Чаговец, Всеволод Андреевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Всеволод Андреевич Чаговец»)
Перейти к: навигация, поиск

Всеволод Андреевич Чаговец (17 февраля 1877 — 20 ноября 1950) — украинский театровед, театральный критик и либреттист.

Окончил историко-филологический факультет Киевского университета (1900). На рубеже XIX—XX веков занимался вопросами биографии Николая Гоголя, много встречался с его родственниками[1]; доктор филологических наук В. А. Воропаев называет его «наиболее авторитетным специалистом начала XX века по семейным делам Гоголя»[2].

Инсценировал для драматического театра «Тараса Бульбу» Гоголя, книги Максима Горького «Детство» и «Мать». Автор оригинальной пьесы «Дойна», либретто к балетам Константина Данькевича «Лилея» и Анатолия Свечникова «Маруся Богуславка».

Много выступал как театральный рецензент. Автор очерков о жизни и творчестве Николая Лысенко, Марии Заньковецкой, Панаса Саксаганского, Ивана Паторжинского и других видных деятелей украинского театра. Посмертно издан сборник очерков и мемуаров «Жизнь и сцена» (укр. Життя і сцена; Киев, 1956).



Источники

  1. [www.day.kiev.ua/138203/ Р. Смирнова. Новое о судьбе двух гениев] // «День» (Киев), № 98, 3 июня 2005.
  2. [www.portal-slovo.ru/philology/37155.php?ELEMENT_ID=37155&SHOWALL_2=1 В. А. Воропаев. Последние дни Гоголя как духовная и научная проблема] // Слово: Православный образовательный портал.

Напишите отзыв о статье "Чаговец, Всеволод Андреевич"

Отрывок, характеризующий Чаговец, Всеволод Андреевич

Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».