всеволод Алексеевич Долгоруков (6(18) октября 1845, Санкт-Петербург—27 июля (9 августа) 1912, Томск) — русский писатель, журналист, издатель из рода Долгоруковых.

Биография

Происхождение

Всеволод Алексеевич Долгоруков происходил из старшей ветви рода Долгоруковых, потомков князя Алексея Григорьевича. Его дед, князь Владимир Иванович (1778—1845), в 1810—1825 годах был издателем «Московских ведомостей». Отец, Алексей Владимирович (1813—1847?), увлекался месмеризмом, написал ряд книг на эту тему и с апреля 1859 года был официально определён на службу при больницах для лечения животным магнетизмом.

В октябре 1842 года князь Алексей Долгоруков женился на дочери гвардейского полковника Елизавете Петровне Якимовой. Однако, вскоре выяснилось, что 23 октября 1833 года Алексей Владимирович заключил другой брак с дочерью новоторжского купца Анисьей Яковлевной Глазуновой-Молчановой. Этот союз вызвал протесты родни, а мать князя, Анна Михайловна, была вынуждена обратиться к военным и духовным властям с требованием запретить венчание. Долгоруков обратился к императору Николаю I и получил высочайшее разрешение. Но в 1834 году Анисья Яковлевна покинула супруга, оставив месячную дочь. В сентябре 1843 года она подала жалобу в Синод по поводу вторичной женитьбы супруга. Князь утверждал, что ещё в 1839 году получил сведения о кончине первой жены. 31 августа 1851 года в деле «О двоебрачии отставного поручика князя Долгорукова с дочерью лужского помещика Якимова» Синод признал второй брак недействительным. В ноябре детям, прижитым в этом браке, было высочайше даровано дворянство с фамилией матери.

Обучение

Но 28 августа 1857 года под именем князя Долгорукова Всеволод Алексеевич был зачислен в Морской кадетский корпус. Офицер Морского корпуса В. Кирсанов так характеризовал его:

имея очень хорошие способности, он не признавал нужным учиться как следует, даже в русской литературе, на которую имел претензии

А апреле 1863 года князь Долгоруков не выдержал экзамен на производство в гардемарины и был направлен юнкером в Кронштадт на корвет «Баян» с предоставлением ему права держать повторный экзамен в сентябре. В октябре Всеволод Алексеевич подал прошение об увольнении со службы с чином коллежского регистратора. Не дождавшись решения, в начале ноября он покинул Кронштадт. Вскоре был арестован, отбыл недельную гауптвахту и отправлен в свою команду, прошение было оставлено без внимания. В марте 1864 года он вновь подал прошение об экзамене в прапорщики портовых экипажей или увольнении. Оно было удовлетворено с условием, что " … ни в каком случае XIV классом при увольнении воспользоваться не может "

Клуб червонных валетов

Не имея средств к существованию, с 1867 года князь Долгоруков принимал участие в аферах. 27 февраля 1870 года он был приговорён к лишению особенных прав и преимуществ и заключён в тюрьму на 1,5 месяца. После освобождения был приписан к мещанскому обществу Ефремова, но жил в Москве и использовал титул князя. В 1871 году Долгоруков был привлечён к суду по громкому делу Клуба червонных валетов. С 8 февраля по 5 марта 1877 года происходило заседание Московского окружного суда с участием присяжных заседателей "по обвинению в составлении преступного сообщества в целях похищения чужого имущества различными способами: посредством выманивания, подложного составления документов, введения в обман и проч., в принадлежности к этому сообществу, в мошенничестве, подлогах, присвоении и растрате чужого имущества, кражах, в грабеже, умышленном убийстве". По мере своего развития предварительное следствие обнаружило 56 преступлений и 48 обвиняемых. Преступления эти оказались совершенными в течение 9-летнего периода времени, а именно с 1867 по 1875 год. Большая часть обвиняемых принадлежала к высшим сословиям (из 48 — 36, из них дворян 28). Живя в Москве, Долгоруков выдавал себя за весьма богатого человека, а также за племянника московского генерал-губернатора Владимира Андреевича Долгорукова. Он заключал займы, выдавая векселя, по которым платить был не в состоянии, а также выманивал под видом покупки в кредит разное движимое имущество. 5 марта 1877 года Всеволод Алексеевич был приговорён к заключению в рабочий дом на 8 месяцев с последующей ссылкой, позднее приговор был смягчён — Долгоруков ссылался в Томскую губернию.

В Томске

В 1898 году В. А. Долгоруков сдал экзамены и стал частным поверенным при Томском окружном суде.

Долгоруков покровительствовал различным обществам, в том числе томскому отделению Российского общества покровительства животным, церковно-приходской школе при Никольской церкви, состоял в обществе «Патронат» с капиталом в пользу осужденных и членов их семей.

Умер Всеволод Алексеевич Долгоруков в 1912 году, оставив единственного сына Фёдора (1901—?). Был похоронен на православном Вознесенском кладбище Томска.

Брак

В донесении агента Третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии от 18 октября 1869 года сообщалось о некой госпоже Амелии, которая значилась в паспорте «из благородных» и проживала на Екатерининском канале. Её основным доходом стало устройство браков «покаявшихся распутниц, желающих получить почётную в их кругу позицию, титулованных мужей, или правильнее титла, которые покупают у разных промотавшихся господ за очень дешёвую цену». При этом «графские и княжеские титла, составляя товар более редкий, ценятся довольно дорого; генеральские же чины идут почти что ни по чём». В этом же донесении отмечалось:

Известный, содержащийся в долговом отделении, отст<авной> юнкер князь Всеволод Долгорукий точно так же женился на какой-то публичной женщине за 5000 рублей.

С конца 1880-х годов спутницей Всеволода Долгорукова в Томске становится Мария Петровна Аршаулова, одна из первых женщин-присяжных поверенных в России, сестра томского полицмейстера Петра Аршаулова. Ей посвящены многие стихотворения князя.

Литературная и издательская деятельность

Заниматься литературой Долгоруков начал ещё в Морском корпусе. В 1861 году он был одним из авторов сборника литературных и графических опытов морских кадетов — «Литературный сборник произведений русского юношества с карикатурами 1860—61 года»/сост. и изд. —кн. Долгорукой Всев. (лит. часть) и Куприянов Мих. (худ. часть).[СПб, 1861]. По распоряжению корпусного начальства весь тираж был уничтожен.

В 1862 году в Новгороде открывался памятник «Тысячелетие России». По этому случаю в городе вышли два путеводителя. Первый был выпущен митрополитом Макарием и содержал информацию о церковных памятниках и реликвиях Новгорода. Второй — «Путеводитель по Новгороду: Справочная книга для едущих на открытие памятника тысячелетию России[СПб, 1862, 27 с.]» — вышел анонимно и в нём были описаны и светские достопримечательности, и даже краткая история Новгорода. Автором его был князь Долгоруков. В том же году под псевдонимом был опубликован памфлет на литератора и журналиста В. И. Аскоченского — Крестовский 3-й Вс. А. «Аскоченский новый оракул, или Советы красным девицам» [СПб,1862]. Кроме того, был опубликован сборник молодых авторов — «Заря для всех»/Сост. В. Пропащий. [СПб, 1862].

В 1870-е годы князь Долгоруков планировал выпустить серию путеводителей по России. В 1872 году вышел путеводитель по Москве — Долг-ой В. Путеводитель по Москве и её окрестностям: Первый выпуск «Путеводителя по России». [М, 1872, 506 с.]. В предисловии было указано, что этот путеводитель уже издаётся на немецком языке, а к печати готовятся путеводители по Киеву и Одессе, но ни один из них не был напечатан.

К литературной деятельности Всеволод Долгоруков вернулся в ссылке в Томске. Он начал печататься в томской, московской и петербургской периодике, являлся сибирским корреспондентом парижской газеты «Le Figaro». В 1899—1910 годах был редактором ряда газет и журналов: «Дорожник по Сибири и Азиатской России», «Сибирский наблюдатель», «Сибирский отголоски», «Бубенцы: Сатирический и карикатурный отдел „Сибирских отголосков“», также Долгоруков являлся корреспондентом газеты «Енисей». Всеволод Алексеевич выпустил пьесу «В водовороте» и фотоальбом

Писал Долгоруков и стихи. При жизни вышли 3 сборника:

• Сибирский Всеволод. Не от скуки: Стихотворения [Томск, 1890] и [1894]
• Северянин. Восточные сказания [Томск, 1909]

Четвёртый сборник «Стихотворения» был выпущен уже после смерти Долгорукова в 1912 году при участии М. П. Долгоруковой.

В его домах в Томске на углу Дворянской (ныне — Гагарина) улицы и Ямского (ныне — Нахановича) переулка и на Воскресенской (Октябрьской) улице проводились литературные и музыкальные вечера. Летом 1899 года в селе Заварзино на даче был открыт летний театр.

И. Я. Шмидт в своих воспоминаниях «Из далёкого прошлого (Поездка с А. П. Чеховым по Сибири)» писал о Долгоруком:

Пришёл к Чехову также некий Долгоруков, плотный мужчина большого роста с густыми волосами до плеч и протодиаконским басом. Он поднёс А. П., а заодно и мне по тому своих стихотворений и пригласил нас к обеду. …Долгоруков жил в большом, богато обставленном особняке. Сервировка стола и обед были изысканны. Но место хозяйки оставалось почему-то не занятым. О семейной жизни Долгорукова и о его прошлом говорили разное. Сам он называл себя политическим, но злые языки утверждали, что он попал в ссылку за то, что в своё время ухитрился запродать дворец московского генерал-губернатора

Долгоруков подарил Чехову сборник своих стихотворений «Не от скуки. Стихотворения Всеволода Сибирского». 28 мая 1890 Чехов писал Долгорукову из Красноярска:

Почитываю Ваши стихи. У Вас хорошая душа и стихом владеете, но язык недостаточно прост; надо воли себе давать больше .

Но самым успешным его произведением стал путеводитель по Сибири, впервые опубликованный в 1895 году:

• Гурьев Н.А, Долгоруков В. А. Путеводитель по всей Сибири и Средне-Азиатским владениям России с подробным дорожником [с картой]. спутник по минеральным водам азиатской России с приложением/ Изд. — Долгоруков В. А. под ред. — Долгоруков В. А. Томск, 1895;
• Долгоруков В. А. [dlib.rsl.ru/viewer/01003641018#?page=80 Путеводитель по всей Сибири и Средне-Азиатским владениям России: Год второй].Томск, 1897;
• Долгоруков В. А. Путеводитель по всей Сибири и Средне-Азиатским владениям России: Год третий [На русск. и фр. яз.]. Томск, 1898;
• Долгоруков В. А. Путеводитель по всей Сибири и Средне-Азиатским владениям России: Год четвёртый [На русск. и фр. яз.]. Томск, 1899;
• Долгоруков В. А. Путеводитель по всей Сибири и Средне-Азиатским владениям России: Год пятый [На русск., фр., нем, англ, и ит. яз.]. Томск, 1900—1901;
• Долгоруков В. А. Путеводитель по всей Сибири и Средне-Азиатским владениям России: Год шестой [Только на русск. яз.]. Томск, 1901—1902;
• Долгоруков В. А. Путеводитель по всей Сибири и Средне-Азиатским владениям России: Год седьмой. С.142 фототипогравюрами и картой Империи [Только на русск. яз.]. Томск, 1903—1904.

Им был издано также [dlib.rsl.ru/viewer/01003852096#?page=2 описание ветви князей Долгоруких], составленное А. В. Долгоруковым.

Литература

• Долгоруковы // Большая российская энциклопедия / С.Л.Кравец. — Большая Российская энциклопедия, 2007. — Т. 9. — С. 214. — ISBN 9785852703392.

Ссылки

• [tomskhistory.lib.tomsk.ru/page.php?id=933 о В. А. Долгорукове]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:426252 Долгоруков, Всеволод Алексеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Долгоруков, Всеволод Алексеевич

– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.