Всеволод Святославич Чермный

Всеволод Святославич Чермный
Князь стародубский
1198 — 1202
Предшественник:	Олег Святославич
Преемник:	Глеб Святославич
Князь Черниговский
1202 — 1210
Предшественник:	Игорь Святославич
Преемник:	Рюрик Ростиславич
1214 — 1215
Предшественник:	Рюрик Ростиславич
Преемник:	Глеб Святославич
Великий князь Киевский
1206 — 1207
Предшественник:	Рюрик Ростиславич
Преемник:	Рюрик Ростиславич
1210 — 1214
Предшественник:	Рюрик Ростиславич
Преемник:	Мстислав Романович Старый
Смерть:	1212 (или 1215)
Отец:	Святослав Всеволодович
Супруга:	Мария, дочь польского князя Казимира II

Всеволод Святославич Чермный (в крещении, возможно, Даниил, ум. 1212 или сентябрь 1215) — князь стародубский (1198—1202), князь черниговский (1202—1210 (по версии Л.Войтовича, князь новгород-северский (1202—1204), князь черниговский (1204—1210) и с 1212), Великий князь Киевский (1206—1207 и 1210—1212). Сын Святослава Всеволодовича, князя черниговского. Имел прозвище Чермный (рыжий).

Биография

В ноябре 1178 женился на Марии, дочери польского князя Казимира II. Был активным участником борьбы за Киев (сначала в союзе с Рюриком Ростиславичем против Романа Галицкого, а после гибели Романа — против Рюрика Ростиславича) и часто призывал на помощь половцев.

После гибели Романа Галицкого способствовал утверждению в Галиче своего троюродного брата Владимира Игоревича. После попытки сына Всеволода Большое Гнездо Ярослава занять Галич (1206) нарушил мир, выгнал Рюрика Ростиславича из Киева, а Ярослава из Переяславля, посадив на его место своего сына Михаила. Рюрик уехал в Овруч, сын его Ростислав — в Вышгород, а племянник Мстислав Романович — в Белгород. Но в том же году Рюрик, соединясь с сыновьями и племянниками, выгнал Ольговичей из Киева и Переяславля, сам сел в Киеве, а сына своего Владимира посадил в Переяславле. Всеволод Чермный явился зимою с братьями и половцами добывать Киева, стоял под ним три недели, но не мог взять и ушёл назад ни с чем.

В 1207 году Всеволод Чермный, соединившись со Святополчичами туровскими и Владимиром Игоревичем Галицким, приступил к Киеву. Рюрик бежал в Овруч; Треполь, Белгород, Торческ также были отняты у Мономашичей. Всеволод Чермный сел опять в Киеве, наделав много зла Русской земле через своих союзников половцев, как говорит летописец. В том же году Рюрик внезапно явился к Киеву и выгнал из него Чермного (сразу после удачного похода Всеволода Большое Гнездо с новгородцами на Рязань, изначально объявлявшегося как поход на Чернигов).

Только в 1210 году, после обострения отношений Всеволода Большое Гнездо со смоленскими Ростиславичами из-за Новгорода, Всеволоду Чермному удалось вернуть Киев, прислав послов к Всеволоду Большое Гнездо с мольбою, по версии Лаврентьевской летописи. Киев достался Чермному, а Чернигов Рюрику Ростиславичу. В ознаменование союза выдал свою дочь Агафью замуж за суздальского княжича Юрия (1211), в том же году признанного наследником великого владимирского княжения в нарушение прав своего старшего брата Константина, женатого на смоленской княжне.

В 1212 году, по смерти Рюрика в Чернигове, Всеволод попытался лишить смоленских князей части в Русской земле, возложив на них ответственность за повешение двух Игоревичей в Галиче (1211), и в ответ был изгнан из города Мстиславом Удатным, посадившим на киевский престол Мстислава Романовича. Уже в 1215 году Лаврентьевская летопись упоминает младшего брата Всеволода Глеба в качестве черниговского князя.

Семья и дети

Жена (c 1179) — Мария-Анастасия (1164 — 1194), дочь польского князя Казимира II.

Дети:

• Михаил Всеволодович (уб. 1246) — князь Черниговский, Новгородский, Киевский, Галицкий.
• Андрей Всеволодович (ум. 1263) — князь Черниговский.
• Агафья Всеволодовна (уб. 1238) — с 1211 жена Юрия Всеволодовича Владимирского.
• Вера-Олёна Всеволодовна — после 1208 выдана замуж за Михаила Всеволодовича Пронского.

Предки

Святослав Ярославич

Олег Святославич

Килликия

Всеволод Ольгович Черниговский

Святослав Всеволодович Черниговский

Владимир Всеволодович Мономах

Мстислав Владимирович Великий

Гита Уэссекская

Мария Мстиславна, княжна киевская

Инге I Старший

Кристина Ингесдоттер, принцесса шведская

Хелена Сигторнсдоттер

Всеволод Святославич Чермный

Всеслав Брячиславич Полоцкий

Святослав Всеславич Полоцко-Витебский

Василько Святославич Полоцко-Витебский

Мария Васильковна, княжна полоцко-витебская

Литература

• Воскресенская летопись // ПСРЛ, т. 7. — СПб., 1856. — 544 с.
• Войтович Л. [litopys.org.ua/dynasty/dyn29.htm Ольговичі. Чернігівські і сіверські князі.] // [litopys.org.ua/dynasty/dyn.htm Князівські династії Східної Європи (кінець IX — початок XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне дослідження]. — Львів: Інститут українознавства ім. І.Крип’якевича, 2000. — 649 с. — ISBN 966-02-1683-1. (укр.)
• Татищев В. Н. История Российская. — М., 1964. — Т. 3. — 360 с.
• Экземплярский А. В. Черниговские, князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Ссылки

• [www.krotov.info/acts/12/pvl/novg05.htm Новгородская первая летопись старшего извода]
• Зотов Р. В. [runivers.ru/lib/book3123/9802/ О черниговских князьях по Любецкому синодику и о Черниговском княжестве в татарское время]

Отрывок, характеризующий Всеволод Святославич Чермный

– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».